Будда на чердаке. Сборник

— Понял. — Он открыл рот, и мать дала ему дольку апельсина.

А девочка тем временем выбрасывала в открытое окно карту за картой. Наконец у нее осталась последняя — шестерка треф. О значении этой карты ей ничего не было известно. Она перевернула ее и посмотрела на фотографию Гласье Фоллс на рубашке. Позапрошлым летом отец нанял водителя-индуса, который отвез всю семью в Йосемити, [14] где они провели неделю в отеле «Авани». Там, в сувенирной лавке, она и купила эти карты, а брат — настоящий томагавк. Каждый вечер они ужинали в удивительном ресторане, где висела люстра невероятных размеров. Официанты в смокингах называли ее «мисс» и приносили на серебряном подносе все, что она заказывала. Каждый вечер она заказывала одно и то же. Омара. Омары в этом отеле были очень вкусные.

14

Национальный парк.

Девочка написала на шестерке треф свое имя и выбросила карту вслед за остальными.

Ближе к вечеру поезд проезжал окрестности Элко. У обочины стоял старый красный грузовик, с подножки которого соскочил какой-то мужчина. В кабине сидела женщина и глядела куда-то вдаль. Девочка знала, куда она смотрит. В пустоту. Потому что больше здесь смотреть не на что. Мужчина несколько раз ударил по капоту, из-под которого валил дым.

— Правильно, дай ему как следует, — сказала девочка.

В небе кружил одинокий ворон. Потом эта картина скрылась из виду.

Мальчик потянул сестру за рукав.

— Что тебе?

— Слон его затоптал, — сообщил мальчик. — Того человека, который фотографировал. — Он лизнул кончик пальца и вывел на пыльном окне букву «X».

Девочка открыла чемодан и дала брату лист бумаги и карандаш:

— Рисуй лучше здесь.

Мальчик нарисовал большой квадрат, а в квадрате — человечка в костюме, с огромными распорками для обуви вместо ног.

— Это папа, — пояснил он и пририсовал человечку усы.

Но что-то в этих усах было неправильно.

— Они слишком широкие, — заметила девочка.

— Да, верно.

Мальчик стер усы, а вместе с ними — половину рта человечка. Потом нарисовал новые усы, не такие широкие. Но теперь человечек остался вовсе без рта. Мальчик протянул карандаш сестре:

— Рисуй лучше ты.

Девочка взяла карандаш и нарисовала над головой человечка небо, усеянное звездами.

— Нарисуй ему шляпу, — попросил мальчик.

Она нарисовала широкополую черную шляпу с маленьким перышком, заткнутым за ленту. Девочка рисовала очень хорошо. В прошлом году она получила первую премию на конкурсе в начальной школе Линкольна. Тогда она нарисовала сосновую шишку. Просто представила ее перед глазами — и рисунок появился сам собой. Казалось, карандаш движется по бумаге без ее участия.

Вскоре мальчик задремал, а девочка достала из чемодана открытки, присланные отцом. На одной из них был изображен человек с удочкой на берегу реки. По нижнему краю шла надпись: «Привет из Монтаны, штата сокровищ!» На другой открытке была изображена самая высокая дымовая труба в мире. Она находилась в Анаконде, штат Монтана. Девочка перебирала открытки с индейскими пуэбло и остатками древних наскальных рисунков, пока не нашла то, что искала, — фотографию самого большого и красивого гимнастического зала в штате Нью-Мехико, стадиона средней школы в Санта-Фе. Снаружи он выглядел как огромный жилой дом, разве что с крестообразными перекладинами на окнах. На обратной стороне открытки отец написал: «Наконец-то у нас настало лето. Я чувствую себя хорошо и надеюсь, вы все тоже здоровы. Скоро твой день рождения, я помню об этом. Пожалуйста, напиши, какой подарок ты хотела бы получить. В Сан-Франциско есть большой универмаг „Париж“, где я могу заказать все, что угодно, и послать тебе по почте. Слушайся маму. С любовью, папа».

Он приписал несколько строчек в самом низу, в постскриптуме, но они были вымараны цензурой. Девочка так никогда и не узнала, о чем там говорилось. Она не ответила отцу на письмо: дни были слишком похожи друг на друга, и ей никак не удавалось придумать, о чем писать. Тем не менее ко дню рождения отец прислал ей по почте подарок — голубой шелковый шарф и флакончик духов «Серенада». Духи закончились давным-давно. Теперь она даже не могла вспомнить, какой у них был аромат.

За окнами вагона сгущались сумерки. Горные вершины испускали багровое сияние, а небо над ними отливало пурпуром. Солдат — другой, не тот, что приходил прежде, — прошел по вагону, повторяя: «Пожалуйста, опустите шторы». От заката до рассвета шторы полагалось держать опущенными. Девочка отложила открытки и опустила штору. Мать вытащила из-под сиденья старый деревянный чемодан и села на него, уступив сиденье сыну и дочери.

— Ложитесь, — сказала она. — И постарайтесь уснуть.

