Букет прекрасных дам

— Бред! Я весь день был дома.

— Но она записала номер машины, а вы только что сказали, будто никому не давали автомобиль.

— Она перепутала цифры.

— Ну, не похоже, девушка молодая, зрение в полном порядке.

— Меня там не было! Хотя, точно не припомню, может, и проезжал случайно мимо…

— И выбросили окурки?

— Вполне вероятно, я курю, вот и опустошил пепельницу в машине, очень не люблю запах бычков.

— Понимаю, — кивнул Воронов, — кстати, я не представился до конца, меня зовут Максим Иванович.

— Очень приятно, — наклонил я голову, — рад знакомству.

— А почему вы несли окурки к урне в пакете?

— Я не говорил, что нес их, просто предположил, что подобное имело место!

— Но почему в мешочке?

— А что, следует таскать чинарики в кулаке? — нашелся я. — Есть закон, запрещающий такие действия?

Максим Иванович рассмеялся:

— Нет, конечно. Значит, вы не звонили ноль два и не сообщали о смерти Королевой?

— Нет.

— А вы не будете против, если мы проведем небольшую процедуру?

— Какую?

— Предложим торговке опознать вас? Ну так как, согласны? — И он прищурился.

Понимая, что окончательно загнан в угол, я постарался как можно тверже ответить:

— Пожалуйста.

— Тогда пойдемте, — велел майор.

Он провел меня в соседнее, на этот раз просторное помещение, где было много людей, вернее, мужчин.

— Здравствуйте, — сказал я.

— Добрый день, — весьма вежливо отозвались присутствующие.

— Прошу, Иван Павлович, — улыбнулся Воронов и указал рукой на стул.

Я сел между двумя мужчинами примерно моих лет и спросил:

— Что я должен делать?

— Ничего, — пояснил Максим Иванович, — просто молча сидите на стуле со спокойным лицом, желательно не гримасничать.

Я кивнул, старательно изображая полнейшее равнодушие. Когда в день смерти Насти Королевой я звонил в милицию, совершенно не заметил около будки никакого книжного лотка. Что делать, если баба сейчас ткнет в меня пальцем и заорет: «Это он!»

Чувствуя, как футболка, надетая под ярко-голубой пуловер, начинает прилипать к спине, я постарался себя успокоить, ну-ну, это ерунда. В крайнем случае признаюсь, что вытряхивал пепельницу, находящуюся в машине, и все! У Королевой никогда не был. Пусть пилят на части, не признаюсь! Интересно, как отреагируют в свете, узнав, что сын Николетты Адилье осужден за убийство? Думаю, матушке придется забыть про файф-о-клоки и журфиксы.

Прогнав прочь последнюю, совершенно идиотскую мысль, я уставился на Воронова.

— Замечательно, — мигом отреагировал тот, — так и сидите. Зови ее, Алеша.

Дверь распахнулась, и появилась худенькая девчонка. Обветренные, красные щеки без слов говорили о том, что их хозяйка проводит основную часть времени на воздухе. Девушка шмыгнула носом.

— Алена Ивановна, — сухо, официально произнес Воронов, — посмотрите внимательно на находящихся перед вами мужчин и скажите, можете ли узнать кого-нибудь?

Вошедшая молчала. Пауза затянулась, я старался сидеть с абсолютно спокойным лицом, боясь только, что стук бешено колотящегося сердца услышат в наступившей тишине все присутствующие.

— Так как, Алена Ивановна, — бубнил Воронов, — знаком вам кто-нибудь, а?

— Нет, — протянула опознающая насморочным голосом, — не знакомилась ни с кем из этих.

— Ладно, — не сдавался майор, — предположим, и впрямь за руку не здоровались, но, может, встречали где, видели?

Девица принялась водить взглядом по моему лицу, потом перевела глаза и ткнула пальцем в мужчину, сидевшего справа.

— Вот он.

— Что? — со вздохом поинтересовался Воронов. — Что «он»?

— На дядьку моего покойного похож, тот с пьяных глаз в пруду утонул.

— Больше никто не известен?

— Нет.

— Припомните.

— Нет.

— Посмотрите внимательно. Тот человек, который, как вам показалось, заложил бомбу вдруг… его тут нет?

— Да вы че? — хрипло рассмеялась торговка. — Тот уже в возрасте был, как мой отец гляделся, старый совсем. Потом, волосья у него патлами свисали до плеч, жутко выглядел. Морда — зверская, глаза выпученные. Как схватит трубку, как заорет: «Милиция! Приезжайте, в ванной труп, а сейчас еще и магазин на хрен взорву!» Как выскочит, как побежит к урне…

— Спасибо, Алена Ивановна, — безнадежно произнес Воронов, — значит, сидящих перед вами людей вы не знаете?

— Так уж сто раз сказала, что нет. Впрочем, если вам надо, чтобы я кого-то узнала, так покажите, мигом подтвержу, что он. Я милицию уважаю и завсегда помочь готова, — ляпнула девица.

Плечи сидевшего слева мужика начали мелко-мелко подрагивать. Парень явно пытался справиться с приступом хохота.

— Спасибо, Алена Ивановна, — каменным голосом ответил Воронов, — вы свободны.

Девица удалилась.

— Пойдемте, Иван Павлович, — коротко бросил Максим Иванович.

Оказавшись в крохотном кабинетике, я поинтересовался:

— Я могу идти или посадите за решетку?

Воронов поморщился:

— Ну зачем вы так? Давайте пропуск.

Он подписал бумажку, потом постучал ручкой по столу и осведомился:

— Торопитесь?

— Не очень.

— Может, тогда еще кофейку?

— Спасибо.

Максим Иванович вновь произвел магические действия над кружками, насыпая туда сначала коричневые, а потом белые гранулы. Когда дымящаяся жидкость слегка остыла, майор наконец произнес:

— Иван Павлович, не хочу, чтобы у вас сложилось неправильное мнение, будто мы подозреваем вас в убийстве Королевой.

— В убийстве? — изумился я. — Но говорили, будто она захлебнулась в ванне, пьяная.

— Кто говорил? — быстро отреагировал следователь.

— Моя хозяйка, Элеонора, — отбил я мяч.

Максим Иванович помешал ложечкой кофе и продолжил:

— В свете того, что погибла Маргарита Родионова, смерть ее ближайшей подруги Королевой очень настораживает, а если учесть, что буквально следом отошли в мир иной Наталья Потапова и Анатолий Ремизов, то…

Он замолчал. Я ждал.

— То, — продолжал майор, — история начинает становиться очень и очень нехорошей.

— Вы хотите сделать из меня серийного убийцу?

— Вот что, Иван Павлович, — покраснел Воронов, — я навел о вас тщательные справки. И хочу доложить, что все, абсолютно все, говорили о господине Подушкине только хорошо, подчеркивая, что он очень интеллигентный, мягкий, а главное, на удивление честный человек. Еще отмечают вашу незлобивость, несовременность и незаурядный поэтический дар.