Будем жить!
Шрифт:
– Как – к чему? Вводите лекарство, конечно! Кто, по-вашему, должен это делать? И не стойте столбом – время идёт, кто-то засёк, когда раздался первый вопль? Нет? Ну вы и… бойцы, сборище тупых и шайка убогих… От… хм, первого вопля, прошло семь минут. Время идёт, Глебова!
– А-а я не о-ошиблась?! – на лице паника, в глазах ужас, спина согнулась... Я понимаю, что слишком жесток, наверное – но лучше сейчас и здесь, чем под пулями и в бою.
– Ну, вам виднее… Я не очень хороший энтомолог, так, почитал справочники… так что вам решать! Ну, или пусть ваша подруга умрёт – слышите, голос совсем хриплый? Зато вы всегда сможете сослаться на собственную неготовность…
Девчонка вдруг выпрямилась как пружина и почти крикнула:
– Нет! Маранок – доставай флакон, тот, с дистиллированной
– Молодец, курсант Глебова. Всё правильно, ты сделала нужный укол и вовремя, теперь минут пять подождём, и ваша Валька, точнее курсант Навейко, почувствует облегчение. Завтра, правда, ходить ещё не сможет, разве что к вечеру…
Девушка в моих руках вдруг всхлипнула, а потом заревела в три ручья! Сомова ринулась её утешать, а вот несколько стоящих в отдалении парней, в основном из компании трущихся вокруг Хараева, хотя вроде и не из собственно его группы, насмешливо заухмылялись. Я хотел было провести разъяснительную работу среди оборзевших сопляков, но вмешался Золин – он коварно дождался, пока один из них что-нибудь ляпнет, и когда услышал обращенные к приятелю слова «…эта мелкая пи…да Глебова вечно ноет, плакса тощая; как её ещё терпит начальство!», скомандовал:
– Взвод! Встать! Смирно! Рядовой Шамсудин, объясните мне, что именно вам показалось смешным и вызвало настолько… широкую улыбку на вашем лице? Мало этого, не вам одному, так как товарищи, с которыми вы поделились настигшей вас радостью, тоже буквально излучают счастье?!
Курсант, на удивление, достаточно бодро ответил:
– Так, товарищ лейтенант… Танька опять ревёт! Она всегда ревёт, при любом подходящем случае, тоже мне – вояка! И сама вообще – курица курицей, клуша сельская… – последнюю фразу прищуривший узковатые глазки парень выдал неожиданно злобно, как будто личная злоба к девке вышла наружу. Я, как-то на автопилоте, схватился за свой компакт, и только потом осознал, что я делаю и где нахожусь. Самое интересное, что после сказанных в запале (а курсант явно ляпнул лишнего, проговорился) слов Шамсудина взвод как-то сгрудился вокруг, и притом четко поделился на две группы – похоже, «хараевские» успели хорошо достать большую часть подразделения. Группа вокруг Шамсудина состояла из пяти человек – кроме Хараева, там еще были Кашаев, Гаркуш, Мошка и Исмаилов. Крепенькие такие ребятки, за исключением Кашаева и Исмаилова, хотя последний брал жилистостью. Рядом, вроде как не с ними, но и не с их «противниками», Темирова пристроилась и ее подружайка, Куммер, откровенно некрасивая, с выкаченными глазами и скошенной нижней челюстью, но весьма разбитная кобыла…
– То есть, рядовой, вы считаете себя вправе оскорбить сослуживца только потому, что она ревет? – голос лейта стал каким-то вкрадчивым, я лихорадочно вспоминал устав – что же такого ляпнул Шамсудин, что Золин только что не облизывается. Кажется… нет, не помню.
– Так, товарищ лейтенант… я ж не оскорбляю, факт на лице! – стоящие вокруг прихлебаи захихикали, я же мысленно дал себе по лбу. Неужели разучился статусы людей определять?! Вот же «теневой кардинал», он этой кагалой рулит, а остальные, включая Хараева – так, «быки» при «бригадире», на «пахана» этот хмырь не тянет. А Шамсудин продолжает:
– Я и вообще раньше ей помочь хотел, по-товарищески, так сказать… Она же меня послала, грубо и несправедливо! А так сами же видите – хилая и трусливая, только и способна сопли размазывать. Тоже мне, сослуживец… сослуживица,
блин!– Рядовой Шамсудин, – Золин предельно взбешен, но видим это только мы, знающие его не один день, для остальных лейт просто холоден и несколько хмур – может, вы просто питаете личную неприязнь к курсанту Глебовой? Вы можете привести конкретные примеры ее, как вы это сказали – «…хилая и трусливая…»? Какую помощь вы предлагали Глебовой, в какой форме и по каким вопросам?
