Будни наемника

Стоп, а чего это я лежу? Надо воспользоваться моментом, осмотреться (ага, в темноте), но хотя бы так, как смогу. Встал, открыл дверь, высунулся наружу и прислушался — нет ли шагов? Кажется, все тихо и оборотней пока не встревожила задержка собрата. Эх, мне бы немножечко света, чтобы рассмотреть дверь и коридор, но пришлось все делать наощупь.

Так, дверь в камеру запирает увесистый деревянный засов. Взять бы его себе, пригодится, но не вытащить. На самой двери металлическая скоба, а засов входит в паз, выдолбленный в косяке. И дверь я напрасно хвалил. Крепкая, но косая, доски наехали друг на дружку, того и гляди вылетят. А что с косяками? Как я и думал, деревянные (а какими еще им быть?), плохо отструганы. Нет, они вообще не отструганы, а кое-как вырублены. Вон, уже и занозу засадил. Зараза... Едва не засунул в рот палец, но спохватился. Руки и так грязные, так еще и кровь оборотня в рот затащу. Нет, я понимаю, что ничего не случится, в вервольфа не превращусь, но лучше не пробовать.

Вытащив нож, вставил его между косяком и стеной, провел лезвием туда-сюда, вверх-вниз, установив, что между деревом и камнем, по всему периметру, сплошной зазор. Косяки просто кое-как прилажены к стенам, а должны быть сцеплены с камнем. Руки бы оторвать тому каменщику (или плотнику?) что вставлял косяки. И чего это я, как дурак, о засове переживал, гадая, как мне открыть дверь, а тут достаточно пнуть ее изнутри, вылетит вся коробка. И как она до сих пор не рассохлась и не выпала?

Камеру вырубили в скале давно (возможно, во времена гномов) и, скорее всего, тогда косяки надежно крепились к камню (наверняка до сих пор отверстия есть), дверь прочная, крепко сбитая, но со временем дерево истлело. Лет сто, а может и меньше, в камеру вставили кое-как сработанный дверной блок. Эх, Фриона-Фриона, понаделала ты «сверсуществ», у которых руки не из того места растут. Подозреваю, что сам изготовил бы и приладил дверь еще хуже, чем вервольфы, но с меня какой спрос? Надо будет, заплачу монетку, все сделают.

Решив, что разведки на сегодня достаточно, а я сам заслужил небольшой отдых, опять улегся на пол камеры, нащупывая впотьмах «подушку». Нащупав, едва не подскочил на месте. Ведь только что здесь лежал человек (ладно, существо, похожее на человека), а теперь нечто мохнатое, с обрывками тряпок.

— Дедушка-домовой! — заорал я, надеясь, что брауни меня услышит и явится.

К счастью, домовой услышал и явился без промедления. В камере стало светло, а старик, разумеется, сразу же принялся на меня ворчать.

— Ты зачем на собаку рубаху одел? Вон, еще и штаны на нее нацепил.

Домовой брезгливо потянул на себя штаны и они легко сползли с задницы волка.

— Нет, ну ты скажи, зачем собаке штаны?

— Так это не собака, а волк, — авторитетно пояснил я, потом поинтересовался. — Ты что, волков никогда не видел?

— Откуда я их мог видеть? — хмыкнул старичок. — Я же душа дома, а не поляны какой-нибудь и не пещеры, а волки по домам не расхаживают. Шкуру один раз видел, во дворе валялась, так что с того? А что, волки нынче в штанах разгуливают?

По домам волки пока не гуляют и, очень надеюсь, что и впредь не станут, без разницы — в штанах или без. Я собрался рассказать брауни о том, что этот волк несколько минут назад был человеком, но случилось странное — мертвый зверь начал мерцать серебристым светом, затем опять превратился в труп человека, вновь замерцал, снова обернувшись в дохлого волка — менялся у нас на глазах раз пять, а потом пропал, оставив после себя только драные штаны.

— Ни... себе! — с чувством выругался домовой.

Я с уважением посмотрел на старика. За двадцать с лишним лет службы в наемниках слышал много ругательств, но такого затейливого ни разу. Нет, запоминать слова, что сказал дед, не стану. Брякну как-нибудь перед Кэйт, стыда не оберешься.

