Будет больно, моя девочка

Уехать было самым лучшим вариантом, пока я не посмотрел ей в глаза, в которых встали слезы. Не услышал, как подрагивает ее голос…

Она ушла, а я замер. Стоял у отеля. Душа металась. Уехать или остаться. Побежал за ней на каких-то дурных инстинктах, не осознавая, что вообще передвигаю ногами. А потом все окутал плотный туман. Только ее глаза, губы с соленым привкусом слез, объятия.

А дальше откат. Полная потеря ориентиров. Злость. Страх.

Это как отравление. Жесткая интоксикация. Вот кто эта девчонка. Чистый яд.

Самый распространенный вид попадания яда в организм — пероральный.

Все началось с поцелуя. Когда я коснулся ее губ в первый раз, уже тогда запустился процесс моего самоуничтожения.

Второй вариант попадания яда в организм — через кожу. Как только я позволил ей себя касаться, как только почувствовал, что не испытываю к этим прикосновениям отвращения, случилась интоксикация.

Все изменилось…

Закидываю шмотки в рюкзак, снимаю с зарядки телефон. Отправил ей за эту ночь десяток мысленных сообщений. Иначе не вышло, Панкратова кинула меня в ЧС.

Этот игнор — второй удар по моему самолюбию. Хлесткая пощечина, от которой я не успел увернуться, потому что уже был отравлен. Все реакции организма замедлились. Мозг перестал функционировать в нормальном для него ключе. Разум периодически стал отключаться, передавая вожжи сердцу.

За эту ночь я прошел путь от «я ее уничтожу» до «сделаю своей, чего бы мне это ни стоило».

Надеваю куртку и выхожу из номера. Спускаюсь в лобби, на рецепции выселяюсь из отеля, замечаю идущих сюда же Панкратовых. Майя плетется следом за матерью, опустив глаза в пол.

— Такси в аэропорт я уже вызвала, — произносит эта рыжая женщина, поравнявшись со мной, и протягивает ключ-карту от номера Майи девчонке по ту сторону стойки. — Майя Панкратова.

Мельком рассматриваю мать Панкратовой. Рыжая. Огненная. Они непохожи внешне. Но повадки у них общие. Майя точно так же морщит нос…

Оттесняюсь в сторону. Смотрю на Майю в упор, но она продолжает меня игнорировать. Крутит башкой, лишь бы не встречаться со мной глазами. Бесит этим еще больше. Если бы не ее мать рядом…

Прикрываю глаза. Считаю про себя до пяти. Когда открываю, мать Панкратовой уже подошла к нам.

— Ты сообщил родителям, что возвращаешься домой? — спрашивает, внимательно при этом меня рассматривая.

— Им пофиг. Если бы не эта долбанашка, — поворачиваю голову назад, имея в виду классную, — я бы просто улетел сам.

— Понятно, — мать Майи кивает, — такси подъехало. Идемте.

Засовываю в уши наушники и запускаю свой плейлист. Он играет и в тачке, и в аэропорту. Вырубаю только во время посадки и взлета.

Пока самолет набирает высоту, замечаю, что Майя вцепилась в ручку кресла с такой силой, что у нее побелели костяшки. Мы сидим перед крылом самолета. Я с краю, Панкратова посередине, ее мать у иллюминатора.

Чуть позже чисто случайно слышу, как мать спрашивает у Майи о том, почему она снова такая грустная, ведь ничего ужасного не произошло. Типа неприятно, конечно, но не смертельно.

Разворачиваюсь к ним корпусом. Ухмылка на губах появляется сама, Майя ее замечает, потому что реагирует на мои шевеления. Мысль в голове образуется мгновенно. Сколько Панкратовой потребуется времени, чтобы высказать свои обидки и домыслы матери? Много. Решаю ускорить процесс.

— Бабке своей спасибо скажите, — обращаюсь к рыжей. — Она, — киваю на Майю, — парится из-за…

— Замолчи! — Панкратова краснеет, чуть ли не взвизгивает, а потом натурально затыкает мой рот ладонью.

— Майя, — глаза старшей Панкратовой округляются. Тетка явно в шоке от происходящего, не ожидала от любимой доченьки такой бурной реакции.

— Заткнись, Мейхер, — шипит Майя. — Только попробуй.

— Да легко, — улыбаюсь шире, успеваю поймать ее руку. Сжимаю запястье. — Она думает, — встряхиваю руки Майи, — что вы со своим мужем сошлись ради денег и простили ему измену. Возможно, не одну, — говорю негромко. Панкратовой с ее визгами не уподобляюсь.

Есения, судя по лицу, не просто в шоке. Там настоящий ужас.

Отпускаю Панкратову из захвата и откидываюсь на спинку кресла, прикрывая глаза. В разворачивающийся рядом разговор полушепотом не вслушиваюсь. Надеваю наушники и включаю музыку, которую слушаю все время до посадки. Ни слезы, которые я заметил в глазах Майи, ни то, как у нее начали дрожать губы, в тот момент меня не трогает.

Вытягиваю ноги, насколько это вообще тут возможно, и закрываю глаза.

В Москве спешу от них отвязаться, потому что вроде как приземлились, можем разбегаться. Только вот рыжая показывает себя той еще дотошной занозой и решает, что проконтролирует, как я доберусь. Поэтому в очередное такси мы снова прыгаем втроем.

Уже у дома старшая Панкратова изъявляет желание поговорить с кем-то из моих родителей, и, как назло, и, честно говоря, к моему удивлению, батя оказывается дома.

— Добрый день, Есения, — рыжая представляется моему отцу. Протягивает ладонь.

— Дмитрий, — отец кивает, бросает на меня вопросительный взгляд.

Майя все это время не отсвечивая прячется у матери за спиной.

— Вот, передаю вам в целости и сохранности, — Есения указывает на меня рукой.

— Ты в Питере должен быть, — цедит батя сквозь зубы.

— Как я понимаю, Дмитрий, вы не в курсе?

— Что он опять натворил?

Рыжая вздыхает, мельком смотрит на Майю.

— Два раза подряд сбежали. Сначала с экскурсии, потом ночью из отеля. Мне позвонила Марта Витальевна вчера, попросила забрать дочь. Вашего пришлось тоже прихватить. У Голубевой не оказалось ваших контактов, а Арсений не очень хотел ими делиться.

— Этот Арсений… У тебя совсем никакой совести нет?

— Не начинай, — отталкиваюсь от стены.

— Спасибо, Есения, — отец сдержанно улыбается, а меня награждает очередным убийственным взглядом.

А вот потом случается то, чего я вообще никак не мог ожидать.

— Я понимаю, Дмитрий, что вы занятой человек, правда понимаю, мы все занятые, но этот здоровый лоб, несмотря на все, ваш сын. С вами не могут связаться, потому что нет ваших контактов, а что, если бы с ним что-то случилось? — спрашивает Панкратова-старшая на выдохе. Такое ощущение, будто ей не все равно. Что за глупые переживательные нотки в голосе?

Отец поджимает губы. Ловит мой взгляд, и я прекрасно считываю его мысли сейчас. Он точно думает про то, что произошло с Олькой.