Брусничное солнце

— Полагаю, вы не хотели поступать так с едва знакомым человеком без весомой причины. — Сделала шаг вперед, протягивая перчатку обратно. Не принял. Вместо того, чтобы взять замшевый кусок черной отделанной ткани Брусилов схватил её запястье, дернул на себя. С такой силой, что она почти побежала, ударяясь о грудь названного жениха, быстро притягивающего её к себе за талию.

— Я научу вас правилам. Ежели вы ведете себя, как дикарка — уроки будут соответствующими.

— Только троньте. — В голосе Грия никогда не слыханные ею вибрирующие опасные ноты. Как раньше она не приметила в нем этого? Он не был изнеженным тепличным цветком, как ей представлялось. Почему ей думалось, что он совершенно мягок и неконфликтен? Предупреждение выглядит угрозой, неприкрытой, разъяренной.

Два диких кота, готовых к смертельной схватке. Она не находит слов.

Кто придумал, что драки мужчин за внимание — вещь романтичная? От их злобы накаляется воздух, искрится напряжением. И мысль, что всему виною её существование бьет в живот, сводит нервы в рваные гниющие комья. Хоть под землю провались, заберись в пустующий саркофаг.

— Достаточно! — Не пытается вырваться из железной хватки, не желает провоцировать и без того разъяренного Грия. Ловить очередную перчатку у чужого носа было бы выше её сил. В голосе Варвары звучит неприкрытая отчаянная тоска. — Обговорим всё позже, Григорий Евсеевич.

Он полыхает, горит яростью так ярко… Но при взгляде на её дрожащие губы огонь в глазах выцветает, оставляет скорбное пепелище. Саломут заставляет себя кивнуть.

Где-то из-за соседних могил приближаются голоса. Похороны завершились, собравшиеся люди возвращались к своим экипажам. Она же едва успевает одними губами взмолиться.

«Пожалуйста»

Душегубица, заставляющая закрыть глаза на чувства, повернуться спиной к своей любви. Варвара до последнего следит за его отдаляющимся силуэтом — напряженная спина, пружинистый резкий шаг. Пока чужая рука не прихватывает подбородок, заставляя перевести взгляд на Самуила. В глазах мужчины пляшут сбежавшие из преисподней черти, голодные, охочие до чужой крови. Вот-вот они сожрут положенную на их алтарь жертву. И жестокие губы впечатываются в ее рот поцелуем, кусая, сминая сопротивление.

Варвара так отчаянно, так сильно его ненавидит. Ненавидит за каждый вздох, каждое движение.

— Я непременно убью его. И ты будешь видеть, что делает с людьми твоя непокорность. Так будет с каждым.

— Если сердце Грия остановится, я клянусь, твоё замрет следом.

[1] Тупой. Старославянское ругательство.

[2] Франц. Моя любимая вещица. Не имеет конкретного перевода. Doudou — любимая игрушка ребенка, без которой он не может есть или спать.

Глава 5

Черный стежок с мягким шелестом черной нити лег поверх первого на канву. Деревянное пяльце в руках дрогнуло. Варвара небрежно откинула за спину прядь волос, скользнувшую на ткань, и снова склонилась за рукоделием. Внимательно, устраивая на положенное место каждый аккуратный крестик. У двери послышался очередной тяжелый вздох.

Авдотья боялась этой картины, каждый раз, заглядывая из-за плеча барыни, она неловко переминалась с ноги на ногу, но молчала. Достаточно было единого грубого окрика.

Варвара вышивала уже седмицу после смерти Аксиньи. Натруженные пальцы ныли, спину сводило, хрустели шейные позвонки и темнело в глазах. Но ежели барыня не занимала руки работой — появлялись они. Тени и силуэты в углах, чужой горячий шепот и плачущие мольбы. Она слышала топоток мелких ног по усадьбе, пение девичьих голосов у пруда и мягкий шепот нежных трав. Она видела яркие сны и лила их на картину. Бабушка стала одним из кошмаров — повторяющее действо: мертвые топи, размазанный брусничный сок на коже босых ног, ее предупреждения о рыщущей рядом смерти и Оно. Существо, пронзающее глазами-колодцами. Тонкое, в обветшалой мужской рубахе, доходящей до пояса и широких штанах. Спутанные длинные черные волосы не позволяют разглядеть силуэт как следует. Но зубы… Десятки острых белоснежных игл, обнажающихся в широкой, нечеловеческой улыбке. Оно смеется над ней, по-птичьи склонив голову, с интересом шагает вперед. И в том сне она не пытается сбежать, собственные руки по локоть в крови, они тянутся навстречу длинным когтям. Варвара нежно улыбается.

