Булавин

Беспокоится князь по поводу вероятного перехватывания писем булавинцами:

— Немошно, государь, почту отпускать. От воров ныне есть нам ведомость, бутто воры поимали почту от меня или от Вашего величества. О том еще подлинно не ведаем. Изволь, государь, списать какие указы цыфирью, а я буду писать, государь, так же.

Восстание, как опасались и страшились Долгорукий и другие воеводы, командиры, грозило вспыхнуть с новой силой, как при Булавине, а то и «пуще» того. На авансцену повстанческого движения выходит один из самых стойких и последовательных борцов за народную волю, предводителей-булавинцев — Игнат Некрасов.

ИГНАТ НЕКРАСОВ И ДРУГИЕ БУЛАВИНЦЫ

В начале августа самыми горячими точками восстания стали два района: Паншина, Голубого и Есаулова-городков на Дону, что западнее и юго-западнее Царицына; среднего и нижнего течения Северского Донца. Им и уделял главное внимание Долгорукий. Одновременно продолжалось наступление карателей по всей периферии восстания.

Долгорукий вышел из Черкасска к Есаулову и Паншину 8 августа. В тот же день Зерщиков получил письмо (отписку) от Некрасова и «от собранного войска»:

— Государем атаманом молотцом войсковому атаману Илье Григорьевичю и всему великому Войску Донскому ис Паншина от собранного войска атаманов молотцов донских городков, и хоперских, и бузулуцких, и медведицких, и с новых мест из горотков челом бьем и ведомо чиним вам, государи атаманы молотцы.

Начало отписки внешне традиционно, уважительно но отношению к новому войсковому атаману. Но здесь же Некрасов и повстанцы без обиняков заявляют, что они пишут в Черкасск от «собранного войска», как представители донских, хоперских и прочих городков, в том числе и «новых», то есть выражают мнение основной массы казачества. Дальше тон отписки становится еще более жестким:

— Прислано к нам по Дону и по городкам ваша войсковая грамота, а в ней писано: убили-де мы Войском, всею рекою Кондратья Булавина; а таво не написано: за какую вину и с войскового ли суда? И то знатно, что не Войским и не с войскового договору. Да вы же Войским бутто учинили и посожали многих атаманов-молодцов, стариков из верховых городков, при нем (Булавине. — В. Б.) бывших, которые молодцы покинуты ради совету и думы, по человеку со станицы, знатных людей; и, собрав их, посажали на цеп и, поковав, посажали по погребам; и тисните неведамо за какие дела.

Некрасов и его помощники прямо говорят о незаконности с точки зрения донского войскового права убийства Булавина и ареста его сподвижников — «не Войском», без войскового суда и приговора (договора). Упоминают они и требование новых властей Черкасска о выдаче им Ивана Павлова, но не отвечают на него, очевидно, не считая это нужным. Наоборот, сами выдвигают требование к Зерщикову и старшинам:

— И мы, собранное войско и верховые многих городков, извесно чиним, чтобы вам Войским, Илья Григорьевич, учинить отповедь: за какую вину вы убили Булавина и его стариков? Вы же сами излюбили и выбрали ево атаманом и тех стариков вы придумали покинуть при Войску. А ныне вы же их посажали по цепям и по погребам.

Более того, некрасовцы угрожают старшинам-изменникам приходом в Черкасск для «подлинного розыска»:

— И если вы не изволите отповеди учинить о Булавине, — за какую ево вину, и тех стариков бы вам освободить и отпустить. И они не отпущены будут, и буди по воли вашей. И мы всеми реками и собранным войском будем немедленно, совокупяся, к вам в Черкаской ради оговорки и подлинного розыску, и за что вы бес съезду реки так учинили; и знатно, что учинилось не от всего Войска. И у нас по рекам и по городкам на том положили, что итить к Черкаскому.

В конце отписки ее составители намекают на возможность компромисса, при соблюдении Зерщиковым и прочими определенных условий:

— А буде вы, атаманы молодцы, Войским Донским верховых наших молодцов и стариков освободите в домы свои и теснение им не будите чинить, и мы изо всех станиц малыми людьми ради совету, и оговору, и поклону.

Однако угрозы и требования повстанцев Некрасова на черкасские власти и стоявших за их спиной Долгорукого и прочих карателей впечатления не произвели. Полки царских командиров и старшин-предателей двигаются против повстанцев.

Долгорукий по-прежнему не верил Зерщикову и его помощникам. Но проявлял сдержанность, исходя из местной обстановки. Несмотря на то, что один из царских посланцев, Полибин, ему «сказывал словом от Вашего величества, чтоб мне с ними (казаками. — В. Б.) жестоко поступать», Долгорукий не мог этого сделать:

— И я для того не так жестоко поступаю, что невозможно. И так х каторому городку приду, бегут в леса, а иные к Некрасову. А ежели б я поступил жестоко к первым городкам, все б к вору ушли в соединение.

По той же причине князь не мог осуществить приказ царя — арестовать Зерщикова и взять его с собой в поход:

— Указ сей получил я, отошед от Черкаского, не в ближних урочищах, прошед Кочетовскую станицу (южнее впадения Северского Донца в Дон. — В. Б.). И взять ево (Зерщикова. — В. Б.) нагла за караул по нынешнему их состоянию немочно, чтобы больше от них не умножилось воровства. И бес сей причины вор Некрасов возмущает по Дону и по всем рекам, бутто их всех и городки жгут (каратели Долгорукого. — В. Б.) по Дону. Как я прошел, те не верят вору; а кои перед нами, и из многих к нему, вору, бегут многие з женами и з детьми.

Исходя из этого, Долгорукий написал Зерщикову, чтобы он приехал к нему — показать «службу и радение» царю. Тогда, мол, убеждает он Петра, можно и взять его под караул:

— И я чаю, что он будет. А как будет, и я ево, не озлобя, возьму с собою и дам ему такую причину, что он не признает (о замысле арестовать его. — В. Б.). И, прошед по Дону, возьму ево с собою.

Главное для командующего — поход против Некрасова, преемника Булавина:

— Вор Некрасов, сказывают, в большом собрании, бутто с ним больши 15 000. И тому я не верю. Однака ж прислана была застава на усть Донца, атаман, а с ним с 500 конных. И сказывали они казакам Кочетовской станицы, что он будет сам вскоре плавною и конною. И конечно, бутто хочет дать со мною боталию.

Сведения о количестве повстанцев у Некрасова, конечно, весьма преувеличены, что князь и отмечает. Верно говорит он и о замысле Некрасова идти вниз по Дону для «баталии» с Долгоруким, соединившись перед тем с Голым в устье Донца. Впрочем, объединение повстанческих сил провести не удалось; посланную Некрасовым к устью Донца заставу в 500 человек, которая, вероятно, и должна была подготовить слияние обоих войск, каратели «сбили» с ее позиции, и повстанцы «побежали».

Голый тоже проявлял стремление соединиться с Некрасовым. Подполковник Рыкман, будучи под Валуйками, узнал, что этот атаман еще после разгрома Сумского полка взял две медные пушки, с которыми потом пошел к Некрасову в Голубые. Рыкман писал Колычеву, воронежскому воеводе, что из городков по Донцу и его левым притокам с Голым пошли казаки «по половине, а другая половина оставлена для обережения от полков, чтоб противитца до смерти их». На речке Уразовой, где недавно повстанцы разбили Сумский полк, к Рыкману привели «шпиона булавинца», который после пытки сказал: