Бульдоги под ковром
Шрифт:
Сашке удалось главное – он разрядил давнее напряжение, а кроме того, раньше, чем признанный психолог Новиков, подбросил Левашову крючок с наживкой, на которую тот не мог не клюнуть. Действительно, отчего бы не воплотить в жизнь шутку сталинской поры – «Россия – родина слонов»? Сделать так, чтобы в новой реальности, избавленные от необходимости эмигрировать, русские ученые и инженеры, самостоятельно или с тактичной помощью, на самом деле стали лидерами во всех областях? Сделать Россию не сырьевым придатком и источником денационализированных мозгов, а интеллектуальным центром мира?
А когда Левашов вновь возвращался к мысли, что не стоило бы ему вообще ничего изобретать, не связываться с этой идиотской проблемой пространственных совмещений, и никто бы его тогда не проклинал, как вот, наверное, Лариса,
– Во-первых, и без твоей машинки случилось бы практически то же самое, ибо и аггры, и форзейли уже существовали, и на Берестина, к примеру, вышли без твоего участия, и все вообще было б швах, не сумей мы тех агентов на Валгаллу выкинуть… Нас скорее всего никого бы и на свете уже не было. Так что хочешь не хочешь, а уход на Валгаллу был для нас единственным на тот момент шансом к спасению, и вот тут твоя роль исключительна. Все же прочее, как выражается наш кэп, неизбежная на море случайность… Если кому-то и терзаться, при условии, что вообще стоит, так это мне. Не встреть я тогда Ирину, мимо нас бы пролетело… Аггры, форзейли, какие-то другие статисты делали бы свои гнусные или, наоборот, благородные дела, а мы бы только воспринимали происходящее как должное, с сожалением или радостью, не ведая причин, и тянули бы свой каторжный срок в родном отечестве, даже не слишком понимая, что это именно срок, а не чудный дар бытия…
А Шульгин добавил к душеспасительной тираде друга штришок, который воспринимай как хочешь – как утешение или как обиду.
– Мне вот, старик, прости за прямоту, последнее время вообще мнится, что ты тут совсем ни при чем. Даже и не изобрел ничего, между нами говоря. А просто некто – Антон ли, Ирина, Сильвия – взял да и всунул тебе в мозги эту идейку. Не зря же долго-долго ничего у тебя не получалось, а потом вдруг как часы заработало. Гениальное озарение – это я не спорю, умный ты, как три Эйнштейна вместе, только ведь совпало как-то так уж…
Порассуждали немного и на эту увлекательную тему, а потом Левашов опять соскользнул на темы идеологии: как, мол, Шульгину с Новиковым удалось забыть про свои прошлые знания, убеждения и веру, чего это они, никогда ранее не диссидентствуя, вдруг переложили руль на шестнадцать румбов и готовы в буквальном смысле «сжечь все, чему раньше поклонялись»?
Андрей с досадой махнул рукой.
– Не хватает нам еще и в таких рассуждениях завязнуть. Знаешь, что такое конформизм и террор среды? Вот тебе и весь ответ. В Москве обретаясь, так ли уж трудно было поверить, что «с каждым днем все радостнее жить»? Про мелкие пакости все знали и по мере сил старались противодействовать, а все же будущее представляли себе по «Возвращению», и себя скорее в роли Жилиных… Понял, о чем говорю?
– Да бросьте, мужики, хватит уже… – попытался прервать словопрения Шульгин, но безуспешно, потому что Новиков тоже завелся, испытывая, очевидно, потребность покончить раз и навсегда не столько с протестами Левашова, сколько со своими глубоко спрятанными сомнениями. Где-то они у него тоже сидели, на каком-то уровне так называемой совести…
И Шульгину осталось только любоваться кильватерной струей, разбежавшейся по морю до самого горизонта, попивать пиво, закусывая крупными, как небольшие раки, креветками, не морожеными, а час назад лично наловленными с борта, представляя при этом, что в России он успеет насладиться настоящими дореволюционными раками, которые, по словам деда, продавались еще в нэповские времена на базаре по три рубля воз!
– До последнего я верил, что все можно еще исправить. И когда Андропов пришел, и даже когда в шкуру Иосифа влез. И вот тут все, отрезало! Лучше уж с чистого листа, по главной исторической последовательности. Я наук марксистско-ленинских выше крыши наизучался, вам и не снилось. Так Ильич еще в шестнадцатом году насчет революции в полном пессимизме пребывал, дожить не надеялся. А тут вдруг роковое стечение… Вот и давай посмотрим, дадим миру шанс, как в известной песне пелось…
– Нет, ты подожди, – с настойчивостью не совсем
трезвого человека гнул свое Олег. – Воевать-то ты с кем собрался? Кем восхищался всю жизнь, завидовал… Неужели совсем не помнишь? «Я все равно паду на той единственной, гражданской, и комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной…»Новиков вздохнул, потом усмехнулся.
