Будь честным всегда

— Ну что, разве я делаю неправильно? Разве не жертвую собой? Сейчас и за петрушкой бежишь на рынок и тратишь деньги, а тогда морковь будет прямо мешками, не так ли?

— Да, так, — сказал Нилаш. — Вот только морковь не сажайте, пожалуйста, целыми мешками, — это ужасная еда. У Тёрёков каждую осень покупали по два-три мешка, а я так ее не люблю, что у меня просто мурашки по спине бегают, сырую еще могу съесть, а вот тушеную… просто ужас!

Белла, взглянув на сестру, рассмеялась каким-то нервным, захлебывающимся радостным смехом. Виола только растерянно оглядывалась и никак не могла понять в чем дело.

— Ну, с вами все ясно, — произнесла она с обычной для нее грубой откровенностью. — Вы с ними одной веревочкой связаны… Идите-ка заниматься, ешьте свой гуммиарабик вместо моркови.

Белла засмеялась еще громче, и Миши почувствовал себя совершенно счастливым, стараясь скрыть улыбку, он плотно сжал губы и, опустив голову, быстро вышел.

В комнате его встретил взгляд больших темных глаз пожилой женщины, сидевшей в кресле-качалке, и у Миши сразу пропала вся веселость. Он очень боялся этой молчаливой женщины, которая иногда сидела словно неживая, уставившись в пространство отрешенным взглядом.

Сейчас он почувствовал, что эти глаза следят за ним, пристально смотрят ему вслед, провожая в комнату. Даже сев на место, он ощущал на себе этот сверлящий взгляд, и ему пришлось обернуться, чтобы убедиться, что женщина осталась в другой комнате за стеной.

А Шаника приготовил ему сюрприз: примера он не решил, а сидел и вертел ручку.

— Как, еще не готово? — в отчаянии воскликнул Миши.

Шаника спросил с ангельской невинностью:

— А как надо умножать, с последней цифры или с первой?

Миши схватился за голову.

— О господи, это ужасно! Сколько еще раз объяснять, что это все равно?! Понимаете? Все равно! Только если умножать с последней цифры, то результат нужно подвигать на одну цифру влево, а если с первой — на одну вправо!

— Понятно. И как же мне начинать, с первой или с последней?

— Это все равно.

— Ну, раз все равно, то как же мне начать?

— Начните с последней.

— Только это я и хотел спросить, а вы тут же ругаться, ну прямо как Виола.

Миши был так поражен, что только молча смотрел, как Шаника умножает. Миши ожидал, что Шаника сравнит его с Беллой, и огорчился, когда тот сравнил его с Виолой. И то правда — с таким помучаешься…

Он был очень расстроен. Борьба, которую он здесь ведет, казалась ему бессмысленной, и он заранее предвидел, что Шаника провалится и, сколько с ним не бейся, все кончится позором.

Когда они учили латынь, вошла Белла. Она не была у них с той самой ссоры, а теперь вошла так легко и просто, словно появление ее здесь совершенно естественно.

Девушка долго молчала, наводя порядок в шкафу, и, казалось, не обращала на мальчиков внимания. Но вдруг она подошла к столу, остановилась возле Миши и взяла в руки тетрадь Шаники.

— Отдай! — рванулся за ней Шаника.

Белла высоко подняла тетрадь.

— Не съем, не бойся!

— Дай сюда!

— Подумаешь, какой нежный! — Не опуская тетрадь, она посмотрела последнюю отметку.

— Двойка? — изумилась она. — Двойка!

Шанике удалось вырвать тетрадь, слегка помяв ее.

— Как я ее теперь сдам? — заныл он. — Ты ее измяла.

— Во-первых, это ты измял, а во-вторых, лучше б она была измята, да без двоек, стыдись!

— Стыдиться тут нечего, — сказал Шаника. — Контрольная была очень трудная, четырнадцать человек написали на двойки, а больше четверки с минусом никто не получил.

— Даже Нилаш?

— Только он получил пятерку — это правда.

Девушка рассмеялась:

— Правда!.. Хорошо еще, что вспомнил… Ах ты!.. — И, перегнувшись через стол, она легонько стукнула брата по голове, а Миши ласково погладила по щеке.

Миши вспыхнул и опустил голову, его бросило в дрожь. Он почувствовал, что это не случайное прикосновение, а выражение благодарности, нежной признательности и симпатии.

— Уходи отсюда, — сказал Шаника.

— Ах ты лягушонок, — засмеялась Белла.

— Скажу вот, что ты опять здесь была…

Белла несколько секунд смотрела на него серьезно, потом засмеялась:

— Послушай, Шаника, давай заключим мир… Ты на меня не будешь жаловаться, а я — на тебя.

Шаника исподлобья посмотрел на сестру.

— Я ведь тоже кое-что о тебе знаю, я же не сказала, что вы с хозяйским сыном курили!

Шаника неприязненно сжал губы.

— А ведь уже целая неделя прошла, и времени у меня было достаточно. Ну, что?.. Молчим? И еще у меня на примете есть три-четыре случая… Кладовая, например… Помнишь?.. Ну как, мир?

Она протянула ему руку и положила ее на книги и тетради прямо перед Миши.

Пальцы у нее были округлые, белоснежные, а на одном из них — колечко с крохотными голубыми, как лепестки незабудок, камешками. Миши вздрогнул: вдруг она снова вздумает его погладить?

— Ну тебя!.. — Шаника стукнул сестру по руке.

Белла засмеялась, но руки не убрала. Теперь рукав ее синего платья уже не был закатан до самого плеча, как в кладовой, но Миши видел именно ту белую прекрасную руку и всерьез боялся, что она согнется в локте и обнимет его.

— Ну, мир?

— Если ты больше не будешь меня дразнить, то я не буду жаловаться.

— Давай лапку, суслик!

Шани показал ей язык и ударил ее ладонью по руке, правда, на этот раз совсем легонько.

Белла поймала его чумазую ручонку и задержала в своей белой ладони.

— Фу-у, настоящая поросячья ножка, — смеясь сказала она. — Виола поросенка собирается покупать, а он уже здесь. — И она подмигнула Миши.

Миши рассмеялся так громко и весело, как не смеялся уже давно, настолько остроумно и метко это было сказано и так тонко связано с предыдущим разговором.

— Ну хорошо, занимайтесь, занимайтесь, — сказала Белла. — Что касается меня, принеси хоть шестнадцать пятерок… — И она потрясла руку брата, но не по-мужски, за ладонь, а обхватив рукой его кисть.