Бронепоезд 'Гандзя'
Шрифт:
Я осмотрелся. Кажется, все на месте - снаряды, заряды... Никифор наготове у телефона... Глянул на остальных ребят и сразу заметил: что-то неладно с племянником. Парень бледный, лицо в капельках пота, он жадно, открытым ртом хватал воздух.
Я подтолкнул матроса. Но он уже сам поглядывал с опаской на нашего заряжающего.
– Робеет, - вполголоса сказал матрос, - мало еще он у нас грамоты взял...
– Пойди стань к снарядам, а его давай сюда.
Матрос сбросил бушлат и поменялся с племянником местами.
Опять ехали молча. Только глухо
Дорога от Жмеринки пролегала между песчаными откосами, как ручей в крутых берегах. Лес, валежник, разбитые снарядами деревья... Тут и там по стволам деревьев, а то и просто через кустарники тянулись провода полевой связи.
Сразу же за станцией нам стали попадаться конные ординарцы с винтовками и с холщовыми сумками через плечо. Каждый из них останавливался и провожал поезд любопытным взглядом... Не видали еще здесь блиндажей на колесах.
Между деревьями показалось полотнище с красным крестом - передовой перевязочный пункт. Вот уже и не видно флага - мы проехали мимо. Миновали несколько ям-окопчиков, забросанных сверху ветками, - передовые патронные пункты.
Вдруг на весь лес раскричался пулемет.
Свой или чужой? Как бы нам не выдать себя раньше времени!..
Я велел убавить ход. Никифор передал мое приказание по телефону.
– И пусть глядит, чтоб дыму не было!
Поезд продолжал медленно идти.
Над травой стали показываться головы бойцов. Деловито помахав нам фуражками, бойцы опять скрывались в траве,
– А ну его!.. Бредем, как слепые, - не вытерпел матрос.
– Спросить надо!
Матрос спрыгнул на землю, добежал до окопа. Навстречу ему сразу поднялись двое красноармейцев, навьюченных сухарными и вещевыми сумками, с винтовками в руках и с гранатами-"бутылками" за поясом. Все трое, переговариваясь, подошли к вагонам.
– Богуш-то, вот он как действует, слыхал?
– крикнул матрос, подходя. Пока мы спим да чешемся, он уже с "добрым утром" побывал... Так, что ли, ребята?
Красноармейцы кивнули.
– Как? Бронепоезд уже сюда забирается?
Я спрыгнул к пехотинцам.
– Ну, хоть не совсем сюда...
– сказал один из красноармейцев и кивнул вперед: - Там у нас препятствие устроено...
– А ты расскажи командиру, как он из пулемета-то садить начал, перебил матрос.
– Да что же тут рассказывать!..
– заговорил пехотинец.
– Подошел он, этот поезд, весь в броне, повернул башню и давай поливать нас из пулемета. Кой-кого и задел...
– Троих задел, - сказал другой красноармеец, оглядывая нашу деревянную броню.
– А четвертого и совсем уложил. В голову...
– Вот сейчас? Только что? Значит, это он стрелял из пулемета... Едем, Федорчук. Вдогонку!
Матрос полез в вагон, я за ним.
– А вам, пожалуй что, и не пройти, - сказал пехотинец, запуская руку в патронташ и пересыпая патроны, как орехи.
– Через наши ворота не пройдете.
– Какие ворота? Где?
– Да ворота же у нас поставлены, препятствие против того поезда. А то бы он
к самым окопам добрался... Разнять ворота надо, иначе не пройдете.Мы с матросом опять спрыгнули на землю.
– Что за ворота такие, покажи, - сказал я красноармейцу. Но тут я и сам увидел впереди что-то темное на рельсах.
Вместе с красноармейцем мы осторожно, где ползком, где перебегая от дерева к дереву, добирались до "ворот".
– Вот тут что... Засека!
Справа и слева на рельсы были повалены деревья. Подпиленными стволами эти деревья прочно держались о свои корни, а вершины образовали на полотне дороги зеленую кучу в рост человека. Все было опутано колючей проволокой, и на поваленных деревьях, как елочные украшения, висели ручные гранаты.
Матрос снял бескозырку и крепко почесался.
– Наворотят же такое!
– Да, - говорю, - засека по всем саперным правилам.
– А как же ее разобрать?
– сказал матрос.
– Ты небось знаешь?
– Да нет, не приходилось разбирать... Сейчас попробую.
Я помахал фуражкой машинисту, и он начал осторожно придвигать поезд к засеке.
– Товарищ командир, нельзя...
– вдруг преградил мне дорогу пехотинец. Мы строили, а вы...
– Как так нельзя? Давай сюда ротного!
Пехотинец побежал обратно к окопам, а я, чтобы не терять времени, велел подать канат. Мы стали привязывать канат к сцепному крюку контрольной площадки.
– Так, так, посторонись-ка, - выхватил у меня канат матрос, - тут на морской узел надо... Готово!
Он перескочил к свободному концу каната.
– А сюда якорек бы, эх, якорек!
– На тебе якорь...
– Я кинул матросу пучок колючей проволоки.
Тут подошел ротный.
Он посмотрел у меня документ - предписание штаба бригады, кивнул и молча отступил в сторону.
Матрос забросил канат с "якорем" в самую гущу засеки. Я велел всем отойти подальше, и машинист дал задний ход. Канат натянулся как струна.
Взял якорь.
Зеленая куча поползла, грузно переваливаясь.
С грохотом, в пламени взрывов, под свист гранатных осколков открывались перед нашим поездом "ворота"...
Расчистив остатки засеки топорами, мы двинулись дальше.
Окопы остались позади. Мы были один на один с врагом.
Петлюровцы молчали - ни выстрела... Не видят они нас или только выжидают, заманивают в западню?
Все в вагоне были на местах, никто не шевелился. Я, не сводя глаз, глядел на Малюгу. Он сжимал в кулаке шнур ударника, рука его чуть-чуть дрожала, синели набухшие жилы.
Матрос и его подручные стояли в затылок друг друга - каждый держал наготове по снаряду.
Молчали.
Рельсы перед поездом начали круто забирать в сторону. Песчаный откос с кустарником не позволял видеть дальше сорока - пятидесяти саженей.
– Сто-оп!..
– скомандовал я.
Поезд стал. Кто-то в вагоне шумно вздохнул, словно и не дышал до этих пор. Матрос и все остальные заряжающие, присев, спустили на пол снаряды.