Будет немножко больно

 

Едва проснувшись, Пафнутьев настороженно прислушался к себе – как голова после вчерашней зверской пьянки? Что делать, что делать, обреченно подумал он. В таком положении оказываемся все мы время от времени. Когда каждая бутылка водки достается лишь героическими усилиями, когда любая закуска вызывает радостно-недоверчивое оживление, стоит ли удивляться, что, увидев на столе и то и другое, люди теряют бдительность и отдаются застолью легко и безоглядно. Но Пафнутьев зря опасался головной боли и подавленности – он чувствовал себя прекрасно. Конечно, в теле ощущалась алкогольная усталость, он искренне и убежденно корил себя за слабодушие, но крепкий чай сделал свое дело, и он вышел из дому почти в боевом состоянии духа. О вчерашней пьянке вспоминал без прежнего гнева, вспоминал, изумляясь своему безрассудству, как после ночи, проведенной с женщиной хоть и порочной, но красивой и дерзкой.

Придя в свой кабинетик, не глядя, поддал ногой торчащее из-под стола лошадиное копыто, затолкал за шкаф сплющенное, сдавленное в аварии ведро, а высохшую человеческую руку сунул в ящик стола Дубовику, причем, негодник, так рассчитал, чтобы ящик оказался на упоре, и когда Дубовик потеряет терпение и откроет его с силой, рука вывалится наружу, и неизвестно еще – хватит ли следователя по физиономии или свалится ему на колени.

Прежде всего он набрал номер Халандовского.

– Привет, собутыльник, – сказал Пафнутьев. – Жив?

– Еще не знаю… Дай сообразить.

– Послушай, Аркаша, чем ты объясняешь этот безудержный загул?

– Сложностью обстановки в обществе. И больше ничем.

– Значит, наша с тобой личная испорченность здесь ни при чем?

– Мы вели себя достойно. Разве мы сказали друг другу грубые слова? Разве вы пренебрегли моим угощением? Разве я пренебрег вашим обществом? Если бы, Паша, все пили так, как пили вчера мы, в обществе давно бы забыли, что такое преступность.

– Спасибо, Аркаша, если бы ты знал, как мне нужно твое сегодняшнее утешение!

– И твой звонок, Паша, меня тоже порадовал. Как ты вообще?

– Уже лучше.

– Загляни днем, поправим здоровье, а?

– С удовольствием, Аркаша… Если получится. Позвоню.

– Как костюм?

– Я себя не узнал! Я неотразим, Аркаша! Этот костюм меня толкает к жизни ночной, распутной и безнравственной.

– Все помнишь, что я говорил?

– Главное помню.

– Главное – это ты, Паша. Береги себя. Мне будет жаль потерять собутыльника.

– Буду стараться, – и Пафнутьев положил трубку.

Подняв глаза, он увидел сидящих перед ним двух оперативников. Они смотрели на него с легким укором, но в их позах ему привиделась и некоторая готовность действовать. Подперев щеки кулаками, Пафнутьев некоторое время молча разглядывал их, прикидывая, какое бы им задание дать, и все никак не мог придумать, поскольку картина преступления была ему ясна, участники известны и теперь наступала весьма щекотливая часть расследования, когда важно было определить, кого брать в первую очередь, с кем повременить, куда нанести очередной удар.

– Какие новости из управления общественного питания? – спросил Пафнутьев. – Там были ревизии, разоблачения?

– Ничего серьезного… Небольшие обвесы…

– Это как понимать – небольшие?

– Ну… Вместо пятисот граммов отвешивали четыреста… Но это по отдельным магазинам, отдельные продавцы… В масштабе управления – полный порядок.

– Почему вы решили, что в управлении полный порядок?

– Нам показали документацию.

– Вы что же думаете, в управлении покажут вам какую-то другую документацию? Ладно, дальше неинтересно… Слушайте внимательно… Вот номер мотоцикла… Мне нужен и он, и его хозяин. Будьте осторожны. Возможны неожиданности…

– Павел Николаевич… Мы в общем-то зашли попрощаться… нам сказали, что ты отстранен и мы будем работать с другим следователем.

– Так… Ну, хорошо. Вы попрощались? А теперь идите. И чтоб духу вашего в этом кабинете больше не было.

– Что ж ты так, Павел Николаевич, – начал было Ерцев, но Пафнутьев в бешенстве перебил его:

– От вас воняет, ясно? Воняет! Выметайтесь!

– Как бы от тебя не завоняло, Павел Николаевич, – сказал Манякин с улыбкой. – Как вон от того копыта. – Он кивнул в сторону лошадиной ноги.

– Вон! – Пафнутьев замахнулся телефоном, и оперативников вымело из кабинета.

«Спокойно, Павел Николаевич, – сказал себе Пафнутьев, снова усаживаясь за стол. Он не испытывал ни раздражения, ни раскаяния в своем столь несдержанном поведении. Эта вспышка окончательно погасила все алкогольные недомогания, и он снова чувствовал себя свежо. – Этот день еще мой, и Анцыферов не сможет отнять его у меня. Колов забрал оперативников? Это он сделал напрасно. Будь они при мне – генералу было бы спокойнее. Что они могут сделать? Могут похитить мотоцикл… И у меня не будет никаких доказательств. Вот это уже плохо… В самом деле, убийца на крючке только благодаря мотоциклу. Достаточно утопить его в лесной луже, загнать в гараж, и мне никогда ничего не доказать. Значит, срочно – мотоцикл… Но тогда вся банда получит предупреждение…»

Вошел Анцыферов, изящно прислонился к косяку двери, с улыбкой посмотрел на Пафнутьева.

– Как успехи, Паша?

– У меня забрали оперативников. Как раз в тот момент, когда я собирался арестовать убийцу.

– Это Колов. Я проговорился, что отстранил тебя от дела.

– Все это у вас отлично разыграно. Привет! – поздоровался он с вошедшим Дубовиком. – Но послушай и ты меня… У меня забрали оперативников в тот момент, когда я дал им команду арестовать убийцу. – Эти слова Пафнутьев произнес уже для Дубовика.

– Я дам тебе десяток оперативников. – Анцыферов все понял, забеспокоился. – Только задерживай, ради бога. Приходи. Решим. Дадим. Похвалим за усердие. – И он вышел.

В это время раздался телефонный звонок.

– Слушаю!

– Здравствуйте, – раздался в трубке вежливый голос, и Пафнутьев тут же почувствовал, что уже где-то слышал это воркование, но вспомнить не смог, очевидно, разговаривал с человеком вживую, не по телефону. – Вы занимаетесь делом по убийству Пахомова?

– Занимаюсь.

– Ровно в двенадцать часов дня… – Говоривший помолчал, давая возможность Пафнутьеву усвоить сказанное. – Сегодня ровно в двенадцать часов дня у торгового центра… Там небольшой сквер возле поворота трамвая…

– Знаю! – отрывисто сказал Пафнутьев.

– Вы будете сидеть на голубой скамейке… Их там несколько, но голубая одна… К вам подойдет мальчик и передаст кое-какие документы. Они могут пригодиться. Все.

Пафнутьев с недоумением посмотрел на трубку, из которой уже неслись частые гудки, и осторожно положил ее на рычаги.