– А что? Тут же не сказано, на какой стороне умереть. Можно с тем же успехом и на белой. И комиссары по разным поводам склониться могут… Ладно, шучу. Пока… Абсолютно ты все правильно говоришь, и возразить мне вроде бы даже нечего. А все же жаль, что не был ты в Москве последний раз, со мной и Ириной. Откуда-то там трехцветный флаг снова появился, на семьдесят пятом году советской власти? Революция или контрреволюция, а флаг реет… И над Кремлем, и над Моссоветом. Может, вот это как раз и есть возврат на главную историческую последовательность?
– Ага! – почти обрадованно вмешался Шульгин. – Осталось только вообразить, что одна наша мысль вплотную заняться двадцатым годом уже привела к тому, что Андрюха увидел!
Новиков подумал, что теперь действительно хватит. Подкинь Олегу еще и идею насчет взаимовлияния прошлого, будущего, настоящего реального и настоящего воображаемого – все! До ночи треп затянется.
– Давайте, братцы, заканчивать. Кто бы ни был виноват, какие бы мы еще теории и доказательства друг другу ни вкручивали, смысл прост и ясен. Обратной! Дороги! Нет! И примем все как данность. В том девяносто первом, даже сумей мы вернуться, нам все равно не прожить. Квартиры наши давно заняты – три года безвестного отсутствия официально означают смерть, жизнь вокруг непонятная, да и, признаюсь, для меня неинтересная. Почему я и не слишком горевать стал, когда узнал, что восемьдесят четвертый наглухо закрылся. Вернуться домой и все время ждать, когда тот бардак начнется? Увольте. Того и гляди, соль и спички запасать бы начали, в предвидении грозных событий… – Он опять невесело скривил губы.
– Представим, как в самом деле противно ждать, какой следующий день станет тем, после которого все покатится…
– Газет тех жаль! Сейчас бы все знали точно, – сказал Левашов.
– Неужели же Черненко до такого довел? Или когда помер – а вид у него оптимизма не внушал – какой-нибудь наш Дубчек власть захватил?
– Почему Дубчек? Может, сразу Бонапарт? И по срокам похоже, сколько у них там прошло от революции до реставрации? Большевики, между прочим, всегда себя с французами любили сравнивать… – высказал предположение Шульгин.
– Только раньше считалось, что один раз Бонапарт уже был. Сталина имею в виду, – продолжил его мысль Новиков.
– В общем, как у евреев с христианами – одни говорят, что мессия когда-то придет, а другие – что уже был…
– Ну ладно, отвлеклись вы, – совсем спокойным голосом сказал Левашов, – а я хочу ясности окончательной. Понятно, что я в полном одиночестве. Драться с вами, конечно, не стану. Решили – так делайте. Только одно меня и утешает, что деваться нам друг от друга некуда, а на подлости никто из нас не способен. Примем пока, что я дурак, а вы умные… Но каким образом вы все это мыслите? Как вы туда вклиниться думаете, под какой маркой белых поддерживать и чем именно им сейчас помочь возможно? Антанта и так все, что нужно, давала, а красные за месяц Крым взяли, ничего Врангель сделать не смог. Вы ему что – танковую дивизию подбросите? Или авиацию современную? Туман тут для меня. Вот растолкуйте, а тогда и видно будет… Я ведь, Саш, к твоим словам серьезно отнесся, если что – на самом деле к красным перейду…
– Вот это разговор! – обрадовался Сашка. – Тут я с полным удовольствием. План у нас, как и все остальное, впрочем, прост до гениальности. А вдобавок – тебе Андрей намекал уже, но не слишком подробно – имеются у нас сверхчувственные способности. У всех поодиночке, а уж вместе – тем более. У тебя вот – иначе как бы ты свою машинку выдумал? А вот просто захотел особым образом – и все. Получилось. Аггров мы так и победили, по принципу: «Хотеть – значит мочь!» Сильное желание деформировало реальность как раз настолько, что победа осталась за нами, и без особого нарушения внешнего правдоподобия. Отчего и вся Галактика всполошилась: поумнеют, мол, еще чуток эти ребята, осознают себя в полной мере, и всю мировую реальность – к ногтю!