Бухта командора

Укладываются кирпичики в ряд: ни дать ни взять — прошел трактор.

А вот еще след: яма в песке, посреди ямы крабья клешня.

Здесь подстерег раззяву скат. Зарылся хищник в песок, забросал себя по самые глаза, хвост-кнутик спрятал, притаился.

Ждал, ждал и дождался.

Бежал мимо краб. Суставчатые ноги переставлял, не заметил, как взбежал на песчаный бугор. А бугор как лопнет! Фонтаном взметнулся песок — конец крабу.

РАКОВИНА НА ПЕСКЕ

Тут же, на песчаной полянке, еще один след. Ямка. Рядом — блестящая, словно вылизанная изнутри, двустворчатая раковина.

Видел я уже не раз такие ямки.

Шла здесь морская звезда. Шла, уперлась в податливое дно оранжевыми ножками.

Стоп! Почуяла под собой поживу. Остановилась, потрогала песок.

Так и есть, закопался кто-то.

Припала к песку всеми пятью лучами, давай ножками песок убирать. Хватают ножки песчинки одну за другой, друг дружке передают. Летят в сторону песок, мелкие камешки. Все глубже под звездой ямка, все ближе добыча. А вот и она — моллюск. Спрятался в свою раковину, створки захлопнул. Зарылся, думает — от всех убежал.

Обняла звезда раковину, присосалась к ней, на все пять лучей приподнялась — вытащила беглеца. Раскрыла, принялась есть.

…Плыву над песком, над коралловой рощей, плыву, повсюду на морском дне следы.

Каждый след — случай, приключение, загадка.

Только примечай да разгадывай.

НОЧНОЙ ВОР

Лежу на койке. Ноги, руки за день устали. Ступни, натертые ластами, горят. Сон подбирается, вот-вот сморит.

Вдруг — бух! — за стеной. С пальмы упал орех.

«Какие-то непонятные орехи! — подумал я как-то. — И чего им вздумалось падать по ночам?»

Подумал и решил на всякий случай проверить: не замешаны ли в этом лесные обитатели? Какая-нибудь тропическая птица. Или летучая мышь. Или еще кто-нибудь, кто умеет лазать по деревьям и любит орехи.

Стоп! А ведь есть такое существо. Сухопутный рак-отшельник, которого так и называют «пальмовый вор». Может быть, это он залез на дерево? Чем черт не шутит.

Сижу в постели, слушаю. Ничего.

На следующую ночь, только солнце зашло, только я в постель забрался, снова — бух!

Я — из хижины. На цыпочках — и к пальме.

Тихо. Дует пассат. Наверху над моей головой поскрипывает, постукивает листьями дерево. В траве кто-то тихонько возится.

Включаю фонарик, ткнул себе под ноги. Орех! А около него действительно рак. Рак-отшельник. К земле прижался, весь в домик-раковину ушел. Только одни глаза, как зеркальца, блестят. И клешни от удивления разведены.

Тут мой фонарик мигнул и погас. Пока я его налаживал, включал — нет рака. Один орех.

Поднял я его и понес домой. Днем, думаю, дырку проделаю, выпью. Во время жары ореховый мутный сок ох и хорош! Третью ночь я решил караулить под пальмой. Забрался под нее и стал ждать.

Вот на крыше моей хижины пропела квакша. Вот вскрикнул и замолчал кто-то на берегу у самой воды. Прошелестела крыльями летучая мышь.

И наконец, скрип! — у меня над головой. Свись! — у самого уха. Бац! — около ног. Упал орех, чуть не по голове. За ним второй, третий.

Но сколько на этот раз я ни включал свой фонарик, ни шарил желтым лучом по траве, больше никаких раков-отшельников не видел…

Когда я рассказал Родольфо про свои ночные похождения, тот поморщился.

— Пальмовый вор живет на островах Тихого океана, — сказал он. — И раковины у него нет.. А ночью спать надо.

Надо-то надо… Но как могло случиться, что этот рак-отшельник оказался как раз около упавшего ореха?

Этого Родольфо объяснить не мог.

Так я и не узнал, отчего падали ночью около моей хижины плоды кокоса.

Должно быть, их просто срывал ветер.

БЕСКОНЕЧНАЯ ЦЕПЬ

Через стекло маски видны беловатые точки. Они снуют взад-вперед, неподвижно парят, уносятся течением. Эти прозрачные существа — рачки. Некоторые из них подрастут, превратятся в ногастых, пучеглазых, с тяжелыми каменными клешнями крабов.

Снуют рачки, охотятся за чем-то невидимым. И вдруг рыбка, маленькая, желто-синяя, как язычок пламени. Метнулась, клюнула белую точку, пожевала губками, поплыла дальше. Нет одного рачка.

А из-за коралловой зеленой глыбы уже выплывает рыба-свинья. Морда пятачком, длинные кривые плавники загнуты назад. У каждого глаза — паутинки из оранжевых тонких линий. Подплыла, распахнула рот — провалилась в него рыбка.

Неподалеку от меня охотится Пако. Вот блеснул его гарпун, ударила стрела рыбу-свинью, не пробила, отбросила на дно. Пако не видел этого, подобрал шнур с гарпуном, уплыл.

А около раненой рыбы уже колышутся тени. Два колючих краба выползли из-под камней, размахивают клешнями, торопятся урвать по кусочку от добычи.

Я неподвижно сижу на плоской вершине коралла. Трубка над водой, лицо в маске опущено под воду. Тянется перед моими глазами цепь жизни: сильный поедает слабого, быстрый догоняет неторопливого, каждый на коралловом рифе — ловец и каждый — добыча.

Курится рыбья кровь, вытекает из ранки, еще сильнее раззадоривает крабов.

Только в ней и опасность. Вот и новый участник драмы: почуяв рыбью кровь, мчит издалека скат, торопится, машет черными плавниками-крыльями. Летит над самым дном. Тенью прошел над рыбой, на лету схватил одного краба.

Только мелькнули белые крабьи ноги, только завертелась в воде, упала на дно откушенная скатом клешня.

Мчится скат, бьет изо всех сил крыльями. Глаза выпучил. Да и как тут не лететь, как не бежать сломя голову? Чуть дрогнула вода, а уж он слышит — беда! Круто вниз опускается на него тупоносая акула. Не уйти скату…

Акула небольшая. Акуленок. Я даже не кричу Пако, не предупреждаю об опасности. Моя маска по-прежнему под водой.

Вот и еще одно звено в цепи жизни — все крупнее и крупнее хищник, — скоро ей оборваться.