Бруно, начальник полиции
Шрифт:
Бруно ничего не сказал, но вежливо улыбнулся и поднял свой бокал, надеясь, что инспекторы еще не нашли картофелину.
«Мы, копы, должны держаться вместе, а?» Дюрок ухмыльнулся и наклонился вперед, чтобы чокнуться своим бокалом с бокалом Бруно. В этот момент, к раздражению Бруно, зазвонил его мобильный, лежавший на столе, знакомая трелевочная версия «Марсельезы». Вздохнув, он извиняющимся жестом пожал плечами в сторону Дюрока и направился, чтобы поднять его.
Это был Карим, он тяжело дышал, его голос был пронзительным.
«Бруно,
«Что вы имеете в виду? Что случилось? Где вы?»
«У него дома. Я поднялся, чтобы пригласить его на ужин. Повсюду кровь».
«Ничего не трогай. Я приеду, как только смогу». Он повесил трубку и повернулся к Дюроку. «Что ж, мы можем забыть о детских шалостях, мой друг. Похоже, у нас на руках настоящее преступление. Возможно, убийство. Мы возьмем мою машину. Одну минуту, я позвоню помпье».
«Помпье?» — спросил Дюрок. «Зачем нам нужны пожарные?»
«Здесь работает служба экстренной помощи. Возможно, для скорой помощи уже слишком поздно, но такова форма, и нам лучше поступить по правилам. И вы захотите сообщить об этом в свой офис. Если это действительно убийство, нам понадобится Национальная полиция Периге.»
«Убийство?» Дюрок поставил свой стакан. «В Сен-Дени?»
«Так было сказано в сообщении». Бруно позвонил в пожарную часть и дал им указания, затем схватил свою фуражку. «Поехали. Я поведу, а ты позвони своим людям».
ГЛАВА 5
Карим ждал их у дверей коттеджа с побелевшим лицом. Он выглядел так, словно его стошнило. Он отступил в сторону, пропуская Бруно и Дюрока, все еще одетых в парадную форму, внутрь.
Старику выпотрошили живот. Он лежал на полу с обнаженной грудью, кишки вываливались из глубокой раны в животе. В помещении ими воняло, и уже жужжали мухи. Кровь действительно была повсюду, в том числе на груди старого араба образовалась густая лужа правильными линиями.
«Похоже, это какая-то закономерность», — начал Бруно, наклоняясь ближе, но стараясь не наступать ботинками на подсыхающие лужи крови вокруг тела. Это было нелегко разобрать. Старик лежал неловко, его спина была приподнята, как будто он опирался на что-то, чего Бруно не мог видеть из-за крови.
«Боже мой», — сказал Дюрок, вглядываясь пристальнее. «Это свастика. Это свастика, вырезанная на груди бедняги. Это преступление на почве ненависти. Расовое преступление.»
Бруно внимательно огляделся по сторонам. Это был небольшой коттедж — одна спальня, главная комната с большим старым каменным камином, которая одновременно служила кухней, столовой и гостиной, и крошечная ванная комната, пристроенная сбоку. Трапеза была прервана; половинка багета, немного колбасы и сыра лежали на единственной тарелке на столе, рядом с остатками бутылки красного вина и разбитым винным бокалом. Два стула были опрокинуты, а на стене криво висела фотография французской футбольной команды, выигравшей чемпионат мира 1998 года. Бруно заметил сверток ткани, брошенный в угол. Он подошел и посмотрел на это. Это была рубашка, все пуговицы на которой были оторваны, как будто одежду сорвали со старика. На нем нет крови, значит, это сделал кто-то
достаточно сильный, прежде чем пустить в ход нож. Бруно вздохнул. Он заглянул в ванную и прибранную спальню, но не увидел там ничего необычного.«Я нигде не вижу ни мобильного телефона, ни бумажника», — сказал он. «Возможно, он у него в кармане брюк, но нам лучше оставить это до прибытия криминалистов с места преступления».
«Она все равно будет залита кровью», — сказал Дюрок.
Вдалеке они услышали сирену пожарной машины. Бруно вышел на улицу посмотреть, сможет ли его телефон принимать сигнал так далеко от города. На экране мобильного телефона высветилась одна полоска из четырех, этого было вполне достаточно. Он позвонил мэру, чтобы объяснить ситуацию, и тогда, казалось, все произошло одновременно. Прибыли пожарные с оборудованием для жизнеобеспечения, и заместитель Дюрока подъехал на большом синем фургоне с еще двумя жандармами, один из которых был с большим, довольно старым фотоаппаратом. Другой нес большой рулон оранжевой ленты, чтобы обозначить место преступления. Внезапно вокруг стало многолюдно.
Бруно вышел к Кариму, который с несчастным видом прислонился к борту своей машины, прикрыв глаза рукой.
«Когда ты приехал сюда, Карим?»
«Как раз перед тем, как я позвонил вам. Может быть, за минуту до этого, не больше». Карим поднял глаза, его щеки были мокрыми от слез. «О, путейн, путейн. Кто мог это сделать, Бруно? У старика не было врагов во всем мире. Он просто с нетерпением ждал встречи со своим правнуком. Теперь он его никогда не увидит».
«Ты звонил Рашиде?»
«Пока нет. Я просто не мог. Она любила старика».
«А Мому?» Отец Карима был учителем математики в местной школе, популярным человеком, который готовил огромные котлы с кускусом для ужинов в регби. Его звали Мохаммед, но все звали его Мому.
Карим покачал головой. «Я звонил только тебе. Я не могу сказать папе, он был так предан ему. Мы все были.»
«Когда вы в последний раз видели своего дедушку живым? Или разговаривали с ним?»
«Вчера вечером у Мому. Мы ужинали. Мому отвез его домой, и это был последний раз, когда я его видел. Мы вроде как кормим его по очереди, и сегодня была наша очередь, вот почему я поднялся за ним».
«Вы к чему-нибудь прикасались?» Это было первое убийство Бруно, и, насколько он знал, первое убийство в Коммуне тоже. Он видел много трупов. Именно он организовывал похороны и помогал скорбящим семьям, и он пережил несколько серьезных автомобильных аварий, поэтому привык к виду крови. Но ничего подобного.
«Нет. Когда я добрался сюда, я позвал дедушку, как обычно, и вошел. Дверь была открыта, как всегда, и там был он. Грязь, вся эта кровь. И этот запах. Я не мог дотронуться до него. Не так. Я никогда не видел ничего подобного».
Карим отвернулся, и его снова вырвало. Бруно с трудом сглотнул. Дюрок вышел и сказал другому жандарму начинать натягивать ленту. Он посмотрел на Карима, все еще согнутого пополам и выплевывающего остатки желчи изо рта.
«Кто это?» Спросил Дюрок.