Буду твоим единственным

– Это похищение? – хмыкнул Блэквуд.

Нет – особенно если учесть, что она попросила полковника уделить ей пару минут в присутствии Норта и увезла его у всех на глазах.

– Ну, если вам угодно это так называть.

– Ах, Элизабет, узнаю твой острый язычок. – Он подъехал к камину. – Подай мне, пожалуйста, плед. Здесь прохладно.

Элизабет взяла шерстяной плед, переброшенный через подлокотник массивного кресла, и накрыла им колени полковника. Затем, быстро отступив в сторону, повернулась лицом к огню и протянула к нему руки.

– Тебе больно смотреть на мои бедные конечности? – спросил он.

– Да.

– Похоже, больнее, чем мне. Я уже привык. Не нужно жалеть меня, Элизабет. Что есть, то есть, и ничего тут не поделаешь. – Он помолчал, изучая ее профиль, позолоченный отблесками неяркого пламени. – Ладно. Не стой там с таким видом. Раз уж ты выпросила две минуты моего времени, то изволь хотя бы смотреть на меня.

Элизабет знала, что если она хочет поговорить с Блэкву-дом, то лучше не испытывать его терпения. Смирившись, она повернулась к нему лицом.

Болезнь и годы наложили отпечаток на внешность полковника. Первое, что бросилось в глаза, – это перемены, внесенные временем: некогда густые черные волосы поредели и подернулись серебром, в уголках глаз пролегли глубокие морщины, линия рта изогнулась книзу, придавая ему хмурый вид, даже если он был спокоен, на ястребином носу поблескивали очки в золотой оправе. Но никакие невзгоды не смогли изменить цвет его ясных темно-карих глаз и их пытливого взора. Неизменным оставалось и его отношение к одежде. Полковник, хотя и был бы искренне удивлен, услышь он о себе подобный отзыв, был так же привередлив в одежде, как Баттен-берн, и едва ли стал бы терпеть добродушное подшучивание на эту тему, как это делал Саутертон.

Более пугающие изменения являлись следствием болезни. Самыми очевидными были исхудавшие, безжизненные ноги, которые приковали Блэквуда к инвалидному креслу, что было для него тем ужаснее, что он был энергичной и деятельной натурой. Его плечи и грудь уже не казались мощными Вынужденных упражнений, которые требовались для передвижения в кресле, не хватало, чтобы поддерживать их в форме. Лицо полковника приобрело желтоватый оттенок, давно лишившись здоровых красок, полученных за долгие годы, проведенные на свежем воздухе. Руки его дрожали, движения замедлились и выглядели неуверенными.

Он был всего лишь на четыре года старше матери Элизабет и олицетворял собой последнюю связь с той, кого она горячо любила. Между ним и Кэтрин Блэквуд Пенроуз существовало неуловимое сходство, проявлявшееся в том, как он склонял голову набок, в проницательности взгляда и нежной улыбке.

– А знаешь, ты очень похожа на свою мать, – заметил он.

Элизабет вздрогнула, услышав собственную мысль, вы сказанную вслух.

– То же самое я подумала о вас.

– Обо мне? – пренебрежительно фыркнул Блэквуд. – У меня никогда не было ничего общего с Кэтрин.

– Вы фыркаете так же, как она.

– Твоя мать никогда в жизни не издала бы подобного звука.

Элизабет демонстративно фыркнула. Полковник улыбнулся – это явно произвело на него впечатление.

– Скажи мне вот что. Твой отец и Изабел.. как они поживают?

– У них все хорошо.

– А юный Селден?

– Тоже хорошо.

Элизабет рассказала полковнику о поездке в Роузмонт. Она уже писала ему об этом, да и Норт, насколько ей было известно, тоже, но интерес Блэквуда казался искренним, и Элизабет, отвечая на его вопросы, немного расслабилась. Она наконец села, сначала пристроившись на краешке кресла, но постепенно съехала назад, прижавшись спиной к мягкой кожаной обивке.

– Как насчет стаканчика мадеры? – спросил он, когда Элизабет закончила свой рассказ. – Я знаю, где Уэст его держит.

– Нет, спасибо. Налить вам?

– Нет.

Как вскоре выяснилось, полковник отказывался от ее помощи, а не от выпивки. Он подкатил кресло к буфету, налил себе вина и только тогда понял, что не сможет вернуться к камину, не пролив ни капли. Элизабет поднялась с кресла и без лишних слов доставила полковника на прежнее место.

– Вы же не хотите залить вином свой прекрасный галстук? – укорила она его. – Саут замучил бы вас насмешками.

Полковник улыбнулся:

– Могу себе представить. – Он сделал глоток. – Итак, чем я обязан этой беседе с глазу на глаз?

– А вы не догадываетесь, сэр?

– Наверное, ты хотела бы обсудить некоторые пробелы в нашей переписке.

– Вы не ответили ни на один мой вопрос.

– Я и сейчас не стану отвечать на них.

Элизабет, не ожидавшая столь решительного отказа, вспыхнула.

– Я… не понимаю.

– Разве?

Элизабет крепче вцепилась в изогнутые ручки кресла.

– Я действительно ничего не понимаю. Почему вы не сказали мне, что руководите действиями Нортхэма по поимке вора?

Полковник хранил молчание.

– Они действуют по вашему приказу? – не отставала Элизабет. – Эта четверка из Компас-клуба? Да?

– Элизабет, – спокойно произнес полковник, – этот раз говор ни к чему не приведет.

– Но вы ведь не отрицаете!

– Я вообще ничего не говорю.

Элизабет встала. Повинуясь безотчетному порыву, она подошла к креслу полковника и опустилась перед ним на колени. Он попытался протестовать, но она остановила его, накрыв ладонями его руку.

– Посмотрите на меня, – проговорила она требовательным и вместе с тем умоляющим тоном. – Скажите ему, пусть он остановится. Заставьте его остановиться. Я знаю, это в ваших силах.

Несколько долгих мгновений они молча смотрели друг на друга.

– Даже если это так, Элизабет, зачем мне это делать?

– Потому что я никогда ни о чем вас не просила.

Он удивленно взглянул на нее.

– Я могу назвать множество людей, никогда не обращавшихся ко мне с просьбами. Выходит, теперь я должен делать все, что они пожелают?

– Но я небезразлична вам.

– Конечно, я люблю тебя.

Элизабет почувствовала, что ее глаза защипало от слез. Она крепче сжала его руку.

– Тогда, может, вы выполните мою просьбу, чтобы сделать мне приятное?

– Нет.

– А чтобы сделать меня счастливой?

Он ласково улыбнулся:

– Счастливой, Элизабет? Неужели, чтобы сделать тебя счастливой, достаточно остановить Норта?

– Да.

– Почему?

Элизабет открыла рот, но не произнесла ни звука. Она медленно закрыла его и поднялась на ноги. Вопрос Блэквуда застал ее врасплох. Зная, что такой ответ вряд ли удовлетворит полковника, но не имея никакого другого наготове, она сказала: