Брусилов
Шрифт:
«Это у него смолоду осталось,— подумал Игорь и тоже выпил свою рюмку и закусил анчоусом.— Как все просто и ладно у него выходит и как уживается... Право, он веселей и моложе всех нас! Но все-таки зачем он меня вызвал?»
VII
С того дня прошло уже две недели, а только сегодня, и то только потому — так казалось Игорю,— что он был дежурным, Брусилов обещал поговорить с ним.
Конечно, его не забыли. В этом двухэтажном доме никто не слоняется без дела. Каждому находится работа, которую нужно выполнить к сроку и с наибольшим старанием. Во всех комнатах — а их много — всегда
«Меня тоже приспособили, как добрую лошадку...» Игорь не сетовал на это, он не любил безделья. Но вся та работа, какую ему давали, сама по себе необходимая, не вполне была ему ясна. Она как-то не укладывалась в привычную норму определенной должности. Что, собственно, он собой представлял здесь, в штабе армии? Он был сюда только откомандирован. Следовательно, для каких-то временных обязанностей.
Его включили в список дежурных при командующем. До какой поры? Ему дают, помимо дежурства, которое может нести любой из адъютантов, единовременные задания. Два раза он выезжал на передовые линии для личных бесед с младшим командным составом ополченских дружин — прапорщиками и унтер-офицерами — о значении в условиях боя сноровки и умения окапываться. Неоднократно ему поручали проверить своевременную доставку пищи в зону боевого охранения.
В течение этих двух недель пришлось Игорю разобраться в одном очень сложном и запутанном деле. Молодому храброму офицеру Макарову, представленному в свое время к «Георгию», угрожала за неповиновение начальству дисциплинарная кара. Из опроса солдат Игорю удалось дознаться, что офицер этот прекрасно разрешил разведывательную задачу, но, вопреки нелепому приказу командира, требовавшего не нарушать пассивной обороны на данном участке, произвел удачную ночную атаку, выбил австрийцев из первой линии окопов и своими действиями обнаружил полную несостоятельность и лживость оперативных данных дивизии, по которым именно этот участок считался наиболее угрожаемым со стороны немцев. Донесение Игоря спасло героя...
Такого рода дела, опросы, разъезды привлекали к себе внимание Игоря, заполняли его мысли. Перед ним все шире раскрывалась жизнь армии — клокочущая, сложная, требовательная. Армия жила по какому-то своему закону,— помимо общего воинского устава,— и нарушение этого закона, в самой мельчайшей его доле, сказывалось на всем ходе боевой машины. Что это был за закон, кем он диктовался,— этого Игорь не знал, но, предощущая его, радовался новому способу познания жизни и тем самым полнее и действеннее входил в жизнь. Этим он был обязан Брусилову. Но почему? Разве во всех, не связанных друг с другом делах, поручаемых ему, был какой-нибудь заведомый умысел командарма? «Вздор! Что он мне — нянька? Воспитатель? Думать обо мне как о человеке мог только Похвистнев,— такая любовь и забота даются однажды. Брусилов, напротив того, меня вовсе не жалует... едва обращает на меня внимание. Или это его приглашение посмеяться вместе с ним над проделками шпица тоже прием воспитателя? Неужели он такой хитрец?»
Игорь прислушался. Быстрые, все приближающиеся шаги, хорошо запомнившиеся Игорю, с легким нажимом на носок, и другие — тяжеловесные, размеренные, с сухим постукиванием высокого каблука. В дверях показалась стремительная,— точно и не было бессонной ночи,— фигура Брусилова и следом за ним начальник штаба.
— Поздравляю, господа! Прекрасный получили подарок! — оживленно, остановись
посреди комнаты и оглядывая присутствующих, заговорил Брусилов.— Нам дают тридцатый армейский корпус с Зайончковским (24) во главе! Иудович и не знает, как он меня одарил! Этот генерал на хвост себе не даст наступить! Он своего добьется!Алексей Алексеевич рассмеялся и, довольный, потер одна о другую руки.
— Дельный человек! Я его считаю одним из способнейших военачальников. И вот ему задача...
Алексей Алексеевич подошел к столу, опершись левой рукой о край его, но не садясь, а только пригнувшись, указательным пальцем провел по карте:
— И вот ему задача! Направление на реку Горынь... сосредоточиться у Степани. Подкинем ему еще седьмую кавалерийскую дивизию — и с Богом в наступление, с охватом левого фланга противника. Стельницкому вести бой с фронта, задерживать австро-венгерцев до тех пор, пока тридцатый корпус не произведет охвата возможно глубже. И Луцк — наш... армия займет по Стыри ту линию, которую мы с вами уже наметили в свое время.
Неожиданно выпрямившись, он обернулся и, меняя тон, сказал, обращаясь к Игорю:
— Ну, Смолич, спасибо! Ты спас мой план! Если бы штабс-капитан Смолич вовремя не навел справки об этом молодце Макарове, я должен был бы отказаться от задуманного плана, — обратился Алексей Алексеевич к Сухомлину. — Все корпусные оперативные сводки утверждали, что на участке вдоль реки Горынь сосредоточены превосходящие силы противника и наступать здесь рискованно. Макаров своей разведкой и лихой атакой свел на нет и опорочил вчистую всю бухгалтерию господ операторов! А мы едва не похоронили его, а с ним все наше наступление! Позор!
Игорь, красный, счастливый, глубоко передохнул, начал было фразу: «Рад стараться…», но его перебили:
— Итак, господа, свяжитесь с Зайончковским, обеспечьте ему скорейшую переброску и... спать. Завтра у нас дел по уши. Покойной ночи!
Брусилов попросил вестового подать ему чаю покрепче и обратился к Игорю:
— А ты садись. Поговорим... извини меня, буду писать, но это мне не помешает... привычно.
Он придвинул кресло к столу, взял листок чистой бумаги, обмакнул перо в чернила. Игорь бесшумно опустился на стул у дальнего края стола.
VIII
— В первых числах мая, — начал Брусилов замедленно и тихо,— я получил письмо от Василия... от Похвистнева... я уже говорил, кажется... «Предсмертную волю» — так было написано. Он уверен был, что не выйдет целым из боя... (Длительная пауза, но перо не движется по бумаге, взгляд ушел за светлый круг настольной лампы.) Признаться, я верю в предчувствия... в иные минуты к человеку приходит... (Пауза, глаза опустились на бумагу, перо бежит по ней.) В этом письме написано было о тебе.
Игорь подобрал под стул ноги, сжался.
— Он просил меня как товарища, которому верит, обратить на тебя внимание... взять к себе на службу после его смерти. Не станем разбираться, почему именно он нашел нужным просить меня об этом. В свое время я задал себе этот вопрос и пришел к выводу...
Снова томительное молчание.
— ...что в этой просьбе я отказать ему не имею оснований. В конце концов,— Алексей Алексеевич оглянулся на Игоря с добродушной и вместе лукавой улыбкой,— у каждого родителя своя фантазия!
На этот раз тишина не нарушалась очень долго. Брусилов углубился в письмо. Игорю показалось даже, что разговор закончен. Хватит с него и того, что сказано. Причина вызова ясна: живи у меня и учись. Эта мысль не задела самолюбия... но ему не разрешали встать и уйти. Может быть, о нем забыли?
Брусилов закончил письмо. Подписал его, пристукнул пресс-папье, запечатал в конверт, но адреса не поставил, Откинувшись на спинку кресла, опершись ладонями о край стола, он смотрел перед собою на карту, прищурясь, точно припоминал, что еще нужно сделать...