Бухта Анфиса

Они сидели в одной из комнат треста, отведенной специально для комиссии, и ждали, пока соберутся все, кому назначено. Обычная канцелярская обстановка: два стола, два шкафа, набитых какими-то толстыми пыльными папками, два окна, в которые заглядывал слезливый день осени.

С интересом разглядывая своего нового знакомого, Артем заметил, что его самого тоже разглядывают и тоже не без интереса. Тогда он застеснялся и стал смотреть в окно. А бригадир с нескрываемым уважением спросил:

— Это, значит, ты все и раскрыл?

— Нет. Я только случайно. А раскрыли они сами себя.

— Это правильно: такие всегда попадаются на свой же крючок. А ты все-таки сообразил!

Артему все очень понравилось в этом человеке: и то, что он такой скуластый и толстогубый, а кажется красивым, и что все движения его подчеркивают силу и ловкость, и что он открыто и просто говорит обо всем и, кажется, считает Артема своим человеком. И даже то, что он сразу начал говорить с Артемом по-свойски, расположило к нему. Интересный человек.

Пришли еще два члена комиссии, и сейчас же вслед за ними еще один, и дальнейший диалог, прервался. Началась работа.

А вечером, распрощавшись со своими новыми товарищами по кратковременной работе, они обнаружили, что им по пути. Это их почему-то обрадовало, и они проговорили до самого дома Артема.

Говорил больше Артем. Его новый знакомый слушал и только изредка, в самых необходимых случаях, отвечал на вопрос или сам спрашивал. Он был молчун по своему характеру, но иногда вдруг произносил короткую, очень энергичную речь и снова умолкал. Но у Артема сложилось мнение о нем как о прекрасном собеседнике, и это потому, что он умел хорошо и заинтересованно слушать.

Разговор начался с того, что Андрей Фомич похвалил очерк:

— Все как есть на самом деле.

— Вы были там? — обрадовался Артем и, желая отвести разговор от самого очерка, начал распространяться о прекрасных старозаводских пейзажах. — Здорово там красиво и хорошо…

Выслушав красочные описания природы и людей, живущих среди полей и лесов, Андрей Фомич проговорил:

— Точно. Анфиса эта. Учителева дочка еще там была на коне. Точно. Выговор я за все схлопотал.

Артему припомнились какие-то разговоры о бригадире, пожалевшем Анфису, и он тогда еще подумал, что бригадир этот — очень хороший человек.

— Так это вы были тот бригадир?

— Был. — Он помрачнел и, глядя себе под ноги на мокрый асфальт, снова подтвердил: — Был. Как же. Ушибся об это место.

Думая, что он говорит о выговоре, который считает незаслуженным, Артем поспешил с утешением:

— Снимут.

— Ничего, переживем.

— Да я бы за такое дело на любой выговор бы пошел! — горячо воскликнул Артем и осекся. Он тоже начал рассматривать мокрый асфальт, бегущий под ноги. Разыгрался, расхвалился — и перед кем? Перед человеком, который ничего не побоялся, отстоял то самое прекрасное, которое Артем предал. Да, предал. И нечего тут прикрываться разными словами.

— Да разве я про выговор? — тихо спросил Андрей Фомич. И, махнув рукой, проговорил совсем уж непонятное: — Выговор снимут, а голову не приставят!

А так как он не стал ничего объяснять, то Артем понял, что расспрашивать не надо. Может быть, он и сам скажет. Но видно, что человек ушибся, и не на шутку, и что это, кажется, произошло на Старом Заводе. В каждом человеческом сердце, как в театре, иногда разыгрываются трагедии или драмы. И почти всегда при закрытом занавесе. Не забыть бы записать это: сердце — театр. Но не успел он так подумать, как его собственное сердце превратилось в сценическую площадку, на которой не впервые уже начала разыгрываться нудная трагикомедия с нудным названием «Первый очерк». И, кажется, занавес оказался открытым.

2

— Правильно вы написали в газете: природу переделывать надо беспощадно…

— Не я это написал, — сказал. Артем.

— А я думал, ты. Подпись твоя. Как же так?

Отступать некуда и невозможно. Никогда бы себе не простил подобной трусости. И Артем рассказал, как все было, с откровенностью, удивившей его самого. Никому, даже отцу, он не сказал бы того, в чем сознался перед человеком, которого посчитал своим единомышленником и отчасти товарищем по несчастью. Оба они споткнулись о что-то, тесно связанное со Старым Заводом.

А как отнесется к этому его новый знакомый? Человек он, по всему видно, прямой, хотя и не очень откровенный. И, даже выслушав признание Артема, он промолчал.

— Вот мой дом, — Сказал Артем и, пренебрегая всеми законами дома Ширяевых, пригласил к себе малознакомого человека: — Зайдем?

— Нет. Ленька меня ждет. Братишка. — Андрей Фомич засмеялся и покрутил головой: — Сидит уж у окна, на дорогу смотрит. Топорик я ему обещал. Утром вот купил в охотничьем магазине. — Из внутреннего кармана своего пиджака он достал маленький охотничий топорик, завернутый в бумагу, и снова засмеялся: — Во всем со мной заодно: плотником, говорит, буду. Такой парнишка острый.

— Не опасно ему с топориком?

— Нет. Если к инструменту с уважением, учитывая его качество, то какая же опасность?

— Мысль, — отметил Артем. — Тогда я провожу вас немного. — И, не дожидаясь ответа, он горячо, как бы оправдываясь, начал говорить: — Я считаю, и в этом я убежден и хотел такую мысль провести в своем очерке, что человек велик и силен только тогда, когда он заодно с природой. Не надо с природой бороться. Это бесполезно и все равно ни к чему хорошему не приведет. Законы природы неизменны, они вечны. Тысячи лет назад такие же были тучи на таком же точно небе, и так же случались землетрясения и всякие бедствия. Разве с этим можно бороться?

— По-вашему, выходит, надо подчиняться? Поднять руки?

— Нет. Бороться, всегда бороться. Только вместе с природой. Бороться не одной только силой, а, самое главное, умом. Надо изучать законы природы и так их повернуть, чтобы они на нас работали.

— Это ты правильно, — проговорил Андрей Фомич удивленно, оттого что он и сам думал почти так же, но обнаружил это только сейчас. Как будто Артем подслушал его мысли и так складно их выложил перед ним — бери, пользуйся.

— Но это еще не все, — остановил его Артем. — Это только полдела. Самое главное — природу надо любить и оберегать от всяких деляг, которые ее на кубометры принимают.

— Это ты все очень правильно говоришь! — повторил Андрей Фомич. — Правильные слова! А вот все-таки отступился ты от самого дорогого. Почему не боролся до конца? Силенок не хватило? Или разума? А может, образование не позволило? Это тоже случается. Ну как?

Оглушенный этим потоком вопросов и восклицаний, Артем остановился и с изумлением спросил:

— А кто вам сказал, будто я так совсем и отступился от самого дорогого? Образование тут ни при чем. Это вы не подумавши сказали. Силенок тоже хватит. Вы тоже отступили. И нечего тут…