Бронзовый топор
Шрифт:
Мизинец, повинуясь старшим, попятился и опустил за собой продымленную оленью шкуру, закрывающую вход в жилище.
— Быть может, Мизинец говорил правду? — услышал он тихий голос.
— Он все лжет. Он не Заклинатель Духов. Великий Ворон не мог нас покинуть, — упрямо возразил Толстяк.
— Кто знает, с кем захотят говорить Духи… — уклончиво отозвался Оленье Сало. — Когда приходил на нашу землю Большой голод, он оставил жизнь только Мизинцу и Птенцу Куропатки…
— Займемся делом, — резко возразил Толстяк. Мужчины замолчали.
Птенец Куропатки, который слышал весь разговор, несмелым шепотом предложил:
— Может, пойти и рассказать
— Разве другие откроют уши моим словам, если лживыми посчитал их самый лучший охотник рода?!
— Ты говоришь правду, — согласился Птенец Куропатки и тяжело вздохнул.
Невеселые вернулись молодые люди в свое жилище. Посредине шатра горел большой огонь и было тепло. Красные блики прыгали по закопченным шкурам, по лицам людей, тесно лежащих вокруг костра. Их было человек пятнадцать. Движения мужчин и женщин были вялыми. Изредка кто-нибудь, словно во сне, медленно переворачивался, подставляя теплу другой бок. Люди словно спали с открытыми глазами. Это значило — в стойбище пришла сытая жизнь.
Осенью через реку Аэму переплывало столько оленей, что женщины не успевали вытаскивать на прибрежные отмели заколотых охотниками животных, а вода реки становилась красной от крови, как от вечерней зари. Теперь мясные ямы были полны олениной, и потому род, обычно уходивший зимой в глубь лесов, где можно было добыть сохатого или выследить одинокого оленя и дождаться праздника жизни — весны, остался здесь, у оленьих переправ!
По спокойным и равнодушным лицам людей Мизинец понял, что в их шатре никто не знал про то, что Толстяк нашел жилище Страшного. А говорить им об этом нельзя, иначе в стойбище придет беда, и кто-нибудь отправится к Верхним Людям.
Юноши с трудом отыскали несколько потертых оленьих шкур и устроили свои нехитрые постели в глубине шатра.
— Мы взрослые, — сказал Мизинец, — нам тоже пора охотиться на Страшного.
— Толстяк прогонит нас.
— Разве мы не мужчины? — рассердился Мизинец. Он был еще зол на Толстяка, и ему хотелось поступать по-своему.
— Ты говоришь правду, но мы еще никогда не участвовали в празднике Поедания.
— Пусть. Завтра мы все равно пойдем с теми, кто отправится в лес.
— Прогонят нас, — с грустью сказал Птенец Куропатки, — и духи могут рассердиться.
Мизинец задумался, долго молчал. Птенец Куропатки был прав, но отказываться от того, чтобы увидеть охоту на медведя, Мизинец не хотел. Наконец он сказал:
— Мы сделаем так. Уйдем раньше всех в лес Я легко найду дорогу к жилищу Страшного, потому что Толстяк обязательно отмечал свой путь.
— А если Страшный убьет кого-нибудь из охотников, все скажут, что виноваты мы, потому что нарушили запрет. С Толстяком могут идти только ближайшие его друзья, те, кто собственными ушами слышал, как он трижды крикнул голосом Ворона.
Мизинец задумался.
— Хорошо. Мы пойдем после них и будем только смотреть. Быть может, потребуется и наша помощь.
— Так будет лучше… — неуверенно согласился Птенец Куропатки.
Юноши еще долго шептались о завтрашнем дне, пока не уснули, тесно прижавшись друг к другу, втянув головы через вороты меховых рубах, согревая тело своим дыханием, потому что к ночи костер угас.
Сон Мизинца был тревожным. Он слышал, как ворочались в
темноте люди, вздыхали, сыто чмокали губами. Иногда он просыпался совсем и слушал ночь. Было тихо. Собаки не бродили по стойбищу, а в жилище через отверстие для дыма заглядывали звезды.Но один раз сон сразу ушел от Мизинца. Не открывая глаз, он понял, что заветное время настало и, тихо тронув за плечо товарища, прошептал:
— Вставай. Солнце уже зашевелилось…
Юноши вытащили из-под шкур, на которых лежали, каменные ножи, спрятали их в складки меховых рубах и, осторожно ступая через спящих, стали пробираться к выходу. Здесь они на ощупь отыскали широкие лыжи, копья с гладкими березовыми древками и выбрались из жилища.
Первое, что они увидели в серых рассветных сумерках, — это свежий лыжный след, убегающий к лесу. Был тот след прям, как путь стрелы, пущенной из хорошего лука.
— Охотники ушли, — сказал Птенец Куропатки.
Юноши переглянулись, быстро привязали лыжи и заскользили по следу.
Через некоторое время, продолжая идти, не оборачиваясь, Мизинец сказал:
— Вместе с Толстяком к жилищу Страшного отправились Оленье Сало, Сухой Лист и Евражка.
Он мог бы не говорить этого, потому что Птенец Куропатки не хуже его понимал язык следов, но, по обычаю, тот, кто идет в походе первым, — главный, и Мизинец, преисполненный сознания своей важности, не мог промолчать.
Скоро лес сделался гуще, и юноши оказались среди голых и серых, как песок на речных косах, лиственниц. Зеленый мох на их костлявых ветках тоже был серым, потому что он умер до весны от ледяных ветров с Холодного моря.
Теперь лыжный след, по которому шли мальчики, не был прямым. Он крутился меж деревьев, спускался на лед замерзших ручьев в распадки, обходил завалы из деревьев и был похож на спутанный ремень, не собранный после броска на рога оленя.
Солнце вылезло из-за дальних сопок, чистое и блестящее. Длинные тени от деревьев легли на розовый снежный наст. Мизинцу стало жарко. Он откинул с головы меховой колпак. Теперь колпак болтался у него за спиной на тонком ремешке. Так было легче идти. Скоро на черные, смазанные жиром волосы юноши сел пушистый иней. От инея отяжелели ресницы.
Лыжный след вдруг свернул в широкий распадок, из которого летом бежал большой звонкий ручей. Сейчас же он промерз до самого дна и укрылся глубоким снегом.
— Давай поднимемся на гребень, — предложил Птенец Куропатки. — Оттуда будет видно, куда пошел Толстяк.
Мизинец молча согласился и стал взбираться на склон распадка.
На безлесый гребень они вышли крадучись, оглядываясь и прячась за большие камни. Инстинкт охотников повелевал им поступать так. Здесь, среди камней, на обдутой ветрами вершине их мог заметить и человек и зверь. Зато и они видели многое.
Лыжный след, по которому молодые люди только что шли, резко сворачивал в скалистое ущелье — узкое, заросшее деревьями и густым кустарником. По нему поднимались вверх, далеко отстав друг от друга, черные точки. Это шли охотники.
— Теперь я точно знаю, где жилище Страшного! — прошептал Мизинец, и глаза его заблестели от азарта и нетерпения. — Оно совсем близко. Летом я приходил сюда и видел следы Страшного на дне ущелья. Он тогда шел за хромой важенкой. Там, — юноша показал в сторону, куда шли охотники, — ущелье кончается высокими скалами, и важенке некуда было уйти. Страшный, наверное, убил ее. Он умный, он хорошо умеет устраивать засады. Там его жилище. Я знаю к вершине ущелья короткую дорогу.