Бухта Анфиса

Тот кивнул ему головой.

— Леонида я забираю.

— Как хотите. — Алла повернулась и пошла обратно пустынной улицей, по листьям, которые крутились вокруг ее ног с таким отчаянием, будто хотели преградить ей путь, вернуть обратно, туда, где так трудно без нее.

Нет, не остановилась. Ушла.

— Бежим! — Ленька ухватил Андрея Фомича за палец. — Еще догоним! Что же ты?..

— Нет. Подожди, как там у тебя про зайчика? — спросил Андрей Фомич с такой безнадежностью, будто его самого смертельно ранил не знающий жалости охотник.

— Принесли его домой, оказался он живой! — прокричал Ленька, раскачивая тяжелую руку. — Живой он, живой!

— Вот это здорово, милый ты мой человечек! — Он поднял Леньку, прижал к своему лицу, чтобы скрыть черт знает откуда взявшиеся слезы.

Но от Леньки ничего не скроешь.

— Да ты чего? Говорю: живой зайчик-то, живой… — сочувственно твердил он, думая, что бригадир все еще продолжает оплакивать незадачливого зайчика.

6

Никто не ожидал, что Алла так скоро вернется. В садике Надя «пасла» обе группы и грустила в одиночестве.

— Алка, ты что?

— Да ничего.

— Поругались?

— Нет.

— Не морочь мне голову.

— Отстань!

— А ты не злись. Не идет это тебе.

— Наплевать. Сейчас приду, переоденусь только.

Посмотрев ей вслед, Надя задохнулась от негодования. Нет, понять Аллу нет никакой возможности. В наше время такой парень редкость: смирный до того, что вроде как бы чокнутый. Ну, уж это от переживаний, Алла кого хочешь, хоть самого ангела, доведет своими фокусами.

И тут она вспомнила про Леньку. А его куда дели? Никогда еще не бывало, чтобы Алла без Леньки ушла. Да что же она так долго? Задержал кто-нибудь? Или перед зеркалом прихорашивается? Нашла время!

Она почти угадала: в это время Алла стояла перед зеркалом, висевшим в комнатушке второго этажа. Здесь воспитательницы и нянечки переодевались, отдыхали, сплетничали. Незаметно пробравшись сюда, Алла упала на диван, уткнулась в стопку халатов и выплакалась до того, что закружилась голова. Что это? Обида, разочарование, злость, обманутые ожидания, несбывшиеся мечты? Она не знала, да и зачем? Не все ли равно, с какой стороны нанесен удар? Одно ясно: не было никакой любви. А что же было? Трепетная девичья радость? Вспышка дальней зарницы? Ох, да что это я? Глаза наревела, и нос, как фонарь.

Смочила полотенце из графина, вытерла лицо и, все еще вздыхая и всхлипывая, припудрила щеки и под глазами.

Застучали по ступенькам каблуки: Надежда бежит, кому же еще? Дверь распахнула, вбежала и с разбегу, не успевая дышать, приказала:

— Рассказывай!..

— Что?

— Все.

У Аллы дрогнули губы и глаза сделались неприступными.

— Только и скажу тебе: всему конец. И прекратим прения по этому вопросу. С ребятами там кто?

— Зоя Петровна. Это ты говоришь — конец. А он?

— А я почем знаю? Не меня он полюбил. То есть меня, конечно, но только через Леньку. Увидал, как с ребятами я хорошо. Ты подвернулась бы — тебя бы полюбил. Да и не любовь это вовсе.

— Постой, — перебила Надя. — Что-то ты крутишь, крутельна. Полюбил, не полюбил — ничего не пойму.

— А я так все поняла, и в первый же вечер, тогда же сразу догадалась. Ему надо было совесть свою успокоить, чтобы душа не болела за брата. Он и не скрывал этого. Про любовь-то у нас ни словечка сказано не было. Знаешь, как это обидно?

Неторопливо застегнув халат на все пуговицы, она еще раз заглянула в зеркало и застыла в таком глубоком раздумье, что Надя даже забеспокоилась.

— Да ты что?

— Ничего, — сказала Алла и засмеялась так, что Надя совсем уж растерялась. — Мне вдруг все понятно стало и оттого спокойно. Понимаешь, надо, чтобы жить интересно было. Вот в чем секрет. Во всем интересно: в работе и в любви.

Она продолжала смеяться, и в ее ясных глазах вспыхнули веселые голубые огоньки. Эта непонятная радость почему-то обидела Надю.

— Совсем тронулась, — сказала она раздраженно. — Ты же вон какая здоровая выросла, а рассуждаешь хуже Леньки. Интересно жить! А сама весь интерес отталкиваешь.

— Если оттолкнула, значит, все это мне без интереса. И я не хочу так. — Алла обняла подругу, прижалась к ее щеке своей горячей щекой. — Наденька, милая, потом тебе все объясню, когда сама хорошенько пойму. И у меня к тебе просьба: сходи туда, приведи Леньку.

Надя притихла, пригорюнилась и поглядывала на подругу скорее сочувственно, чем осуждающе. Да за что ее судить-то? Вон она какая: раскраснелась, расцвела от слез, как цветок после дождя. И глаза, как промытые окна: большие и яркие. Даже похорошела и слова говорит красивые, хотя и осуждающие неудачную любовь.

— А я было и поверила, что любовь пришла. Счастье мое. А оно вот как обернулось. Я ведь жадная, ни с кем не хочу делиться. Любовь-то, она только моя. И я хочу, чтобы меня любили такой, какая есть, и только меня одну. И не за что-нибудь любили, а просто так, за то, что я такая, за то, что и сама хочу полюбить без памяти. Надя, нельзя же любить за хорошую работу, за отличия, за выгоду. Да и не любовь это, если за что-нибудь. Ты что? — спросила Алла, увидев, что Надя плачет, зажав рот ладонью. — Что с тобой?

— Ты дура, — сказала Надя. — Какого человека оттолкнула!

— Это он меня оттолкнул.

— На словах-то ты остра, а в делах овца. Ох, дуракам счастье! Доведись мне, я бы такого ни в жизнь не упустила бы. В глаза бы глядела, каждый намек бы угадывала, все бы делала: «Миленький, сейчас… Миленький, как ты хочешь…» И был бы он, миленький, у меня, как в саду, а я бы у него, у миленького, как в раю. Уж я бы сумела, я бы его так обиходила, что он без меня как и дышать-то позабыл бы. Вот как надо с такими смирными.

— Да не нужна я ему, пойми!

— Нужна. Он только сказать этого не умеет.

— Ну и выходи за него.

— А ты не шути этим. Жалко и глядеть-то на вас. Я и в кино, когда плохой конец, всегда плачу. И в книжке чтобы всем хорошо было. Молодость-то пройдет, а ты так все и будешь трепетать да замирать в ожидании. Не пойму я тебя и не пойму…

Но Алла не слушала подругу. Она еще раз заглянула в зеркало и вышла. Даже, наверное, И не услыхала последнего, что выкрикнула Надя вдогонку: