Будни накануне

– Умственного труда!
– обиделся Кулинич, и я, чтобы скрасить неудачный разговор, сам не зная почему, вдруг сказал:

– А я с такой девушкой познакомился!

– Ну!
– сразу обрадовался Кулинич.
– У нее подружка есть?

– Да там весь институт патентный одни подружки, а тебе что, мало?

– Ты не понимаешь... Вот мы разные с тобой люди... Ты должен все заранее предугадать, предвидеть, рассчитать, а потом доказать экспериментом, а я наоборот: опыт, опыт, опыт, а потом бац - и феноменальный вывод! Открытие! Мирового масштаба! Понял? Не отказывайся!
– погрозил он мне пальцем, и я не понял, о чем он: о стенде или подружках...

Я сидел у своего нового стенда, который уместился на одном столике под лестницей и читал Ремарка, когда из-за самописца выдвинулась голова, и тётя Саша, состоящая из телогреечного шара, на котором была голова в платке, спросила:

– Ты ответственный?
– я ещё не переключился и сразу ответил:

– Всё в порядке!

– Смотри: газ, вода, свет! Ночевать нельзя... ты ещё долго?

– А вот опыт закончу, - ткнул я в самописца, который нависал над столом и маленьким приборчиком, который заменил мне огромную, нелепую, полученную в наследство трубу...

– Ладно, - согласилась на мою научную деятельность тетя Саша, - только ключ не утащи - у нас строго!

– Знаю, - согласился я, - Помогать некому, не успеваю!
– доложил я, думая побыстрее отвязаться, но сделал роковую ошибку. Тетя Саша вплыла вся и стала делиться опытом:

– Ты вот спешишь зря! Когда очень скоро, то это же всех раздражает, тебя и так уж на Доску почета повесили, а люди-то по десять лет работают - и ни хрена! Понимаешь? Слишком быстро сделаешь работу - начнут палки в колеса вставлять, чтоб защитить, ить это как?
– поинтересовалась она сама у себя.
– Он диссертацию, а все тут сидят ни с места, значит, плохо работают, зря хлеб едят? Оно, конечно, раньше защитишь, так и зарплата сама за себя все скажет, но...
– я потихоньку незаметно нажал кнопку, зашипел воздух, клапан щелкнул, переключился и прибор заурчал плотоядно и деловито.
– Ладно, пошла я дежурить, - испуганно вздохнула тетя Саша...
– У меня племянник, - обернулась она в дверях, - тоже в научном учреждении... у них там колонны такие... у входа...
– но я уже ее не слышал. Ее племянник стал мне неожиданно дорог, потому что пополнил славную когорту тетковладельцев мира... и "Карл" опять побежал по крутому зимнему серпантину дороги в горы, в санаторий для людей с больными легкими.

Больше всего на земле серого цвета: сходящиеся к мосту склоны оврага, река в обе стороны под ним с размытыми очертаниями соседних мостов, шуга на воде, мелькающей под ногами между шпал... даже сырой ноябрьский воздух, забирающийся в душу - и она тоже становится серой и плоской в такое утро...

Попозже, через полчаса будет уже не так туманно и тоскливо. Все же солнце постарается за толщами туч и добавит немного света. Тогда дома предъявят свои желтые бока, зазеленеют надписи сберкассы и почты, прижмутся к улице кубики красных девятиэтажных башен с витринами того, чего никогда не купишь, и останутся серыми небо, вода, асфальт, кирпичный забор, напитавшийся осенней влагой, и здания лабораторий за ним с нелепыми в мелкую решетку стеклами, никогда не мытыми за целый век...

Чашка приторно сладкого со сгущенкой кофе (другого и не бывает) уже дымилась на круглом столике, и затейливая, посыпанная сахарной пудрой слойка пахла в этот момент вкуснее всего на свете. Лизка улыбнулась глазами. Ее безмолвные вопросы мелькали в промежутках спин, скользящих мимо прилавка покупателей, и в ответ она успевала понять, пока очередная фигура не заслоняла кивка и взгляда с вопросом: "Придешь? Ждать?... На углу... Да, как всегда... в восемь... Ладно... Спасибо... все... побежал... проходная через шесть минут... все". Я выскочил из дверей кондитерской, перебежал через дорогу, нырнул в темную дверь ("Здрась-теть-Саш") и уже внутри потащился медленным шагом, слизывая с губ сладкую белую пудру...

У парторга института, конечно, было много работы, поэтому он как-то упустил, что творится дома, в своей лаборатории, и теперь беседовал со всеми сотрудниками по очереди. Тут свести концы с концами ему было не трудно - все же жизненный опыт и сноровка, что с того, что двадцать восемь человек, у каждого свое мнение, а должно быть одно, вот и надо трудиться, он, как учили, шел в массы и начинал с низов, поэтому до МНСов дошла очередь скоро.

– Вы ведь в комсомоле состоите?
– поинтресовался он у меня.

– Конечно, Иван Семеныч!

– Так надо думать, как жить дальше... У вас какая общественная нагрузка? Есть?

– Я дружинник... и еще это... я фотолисток делал, когда Фиделя встречали!

– Вот, замечательно! Ряды партии должны расти за счет сознательных и грамотных... ученые нам нужны...

– Конечно, - согласился я, - свои Ломоносовы!

– Да, вы поговорите с Крутовой... она у нас старый работник, парторг... и расскажет вам все насчет рекомендаций...

– Хорошо, - согласился я без обиняков, чтобы сократить прения...
– Поговорю. Обязательно.

– Я очень рад, что вы меня поняли, - искренне обрадовался Иван Семенович.

Авдошкина остановила меня в тот же день:

– Семеныч приставал?
– то ли спросила, то ли утвердила она.
– Правильно. Без этого никуда. Не пробьешься... надо вступать...

– Моть, ну откуда ты все знаешь?
– я уже чувствовал, что закипаю.

– Как откуда? Ты что, слепой? Ты знаешь, как он сам защищался? Приехал лапоть лаптем из Днепропетровска своего и сразу в комсорги... Я ж ему всю диссертацию просчитала на линейке... все точки поставила и все кривые вывела, а он пока по лесенке, по лесенке... Уже в партбюро...

– И мне что ли?
– закипятился я.

– Коль, дурак ты, я тебе скажу, ты не обижайся только... Зачем тебе по кабинетам, у тебя ж мозги какие, а ему чем брать? Только я тебе так скажу: Авдошкин мой никак не мог пробиться, пока не вступил - а раз!
– и пошло... Ты старших-то слушай...

– Ладно, Моть!
– я соглашался быстро. Все меня учили, и я привык уже. Андрей тоже учил - тот совсем другому.

– Ты с Люськой познакомился?
– спросил он.

– Как?
– удивился я.- Ты же меня сам представил.

– Ну, это только представил...а так...
– он покрутил рукой в воздухе...

– Я что-то не то сделал? Ты скажи, Андрей, может быть ты...

– Ноу, ноу, ноу!
– он вообще был англоманом.
– Я просто хотел тебе сказать, чтоб ты языком не болтал - все обратно вернется...

– Куда?

– Сюда, - он как-то сосредоточился, даже брови сдвинул.

– Что вернется?

– Слушай, Коля, наивность это превосходное качество для жизни, но иногда хуже подножки!

– Объясни!

– Ты знаешь, кто она?

– Люся?
– удивился я.

– Да!
– просто воскликнул Иванов.

– А почему это обсуждать надо...

– У вашего завлаба, Бороды, есть свояк, ты знаешь что такое свояк? Брат жены, - он всегда сам отвечал на свои вопросы.
– У свояка есть сводная сестра, это ее дочь.

– Кто?
– запутался я в родстве.

– Люся. Дочь сводной сестры брата жены Бороды...

– И...

– А свояк - это замдиректора патентного... понял?

– Так они, что - после работы проводят семейное межведомственное производственное совещание по селектору каждый день?
– разозлился я.