Бруно, начальник полиции

Последние слова он почти выплюнул и произнес «Начальник полиции» с насмешкой.

Этот Дюрок был крайне неаппетитным мужчиной, высоким и худым до изможденности, с очень выдающимся Адамовым яблоком, которое торчало над воротником, как какой-то зловещий нарост. Но, подумал Бруно, лучше делать скидку. Дюрок был недавно повышен в звании и, очевидно, нервничал из-за получения приказов сверху в своей первой должности ответственного офицера. И поскольку он пробудет здесь, в Сен-Дени, по крайней мере, пару лет, начать с ним не с той ноги было бы катастрофой. В интересах Сен-Дени Бруно знал, что ему лучше быть дипломатичным, иначе он мог забыть о своих обычных вежливых просьбах позаботиться о том, чтобы дорожная жандармерия оставалась дома со своими алкотестерами в ночь танцев в регби-клубе или ужина в охотничьем клубе. Если бы местные спортсмены не могли выпить несколько лишних бокалов вина в особенный вечер без того, чтобы их не остановили копы, он бы никогда этому не поверил.

«Я все понимаю, капитан», — мягко сказал Бруно. «Вы совершенно правы, и ваши приказы абсолютно верны. Это хулиганство — скверное пятно на нашей репутации тихого и законопослушного городка, и мы должны работать над этим сообща.

Я буду полностью сотрудничать с вами.»

Он лучезарно улыбнулся Дюроку через свой стол, у которого теперь были два белых бескровных пятна на красном лице. Очевидно, капитан действительно был очень зол.

«Итак, кто это?» Потребовал ответа Дюрок. «Я хочу вызвать их на допрос. Назовите мне имена — вы должны знать, кто несет ответственность».

«Нет, не знаю. Я мог бы высказать несколько предположений, но это то, чем они будут. А предположения — это не доказательства».

«Об этом судить мне», — отрезал Дюрок. «Ты даже не знаешь, что такое улики. Ты всего лишь деревенский полицейский, у которого полномочий не больше, чем у дорожного инспектора. Все, что вы можете предложить, — это немного знаний о местных условиях, так что просто не вмешивайтесь и предоставьте это профессионалам. Назовите мне имена, и я позабочусь о доказательствах».

«Найти доказательства будет нелегко, особенно в таком маленьком городке, как этот, где большинство людей считают эти европейские законы совершенно безумными», — резонно заметил Бруно, отмахиваясь от оскорблений. Со временем Дюрок поймет, как сильно ему нужны знания Бруно о местных условиях, и, для его же блага, ему придется набраться терпения, чтобы учить своего начальника. «Здешние люди, как правило, очень лояльны друг к другу, по крайней мере, перед лицом посторонних», — продолжил он. «Они не станут с вами разговаривать — по крайней мере, если вы будете таскать их на жесткие допросы».

Дюрок хотел прервать его, но Бруно встал, поднял руку, требуя тишины, и подошел к окну.

«Посмотрите туда, мой дорогой капитан, и давайте обдумаем это как разумные люди. Посмотрите на эту сцену: река, эти скалы, обрывающиеся к ивнякам, где часами сидят рыбаки. Посмотрите на старый каменный мост, построенный самим Наполеоном, и на площадь со столиками под старой церковной башней.

Это сцена, снятая для телекамер. Знаете, они довольно часто приезжают сюда и снимают. Из Парижа. Иногда и иностранное телевидение. Это имидж Франции, которым мы любим хвастаться, Франции, которой мы гордимся, и я бы не хотел быть человеком, которого обвиняют в том, что он его испортил. Если мы поступим так, как вы предлагаете, если будем действовать жестко и устраивать облавы на детей по подозрению, весь город будет у нас на ушах.»

«Что вы имеете в виду, дети?» — спросил Дюрок, нахмурив брови. «Этим занимаются рыночные типы, взрослые».

