Будь со мною нежен

Бессмысленно? Возможно. Но такая гармония.

Это был коллаж о них с Харрисоном, о том, как они занимались любовью в воде. Ее лифчик, уплывающий в темно-зеленую глубину залива…

Это мог бы быть коллаж к торжественному событию, если бы…

Но злость все еще не уходила… Рука двигалась медленнее, затем замерла, и Тру сокрушенно покачала головой. Нет, никогда не будет этого торжества, потому что у этой истории не может быть счастливого конца.

Дверь чердака открылась без скрипа, с лестницы пахнуло прохладой.

Тру не испугалась, понимая, что это никакой не маньяк: собаки подняли бы лай, – нет, кто-то поднялся снизу. Скорее всего Уизи. Почему-то ее совсем не удивило, когда оказалось, что это Харрисон, в футболке с надписью «Инспектор женского тела» и длинных трусах-боксерах, со всклокоченными волосами невероятно привлекательный.

– Ты чего шумишь? Всех перебудишь, – сказал он будничным спокойным тоном.

Она прижала палец к губам, призывая его к тишине, хотя пару минут назад сама швырялась карандашами. Зачем? На этот вопрос не было ответа.

– Сейчас четыре утра. – Он зевнул и потянулся. Футболка приподнялась, открывая мускулистый живот, а боксеры натянулись в определенном месте. – Ты не хочешь собрать карандаши и пойти поспать?

Мерси. Да и как можно устоять рядом с таким обаятельным мужчиной? Жар заливал низ живота.

– Нет, они преграждают путь нежелательным посетителям. Пройди через них, если сможешь.

Что Харрисон и сделал не моргнув глазом, с интересом оглядываясь по сторонам.

Тру была удивлена и шокирована, не в состоянии понять, почему ее не возмущает его бесцеремонное вторжение в ее личное пространство, в ее тайное убежище. Казалось, оно целиком и полностью принадлежит ей. Впрочем, когда они были детьми, он тоже показал ей свое убежище – беседку, увитую жимолостью. А может, она просто бесконечно рада видеть его?

Надо признаться, так и было.

Сейчас, когда он стоял в нескольких шагах от нее, Тру кивнула на его футболку.

– Это из «Гудвилла»?

– Угу. – Он опустил глаза на надпись. – Я раньше всегда там что-то покупал. Так что это дар прошлому.

– Ты услышал шум и проснулся?

– Ну да. Я лежал и думал: может, в дом забрался енот или крыса шурует на чердаке, – но затем услышал скрип половиц. Пришлось проверить, хотя в темноте никак не мог найти нужную дверь. Потом увидел свет и понял, что это ты или Уизи, и решил подняться. Слава богу, не крыса, а то я заорал бы на весь дом.

– Не выдумывай: никогда не поверю, что ты боишься крыс, – улыбнулась Тру. – Ты не раз вытаскивал змей из-под сгнивших бревен, а как-то раз, я помню, съел паука.

– Да, было дело. Я и к крокодилам присматривался, но к тому времени последний сдох, и я потерял всякий интерес.

Харрисон всегда умел поднять настроение, только сейчас почему-то не хотелось смеяться.

Чердак, ночь, тишина в доме и он рядом. Все это было так интимно.

– Это комната Хони, – помолчав, пояснила Тру. – Я превратила ее в студию.

– Здорово.

Нет, не здорово. Ведь завтра его здесь не будет.

– Почему я не знал, что ты рисуешь?

Он почесал поросшую щетиной щеку и зевнул, что было бы не очень вежливо, если бы не четыре утра. В это время вступают в силу другие правила. Тру понравилось то, что она почувствовала, и тут же пришла мысль: «Зверь». И втайне ей захотелось, чтобы этот зверь напал на нее.

– Я никому не рассказывала, только Уизи и Гейдж в курсе.

– А Дабз?

Она пожала плечами и отвернулась.

– Нет.

Харрисон подошел к окну.

– Какая большая луна.

– Красиво, правда?

Он повернулся к ней, но лицо его оставалось в тени.

– Потрясающая луна. Я помню, такая же была в ту ночь. Я узнал ее.

В ту ночь, когда они потеряли невинность и объяснились друг другу в любви.

Тру прижала руки к груди.

– Да, это особенная луна.

Харрисон устремил взгляд в небеса, и его строгий мужественный профиль был профилем воина-сиви, завоевателя мира.

Все принадлежит ему.

Они наблюдали за облаками, медленно надвигавшимися на диск луны. В последний раз они были вдвоем. Старые друзья. Старые влюбленные. В последний раз они находились в этом волшебном месте.

– Я буду скучать по тебе, – прошептала Тру. – Десять лет я не знала, куда деться от стыда. Я была так виновата перед тобой, что, с одной стороны, хотела увидеть, а с другой – боялась этой встречи. Меня одолевал стыд. Ты приехал за мной на следующий день после выпускного, а я предала тебя.

– Нет, не предала. – Он повернулся к ней лицом. – Это я загнал тебя в угол. Сейчас я стал умнее и понял, что это не тот путь, чтобы обрести любовь или быть любимым.

– Мы были детьми.

– Да, – согласился Харрисон, большим пальцем вытирая слезу на ее щеке.

Она шагнула к нему, и он раскрыл объятия.

– А ты маленькая… стерва, Тру, – положив подбородок ей на голову, усмехнулся Харрисон.

Уткнувшись в его футболку, Тру рассмеялась сквозь слезы. Он нежно гладил ее по голове, а она положила ладонь ему на грудь, словно хотела, чтобы его тепло передалось ей.

– Тебе надо продолжать свою карьеру, и ты добьешься еще большего успеха: обретешь статус легенды, как… Джонни Кэш.

– Никто не сравнится с Джонни.

– Ну ладно, тогда Тим Макгроу.

– Кто против? – улыбнулся Харрисон.

Вздохнув, она закрыла глаза. Он поглаживал ее по спине, и ей так не хотелось, чтобы он разомкнул объятия.

– Но мы все равно будем видеться… особенно если что-то получится у Гейджа и Кармелы.

– Да, – отозвалась она с надеждой.

Но они оба знали, что так, как сейчас, не будет никогда: Тру будет с Дабзом, а у Харрисона появится другая женщина.

После свадьбы Дабз будет единственным, кому она отдаст свое сердце. Только так, и никак иначе. В этом и состоит смысл брака – два человека становятся одним целым. И она не станет нарушать установившееся правило – никаких других мужчин, кроме мужа. Если не так, то тогда зачем выходить замуж?

«Перекусим, детка»… Тру помнила эти слова, они всплыли в ее голове, когда Харрисон вез ее из Атланты в Мейбенк-холл.

– Тру?

– Да?

– Может, прекратишь гладить мою грудь?

– О, прости. – Она отодвинулась, поразившись жесткости, с которой прозвучал его голос.