— Вот, сподобился настоящего оборотня увидеть, — выдохнул дедушка-домовой. — Тьфу ты, дрянь-то какая. А сам-то что скажешь?

— Надоело мне здесь сидеть, — пожаловался я старику.

— Коль надоело, чего сидишь? — хихикнул тот. — Я еще в прошлый раз углядел, что дверь с косяками на соплях держится. Толкни, сама вылетит.

— Вылетит, — вздохнул я. — И что потом?

—А, так здеся везде темно и ты дороги не знаешь? —догадался старик.— Тут, парень, не знаю, чем и помочь. Хочешь, чашечку кавы для бодрости принесу?

— Хочу, — кивнул я и нахально добавил. — А еще булочек хочу и печенку жареную, как у Курдулы. Не ее личную печень, а ту, что она жарит, — зачем-то уточнил я. — Который день всухомятку, надоело.

— Курдула, как ты уехал, печенку не жарит, — вздохнул старик. — Мол, чего добро переводить, если ее кроме господина графа никто не ест? Так что, давай вертайся скорее, я тоже печенку люблю.

— А что без меня едят? — заинтересовался я. — Или сидят на сплошной каше да пареной брюкве, как в прежние времена?

— Ну, не придумывай. Зачем на одной каше сидеть? И рыбку готовят, и мясо. Но больше всего курочку предпочитают. Кэйтрин мясо цыпленка уважает, только белое и не жареное, а вареное, а старый Томас — окорочка.

— Ну, я бы от окорочков тоже не отказался, — облизнулся я. — Чтобы они жареные были, с перчиком, да с чесночком.

— Эх, у Курдулы с кухни опасно окорочка тащить, — почесал домовой затылок. — Она не посмотрит, что я дух дома, враз сковородкой засветит. Потом, конечно, попричитает, поплачет, страдать долго будет, извиняться, но мне-то придется с шишкой ходить.

— Подожди, если ты дух, откуда шишки возьмутся? — удивился я.

— А сковородке без разницы, кому шишки садить — человеку ли, душе дома, а то и хозяину, — наставительно отозвался домовой. — Сковородка — самая главная вещь на кухне, почти священная.

— Почему сковородка? Не горшок там, не котел?

— Котел — он большой, да его и брать неудобно, чтобы в лоб бить, а горшок, так тот сразу разобьется. Вот, сковородка, да ежели с ручкой — самое то. И в руку удобно ложится, и ничего с ней не сделается.

Опять брауни шутит. Курдула, разумеется, баба склочная, но даже у нее хватало ума не связываться с духом дома, а уж про то, чтобы бить того сковородой, ей и подумать страшно.

— Ладно, если окорочков нет, принеси что-нибудь другое, на твое усмотрение. Еще хорошо бы, чтобы ты факел с собой прихватил и меч.

— Я тебе что, осел, чтобы загружаться? — привычно огрызнулся старик, потом с грустью сказал. — Факел добуду, а меч, ты уж меня прости, не смогу.

— Да у меня в кабинете коллекция целая, клинки все заточены, рукоятки в порядке, бери любой, — удивился я.

— Понимаешь, нельзя мне оружие в руки брать. Вернее, брать-то могу, если оно со стены упало, чтобы на место повесить, или еще что-то, в пределах дома. Нож, которым я путы резал, куда ни шло — хозяина освобождал, а что-то большое никак нельзя, не пронесу я его.

Домовой исчез, а я принялся-таки обследовать собственные карманы. Так, в этом носовой платок, пара монет, но обе медные, потому что кошелек с серебром оставлен в мешке, не пригодятся. Здесь кремень и кресало, это понадобится, если домовик принесет факел. Тут шнурочки, они часто бывают нужны, но сейчас-то что с ними делать? Еще железки, совсем небольшие, изогнутые— это я прихватил отмычки, ожидая, что коли захватят в плен, закуют в кандалы, а я, такой хитрый, их отомкну. Повезло, что не заковали, не уверен, что справился бы с замком. Нет, точно бы не справился, для этого еще и умения нужны и талант, да и кандалы чаще всего бывают простые, без замка, а с отверстием, куда кузнец вставляет заклепку. Имеется еще пара коротких ножевых лезвий — по два дюйма каждое, без рукояток. А вот они е могут пригодится.