Бубновый туз

Кирьян покрепче стиснул рукоять «браунинга». Секунду он колебался, а внутренний голос продолжал отговаривать его от безумных поступков.

Им очень часто руководило безумство, а не рациональность и точный расчет. Но в то же время Фартовый часто поступал, вопреки подсказкам интуиции, как бы проверяя судьбу на крепость.

Нечто подобное происходило и сейчас. Перед ним стояла женщина, от которой веяло любовью и опасностью одновременно. Первое чувство, более благоразумное, советовало ему бежать от знакомого порога со всех ног. Второе — схватить любимую в охапку и тащить побыстрее в кровать.

Две противоположные стихии. Ангел и демон. Кто же окажется сильнее?

Неожиданно уголки губ Марии дрогнули, обнажив белые зубы в улыбке. И поди разберись, что здесь на самом деле — не то его поддерживал добрый ангел, не то бес заманивал в свои сети.

«Была не была!» — Кирьян перешагнул порог знакомой комнаты, и, ощутив привычные запахи, позабыл о былых волнениях.

На него никто не нападал, не сбивал с ног, не выкручивал руки. Все продолжалось, как и прежде, — Мария повисла у него на шее, самая красивая и дорогая вещь, которой он когда-либо обладал, — и не желала долго разжимать свои объятия, жадно отыскивая своими губами его рот.

— У меня никогда не было такой женщины, как ты, — с придыханием признался Кирьян.

Руки Марии уверенно стаскивали с его плеч куртку. И он понимал, что если дело будет разворачиваться столь стремительно, то до кровати они не дойдут.

— Я это знаю. Почему ты так долго не приходил?

Куртка упала на пол. Глуховато стукнулся о пол пистолет, спрятанный во внутреннем кармане.

— У меня были дела, — туманно ответил Кирьян, пьянея от аромата ее духов.

— Ты был с женщиной?

— Как только я узнал тебя, провел с тобой ночь, так остальные женщины для меня перестали существовать.

На очереди была рубашка. Кирьян почувствовал, как прохладные и проворные пальцы Марии расстегнули пуговицы. Прижавшись, она заставила замереть его сердце от восторга, а потом оно застучало как прежде — ритмично и ровно.

— Я сама тебя раздену.

— Не смею возражать, — улыбнулся Кирьян. — Только, знаешь, у меня такое чувство, что я могу задохнуться от нахлынувшего восторга.

— Ты мне нужен живым.

— Разумеется.

Брюки были брошены где-то в прихожей. Невеселая будет ситуация, если сейчас объявятся чекисты и обнаружат его без штанов.

— Ложись, я сделаю все сама, — пообещала Мария.

— Ты не будешь выключать свет?

— Ты же знаешь, я люблю заниматься этим при свете. — Она улыбалась.

Еще одна странность. Марухи были другими. Несмотря на внешнюю развязность, в постели они вели себя необыкновенно скованно и всегда пытались укрыться одеялом. Мария, напротив, старалась показать свое тело, выглядевшее совершенным. Таким телом хотелось наслаждаться бесконечно, и, даже насытившись, глаза воровато щупали его ладные овалы.

— Ты только не закрывай глаза.

— Обещаю.

Она сбросила с плеч бретельки платья, которое мягкой волной скользнуло к ее ногам. Перешагнув через платье, Мария склонилась над ним.

— Бог ты мой! — воскликнул он от восторга, который сладкой истомой парализовал его тело.

Мария укоризненно подняла голову:

— Ты обещал не закрывать глаза.

— Да, я помню.

* * *

…Мария лежала рядом, прижавшись к его плечу. В таком состоянии можно было оставаться час, день, неделю.

Не было необходимости в словах. Все понятно и так — язык тела куда красноречивее всяких слов.

Кирьян улыбнулся.

— Чему ты радуешься?

— Ты закончила гимназию?

— Конечно. А кроме того, закончила еще женские курсы. Хотела быть учительницей математики. А к чему ты это спрашиваешь?

— Откровенно?

— Хотелось бы.

— Ни одна маруха на такие изыски не способна. Так что образование — это сильная вещь!

— Нашел с кем сравнивать. Что твои марухи могут знать? Они дальше Хитровки и Сухаревки не вылезали. А я всю Европу объездила.

— Знаешь, я такое только на французских открытках видел.

— Господи, ты еще много чего не видел!

— Что-то курить захотелось.

— Возьми у меня на столе. И мне дай…

— Ты куришь? — удивился Фартовый. — Раньше я этого не замечал.

— А что еще делать, если жизнь такая. Все время среди мужиков провожу, они все курят, вот и я втянулась.

Кирьян поднялся. Спиной ощущал колющий взгляд Марии. Не выдержав, обернулся и тотчас встретился с ее располагающей улыбкой. Даже в этом она отличалась от марух с Хитровки. Никакого лукавства — она хотела мужчину и получила его целиком, без остатка. Сейчас ее распирало честолюбие, что ей достался весьма приличный экземпляр. И была довольна, что сумела доставить любимому мужчине удовольствие. От такой женщины не отделаться подарками, тут всего себя отдавать нужно.

Кирьян подошел к столу, увидел длинную пачку, из которой торчало несколько сигарет. Дамские штучки. Тоже какие-нибудь французские. По части получения удовольствий французы всегда были на первом месте. Правда, от таких сигарет толку никакого — дыма много, а вот глотку совершенно не дерет.

— Где тут у тебя спички?

— Спички в кармане куртки.

Прошлепав в коридор, Кирьян увидел ее кожаную куртку. Внутри, как всегда, неприятно ворохнулось: именно в таких любят расхаживать чекисты. Сунув руку в карман, он нащупал листок бумаги. Что это?

Развернув листок, он увидел свое изображение. «Объявлен в розыск». «Ах вот оно что! — листок бумаги заставил его взглянуть на многие вещи по-другому. — Выходит, что она знала все с самого начала!»

Кирьян выглянул из прихожей — Мария лежала все в той же позе.

Кирьян оделся, подошел к ней, кинул на кровать листок.

— Что это? — беспечно спросила женщина.

— А ты взгляни.

Развернув листок, Мария помрачнела:

— Я так понимаю… наши отношения закончились?

— Ты давно это знала?

— Ты забыл принести мне сигарету, — холодно напомнила Мария.

Кирьян бросил сигареты и спички на постель.

— Понятно, теперь я для тебя всего лишь одна из тех марух с Хитровки. С хорошими манерами покончено.

— Перестань говорить ерунду! Ты давно об этом знала?! Когда мне ждать чекистов, через пять минут, а может быть, через час? Ты решила в последний раз получить удовольствие и отправить меня на Лубянку?! Отвечай!

Кирьян сгорал от гнева. Ему хотелось подойти к Марии, надавать ей оплеух, но что-то мешало, возможно, ее холодный тон. Такое впечатление, что она с холопом разговаривает. Швырнуть бы ее с кровати на пол, но рука не поднималась.