— Увидит кто, так дар речи утратит, Варвара Николаевна. — В голосе Авдотьи тихий укор. Задумавшаяся Глинка крупно вздрогнула. Игла соскочила с плотного ряда крестиков и хищно вонзилась в подушечку пальца. Она резво отдернула руку.

— Что пристала ко мне? Каждый по-своему горюет, тебе больше приглянулся бы крик мой, да розги на собственной спине? — Голос кажется чужим, хриплым и тяжелым. Набухшая алая капля упала на белоснежную канву, разукрасила ярким пятном место у плеча чудовища. Чудно. Словно маленький болотный огонек. Ей захотелось изобразить и его. Посасывая пораненный палец, барыня отстраненно отложила картину и полезла в сундук за нитями.

Авдотья несмело посеменила к креслу. Вытянув, как гусыня, шею, она замерла в пяти шагах и заглянула на канву, приподнимаясь на носки. Тут же отпрянула, передергиваясь от омерзения. Суетливо перекрестилась, вытаскивая из-под рубахи для короткого поцелуя нательный крестик.

Среди туманов болота и чахлых, неказистых деревьев, гордо возвышалась кровожадная тварь. Как живая, видит Господь Бог, барыня закончит работу, и она выберется, оросит землю вокруг кровью, проклянет людей. Крепостной казалось, что оно уже жило, гнилое сердце пульсировало за драной рубашкой и торчащими узкими ребрами, вышитыми мягкой зеленоватой нитью. Почти сливающееся с природными просторами, беспощадное и жестокое. Сместившись на шаг вбок, она с ужасом отметила — взор следит за нею. Коротко пискнув, девка ринулась обратно к двери. Варвара у сундука рассеянно подняла голову.

— Что верещишь, как дурная? Картина это, картина. Нет у нее души и обидеть никого она не сумеет.

— До чего же жутко, барыня. Отчего ж не взяться за ручейки, что вы всю зиму вышивали? Или закончить изображение васильковых полей? Так ловко у вас получалось, так светло — душа радовалась. Все лучше, чем это чудище, хотите, на колени упаду? Только уберите.

Зло хлопнула крышка сундука, девушка разогнулась. Губы сжались в суровую линию и Авдотье показалось, что сейчас хозяйка выглядит точь-в-точь, как ее холодная и жестокая мать. Крепостной захотелось выдрать собственный болтливый язык. Короткое движение тонких пальцев у губ, словно та запирает их на замок и Варвара переводит свой тяжелый темный взгляд обратно на вышивку, направляясь к креслу. В руках — светло-голубые нити, до того прекрасные, что ими бы небеса вышивать с пестрыми птицами. А она их тратит на страшную нечисть среди камышей и осоки.

Что-то терзало ее, помимо навязанного супружества — с одного взгляда было видно, как переменилась хозяйка. И без того резкие черты заострились, запали щеки и пропал румянец. Она почти не ела — вышивала, спала или бродила из угла в угол по замершему дому, затравленно прислушиваясь к полной тишине. Во время скорби гостей у Глинки не бывало, а прислуга боялась лишний раз поднять глаза: Настасья Ивановна научила их чтить чужую скорбь. Миловавшейся в кладовой паре отсыпали по пять ударов плетью, сразу после наказания полуживую девушку сослали на реку к прачкам. Поговаривали, что та едва не утопла, выполаскивая простыни в окровавленной драной рубахе.

— Ну хоть отужинайте, мать моя куропатку в клюкве приготовила, Настасья Ивановна от тарелки оторваться не могла. А мяса не хотите, так пирог черничный ещё горячий, давайте принесу кусочек, Варвара Николаевна? Не дело это, голодом себя морить, красоту прежде времени губить.

— Сдалась мне та красота… — С усталым выдохом Варя опустилась обратно в кресло, нежно, почти полюбовно провела дрожащим пальцем по капле крови и вдела в иглу голубую нить. Чудовище все так же широко улыбалось, в хитрых глазах — обещание. Отчего оно снится так часто? Почему вместо положенного страха она испытывает волнительный трепет? Ощущение, словно она вернулась в давно позабытый дом. Ежели бабушка пытается рассказать ей что-то с того света — выходит у нее крайне дурно. Варя путается, тонет в тревожащей неизвестности. Надвигается что-то большое. Темное. Почему она ищет спасение в широкой улыбке нечисти? — А принеси.