– Товарищ лейтенант, причем тут личная неприязнь? – деланно удивился Шамсудин – Просто эта дура корчит из себя неведомо что… Тоже мне – недотрога! А на полосе одна из самых последних, в наряде и вовсе за нее половину работы делать приходится! Я предлагал… договориться… то есть – по-товарищески помочь! Она отказалась, сама!
Я увидел вопросительный кивок Акулы и согласно махнул рукой. Бойцы группы и так уже распределились вокруг подопечного взвода, а теперь, по команде «к бою!», перешли в готовность к открытию огня. Золин же, помолчав пару секунд, спросил:
– Кто-нибудь может подтвердить слова рядового Шамсудина?
– Да он просто в постель Глебову себе захотел, а когда она послала этого урода – начал издеваться, как только мог! – выкрикнула вдруг Беран. – Да еще так, чтоб нельзя было ни в чем обвинить – хитрая сволочь! Вечно гаденькие намеки, постоянные придирки, когда Танька в душ идет – обязательно этот козел рядом трется или кто-то из дружков, в постель ей «кто-то» тоже несколько раз то воды нальет, то дряни какой… А когда рядом кто-то из офицеров – прикидывается заботливым защитником, сука! А Танька не жалуется, потому что ей стыдно, да и не попадается этот гад на горячем, хи-и-итрый...
– Врешь, стерва! – взвизгнула Куммер, но больше ничего делать не рискнула – за Беран во весь рост стоял Марат и пристально расматривал свору Шамсудина… через прицел.
Золин, все еще хладнокровно, переспросил:
– Есть еще готовые подтвердить слова курсанта Беран?
– Я подтверждаю. – вызвался Норовец, за ним согласно шагнули или подняли руки еще несколько человек. Лейтенант, вдруг мгновенно перешедший из состояния «я спокойный обожравшийся удав и мне всё пофиг» к виду «я озверевший медоед, и мне тоже уже всё пофиг!», буквально прошипел:
– Рядовой Шамсудин! Сдать оружие, вы арестованы по обвинению в систематических издевательствах над сослуживцами, согласно дисциплинарному разделу Устава пункт двенадцать-дробь-два!
Шамсудин было вскинулся, попытался поднять автомат в боевое положение – но Акула коротко свистнул, подавая сигнал. Восемь стволов в упор – не то, что можно проигнорировать… Когда автомат и нож бывшего уже курсанта лежали на земле, а сам Шамсудин стоял на коленях с руками на затылке, лейтенант рявкнул:
– Младший сержант Злой!
– Я, товарищ лейтенант! – тут не до демаршей, да и вообще лейт молодец!
– Обеспечить содержание арестованного до сдачи его конвою!
Спасибо тебе, дорогой командир! Ну где я тебе это «содержать» буду?! Ладно, приказ отдан, так что будем как-нибудь исполнять…
– Акула, скотч у тебя был, я помню?
– Так точно! – Валера тоже понимал, что сейчас не до панибратства.
– Давай сюда, упакуем клиента, для сохранности здоровья.
Замотали хорошо, тем более – опыт не забылся… Караулить я остался сам, поскольку уже немного передремал, да и за прихлебаями хотел проследить – а вдруг? Но – до утра все оставалось спокойно; а утром лейтенант вызвал машину с Базы, заодно доложив и об укусе тысяченожки, о котором не то чтобы совсем забыли – но как-то смазалось впечатление… Примчавшаяся уже к девяти утра «буханка» на борту несла кроме врача еще и троих конвоиров, точнее – старлея Хоря и двух сержантов, которые после коротенького опроса курсантов и инструкторов, даже не «распаковывая», сунули арестанта в машину, причем прихватили еще и Кашаева с Куммер – не знаю, почему именно этих, но скрутили их ловко – и, дождавшись врача, отбыли обратно. Похоже, проблема Хорю была если не привычна, то как минимум знакома неоднократно… А вот Навейко забирать не стали – лейтенант медслужбы предложил, но отметил своевременную и правильную помощь, а на вопрос о необходимых выздоравливающей процедурах пожал плечами: