Будь моим этой ночью

И с сестрами также становилось все труднее общаться. У всех трех был такой удрученный вид, что у Прю падало настроение, стоило лишь с ними встретиться. Только Шапель умудрялся смотреть на нее без видимой печали. Он, похоже, наслаждался тем коротким временем, которое у них еще оставалось.

Она также наслаждалась минутами рядом с ним. Это так много для нее значило. Днем раньше Прю охватило странное чувство спокойствия, и совершенно неожиданно мысль о смерти перестала представляться такой ужасной. Да, было горько оставлять тех, кого она любила, однако смерти Прю больше не боялась — хотя все еще не была к ней готова.

Прю опустила глаза на руку, державшую перо. Кости отчетливо проступали сквозь бледную кожу. В последнее время она сильно исхудала и выглядела костлявой, так как не могла заставить себя съесть больше одной булочки и выпить больше чашки чая. Ее живот как будто принадлежал другому, более крупному человеческому существу, и Прю понимала, что виной тому была растущая раковая опухоль.

Она чувствовала себя уставшей настолько, что временами хотелось заснуть и никогда не просыпаться. И это должно было случиться уже скоро. А пока что следовало привести свои дела в порядок. К счастью, их не так уж много.

За окном постепенно темнело. Скоро придет горничная, чтобы принести ужин. Ее семья должна присоединиться к ней, как и Шапель. Обычно сразу после пробуждения он отправлялся на поиски пищи. Прю не спрашивала его, где он бывал и кем питался, потому что не хотела этого знать. Он отказывался и дальше брать ее кровь, опасаясь, что это ослабит Прю еще больше. Похоже, он не понимал, что уже сам факт, что он питался кем-то еще, казался Прю едва ли не изменой. Конечно, это было глупостью, однако Прю ничего не могла с собой поделать. Видно, от нее и впрямь не было никакого толка, если она не могла дать своему возлюбленному то, в чем он так нуждался.

Поток ее печальных мыслей прервал стук в дверь. Шапель выглядел на удивление свежим и красивым в одной рубашке без пиджака. Галстук он держал в руке, перекинув через нее пиджак, который собирался надеть к обеду.

— Что такое? — спросила Прю.

Он улыбнулся и закрыл за собой дверь.

— Мы тут подумали, что сегодня вечером ты захочешь пообедать с нами внизу.

Сделав над собой усилие, Прю уселась на постели и откинулась на подушки.

— Мы?

— Твои родные и я.

— Что ж, в таком случае «мы» — самое верное слово. — Она провела ладонью по спутанным волосам. — Я бы с радостью спустилась вниз, но, наверное, выгляжу ужасно.

Улыбка на его лице сделалась шире:

— Именно поэтому я и здесь. Чтобы помочь тебе принять ванну.

Ее брови приподнялись.

— А мой отец знает об этом?

— Разумеется, нет! — Похоже, мысль об этом приводила Шапеля в ужас, словно ее отец мог представлять для него угрозу. — Он думает, что я приведу тебя позже. Сейчас я включу воду.

— Шапель… — Прю остановилась, охваченная смущением.

Его хорошее настроение тут же исчезло.

— В чем дело?

— Я… я не думаю, что это удачная мысль.

— Но почему? Скоро ты убедишься, что я не только сам регулярно принимаю ванну, но и умею купать других.

Он намеренно делал вид, будто не понимает Прю, однако получалось плохо.

— Я не хочу, чтобы ты видел меня обнаженной.

От деланного смущения на лице его проступил румянец.

— Но ведь я уже видел тебя обнаженной, и не раз.

— Но не так.

Вздохнув, Шапель повесил галстук и пиджак на спинку кресла рядом с туалетным столиком, затем, закатав рукава, обернулся к Прю.

— Тебе незачем меня стесняться.

— А я и не стесняюсь. — В ее голосе было больше досады, чем жалости к себе. — Просто я не хочу, чтобы ты видел, какой уродливой я стала.

— Уродливой? — Шапель уселся на краешек постели рядом с ней. — Моя милая Прю, для меня ты всегда останешься самой прекрасной женщиной на свете.

— Но…

— Мы это уже обсуждали. — Его тон ясно давал понять, что спор окончен. Поднявшись, он откинул одеяла, подхватил Прю на руки и, не обращая внимания на протесты, отнес ее в ванную комнату. Затем усадил ее в обложенное подушками плетеное кресло. А сам тем временем повернул краны — и в ванну потекла горячая вода. Шапель вынул затычки из нескольких флакончиков, принюхиваясь к каждому, пока не подобрал аромат, показавшийся ему идеальным, и воздух не наполнился запахом жасмина.

Когда ванна была уже почти полна, Шапель помог Прю снять рубашку и шаль. Она в ужасе увидела на белой ткани рубашки кровь, однако Шапель этого не заметил или же сделал вид. И в том и в другом случае Прю любила его за это еще больше.

Она также любила его за то, что он продолжал смотреть на нее как на прекраснейшую женщину, которую когда-либо видел. Уже одного этого было достаточно, чтобы у нее защипало глаза от слез. Как он мог ею любоваться, когда Прю сама понимала, что выглядит ужасно?

Шапель между тем снял рубашку, открывая одобрительному взору Прю совершенный торс. Вот уже много дней она не испытывала ни малейшего желания заниматься любовью, однако от одного этого вида по телу пробежала легкая дрожь.

— Я могу и сама залезть в ванну, — заявила Прю, когда Шапель снова поднял ее на руки.

— Зачем, когда я могу сделать это за тебя? — Его губы изогнулись в улыбке, когда он опустил ее в благоухающую воду. У Прю вырвался удовлетворенный вздох. Ощущение было таким приятным. Прю вытянула ноги, положив голову на полированную эмаль и прикрыв глаза.

Однако Шапель, судя по всему, решил, что его работа еще не завершена. Прошло менее минуты, и Прю почувствовала легкое прикосновение намыленной ткани к своей груди. Она открыла глаза.

— Уж не собираешься ли ты сам меня мыть? Знаешь, я ведь не инвалид.

Это прозвучало резче, чем ей самой того хотелось. Лицо Шапеля осталось невозмутимым.

— Да, знаю. Я делаю это ради себя.

— Что ты имеешь в виду?

— Я — крайне эгоистичное создание. Я хочу, чтобы ты хотя бы ненадолго принадлежала мне одному. Теперь же ты полностью в моей власти.

Прю устало улыбнулась:

— Опять ты со своими недостойными замыслами!

Шапель провел следующие полчаса, старательно отмывая каждый дюйм ее тела. Если вид Прю и вызывал у него тревогу, он ничем этого не выдал. Затем он вымыл ее волосы, и они снова показались ей легкими и живыми. Он насухо вытер Прю и помог облачиться в чистую рубашку, полукорсет и более плотную шаль. Прю уже давно не могла носить обычный корсет или вечернее платье. Даже если бы не растущая опухоль, для большинства своих нарядов она стала слишком худой. Но родные вряд ли станут обращать внимание на то, во что она одета.