Поздно вечером девочку разбудил звон разбитого стекла. Кто-то бросил в окно камень. Газовые лампы, давным-давно сломанные, не горели, и в темноте ничего нельзя было рассмотреть. Девочка взмокла от пота, в горле пересохло, и хотелось холодного молока. Спросонья она не могла понять, где находится. Сначала ей показалось, что дома, в Беркли, в своей спальне, оклеенной желтыми обоями. Но там по ночам темнела на стене тень вяза, который рос под окном, а здесь ее не было. И самой стены, оклеенной желтыми обоями, тоже не было. Тогда девочка решила, что она в Танфоране, в бывшей конюшне, превращенной в барак. Но там в воздухе, пропахшем лошадьми, кружились тучи комаров и мух, а со всех сторон доносились голоса соседей, которые ругались и спорили даже по ночам. Перегородки между стойлами не доходили до потолка, и заснуть было невозможно. А сейчас она спала. До той самой минуты, когда ее разбудил звон стекла. Спала и видела во сне отца. Значит, она не в Танфоране.

Девочка тихонько позвала мать.

Та, сидя на чемодане, протянула руку, погладила дочь по лбу, отбросила назад влажные волосы и прошептала: «Спи, детка». Девочка по-прежнему не могла вспомнить, где находится. Но она помнила, что мать давным-давно не называла ее деткой. Кажется, с того лета, когда Белый Пес убежал и пропадал где-то целую неделю. С той поры Белый Пес успел состариться и повредить лапу, сунувшись под газонокосилку. А тогда он был бодрый, очень шумный и лаял на все, что встречалось ему по пути, не ведая страха. Девочке тогда было восемь лет. В то лето отец впервые отпустил ее одну в магазин на углу улицы, дал ей горсть монет, а сам стоял на крыльце и смотрел ей вслед. После того как она благополучно вернулась с последним выпуском «Сан-Франциско кроникл», они сидели на кухне, пили из высоких стеклянных стаканов горячее какао и читали комиксы. Сначала «Дик Трейси» и «Мун Маллинз», потом ее любимые «Невидимая Скарлет О'Нил». А все остальные еще спали. Теперь девочке было одиннадцать лет, и она не знала, где находится. Знала только, что сейчас ночь и мать гладит ее по лбу, называет деткой и спрашивает, как она себя чувствует.

— Нормально, — ответила девочка. — Как еще я должна себя чувствовать? Вот только хочется молока. — Она протянула руку и коснулась мягкой обшивки вагона. — Где Белый Пес?

— Мы не могли взять его с собой.

— Где он?

— Остался дома. А мы едем в поезде.

Девочка села и сжала руку матери:

— Мне снился папа. На нем были смешные французские ботинки. Мы плыли на лодке в Париж, и папа пел ту самую песню. — Девочка начала тихонько напевать без слов, потому что она их не помнила.

— «In Mood», — подсказала мать.

— Да, именно эту. «In Mood».

— А на какой лодке вы плыли? — шепотом спросил мальчик.

— На гондоле.

— Значит, вы с папой были в Венеции.

— Не знаю, — покачала головой девочка. — Знаю только, что мы плыли на гондоле.

Она приподняла штору и увидела погруженные в ночную тьму просторы штата Невада. Табун мустангов галопом несся по прерии. На небе сияла луна, лошади мчались в лунном свете, как призраки, и лишь клубы пыли служили доказательством, что они касаются земли копытами. Девочка подняла штору до конца и подтащила брата к окну. Когда мальчик увидел мустангов, их длинные сильные ноги, развевающиеся в воздухе гривы и блестящие бока, он сдавленно застонал, словно ему вдруг причинили сильную боль.

— Они убежали, — тихо сказал он, провожая глазами табун, мчавшийся в сторону гор.

По проходу прошел солдат с фонарем и веником в руках. Девочка опустила штору и велела брату сесть на место.

— Где камень, которым запустили в окно? — спросил солдат.

— Где-то здесь, — ответили из темноты.

Девочка наблюдала, как солдат сметает осколки разбитого стекла.

«Опустить шторы, — мысленно приказала она себе. — Опустить шторы».

Закрыла глаза и уснула.

Ночью поезд добрался до штата Юта. Пересек бесплодную пустошь, окружавшую Великое Соленое озеро, потом миновал само озеро. Оно было темное, мелкое и не имело выхода к морю. Огромное скопление воды, такой соленой, что в ней невозможно утонуть. Девочка не видела озера. Она спала и сквозь сон слышала шум набегавших на берег волн. Час спустя поезд остановился на станции в Огдене, чтобы запастись водой и льдом. Девочка по-прежнему спала, и во сне ее мучила жажда. Она спала, когда поезд проезжал Баунтифул, Солт-Лейк-Сити и Спапиш-Форк. Девочка открыла глаза только утром, когда поезд прибыл в Дельту. Она ничего не помнила о шуме набегавших на берег волн, но он все еще был с ней. Внутри ее. В Дельте в вагон вошли солдаты с автоматами и штыками и приказали выгружаться. Держась одной рукой за железные перила, а в другой сжимая чемодан, девочка спустилась по ступенькам. Теперь под ногами у нее была твердая земля, она больше не слышала стука колес и приглушенного гудения локомотива. В теплом воздухе не было ни ветерка.