«Я так не думаю», — медленно произнес Бруно. «Вы спрашиваете о моих знаниях местности, и я почти уверен, что этим занимаются несколько детей. И если вы начнете задерживать детей, вы знаете, чем это закончится. Разгневанные родители, марши протеста, демонстрации у здания жандармерии. Учителя, вероятно, объявят забастовку в знак сочувствия, и мэру придется встать на их сторону и поддержать родителей. Сюда нагрянет пресса, стремящаяся поставить правительство в неловкое положение, а телекамеры снимут заслуживающие освещения в прессе сцены восстания в самом сердце Франции. Для них это естественная история — жестокие полицейские издеваются над детьми и притесняют добропорядочных граждан Франции, которые пытаются защитить свой образ жизни от бессердечных бюрократов в Брюсселе. Вы знаете, что такое средства массовой информации. А потом внезапно префект забудет, что он когда-либо отдавал вам какие-либо приказы, и ваш шеф в Париже будет недоступен, а ваша карьера закончится».

Он повернулся к Дюроку, который внезапно стал довольно задумчивым, и сказал: «И вы хотите рискнуть всей этой неразберихой только для того, чтобы арестовать пару детей, которых вы даже не можете привлечь к суду, потому что они слишком малы?»

«Дети, вы сказали?»

«Дети», — повторил Бруно. Он надеялся, что это не займет слишком много времени. Он должен был внести поправки в контракт на публичный фейерверк четырнадцатого июля, и он должен был быть в теннисном клубе в шесть часов вечера.

«Я очень хорошо знаю детей в этом городе, — продолжал он. «Я учу их регби и теннису и наблюдаю, как они растут, чтобы играть в городских командах. Я почти уверен, что за этим стоят дети, возможно, подстрекаемые своими родителями, но все же просто дети.

Из-за этого не будет арестов, никаких примеров французского правосудия, которые можно было бы продемонстрировать Брюсселю. Просто очень разгневанный город и много неудобств для вас».

Он подошел к буфету и достал два стакана и старинную бутылку.

«Могу я предложить вам бокал моего «вин де нуа», капитан? Одно из многочисленных удовольствий этого маленького уголка Франции. Я готовлю его сам. Я надеюсь, что вы разделите с нами небольшой аперитив во имя нашего сотрудничества». Он налил две здоровые порции и протянул одну Дюроку. «Теперь, — продолжал он, — у меня есть небольшая идея, которая может помочь нам избежать этих неприятностей».

На лице капитана отразилось сомнение, но к нему вернулся нормальный цвет.

Он неохотно взял стакан.

«Если, конечно, вы не хотите, чтобы я позвал мэра и вы могли изложить ему свое дело», — сказал Бруно. «И я полагаю, он мог бы приказать мне привести этих детей, но учитывая, что родители являются избирателями, а выборы на горизонте…» Он красноречиво пожал плечами.

«Вы сказали, что у вас есть идея». Дюрок понюхал свой бокал и сделал небольшой, но явно довольный глоток.

«Что ж, если я прав и это просто шалости каких-то детей, я мог бы поговорить с ними сам — и перемолвиться парой слов с родителями — и мы, вероятно, сможем пресечь это в зародыше. Вы можете доложить, что это была пара несовершеннолетних детей, и дело было улажено. Никакой суеты, никакой прессы, никакого телевидения. Никаких неприятных вопросов вашему министру в Париже».

Последовала долгая пауза, во время которой капитан пристально смотрел на Бруно, затем отвернулся к окну и сделал еще один задумчивый глоток своего напитка.

«Вкусная штука. Вы говорите, вы сами ее готовите?» Он снова отхлебнул. «Я должен познакомить вас с кальвадосом, который я привез с собой из Нормандии.

Возможно, вы правы. Нет смысла поднимать шумиху, если это всего лишь какие-то дети, при условии, что больше не будут порезаны шины. Тем не менее, мне лучше завтра кое о чем доложить префекту.»