Булгаков и Лаппа

14

Оба жили мыслями о встрече и ждали лета. Однако предлог для поездки Таси в Киев оказался печальным. Умер дядя Витя. Возвращался из командировки, высматривая в толпе встречающих Сонюшку. Увидел темную голову под сиреневым кружевным зонтиком. Чей-то букет заслонил лицо жены, тщетно искавшей его в окнах вагона. Почему-то это показалось страшным — не встретиться, потеряться. В груди образовался ком.

— Сонюшка! — крикнул он в толпу, шагнув на перрон с железной лесенки — солидный полковник в светлом мундире с сияющими пуговицами и золотыми погонами, заледеневший от какого-то необъяснимого страха.

Два прапорщика с вещмешками козырнули и покосились на спешившую к нему интересную брюнетку с зонтиком.

Он увидал крупное Сонино, чего-то испугавшееся лицо, беззвучно открывавшийся рот и вдруг опустился на подломившиеся колени, качнулся и рухнул ничком на замусоренный перрон. Мягкая щека уткнулась в липкую конфетную обертку.

— …Эта бумажка! Она прилипла и трепетала… А сердце уже не билось!.. — говорила всем Софья Николаевна на похоронах, сверкая слезами. Был солнечный день — лето только началось. Началось вдовство.

После поминок Тася с Мишей пошли к Днепру, стояли на площадке, с которой давным-давно он хотел броситься вниз. Казалось, сто лет прошло. Держались за руки и молчали.

— Ладно, все понимаю — кто-то из двоих умирает первый. Но как можно… Ты видела этого нашего «друга дома» Ивана Павловича Воскресенского? Он врач, милый в общем-то человек… Ну и лечи детей! Так он за мать взялся. И она не против! Да-да, что самое противное — вполне не против. Только я в Киев — он в Бучу, к ней.

— Но это же нормально, больше десяти лет прошло, как твой отец умер. Варвара Михайловна интересная женщина… — защищала Тася Булгакову, втайне радуясь гневу Михаила. — Только у нас совсем другое. Без тебя… Другой жизни без тебя у меня не будет.

— Не хнычь, Таська! Я же вечный! — Подхватив за талию, Михаил закружил ее по площадке. — Слушай, мы живы! Мы живы, мы вместе, и это совершенно невероятно!

Тася сняла комнату поблизости от тети Сони, и они с Мишей жили как молодожены — совершали ритуальные побеги на «свой остров», сидели в кафе, выходили на прогулки.

— Тась, ну почему на тебя все мужчины оглядываются? — Михаил важно шагал рядом со своей дамой по вечернему Крещатику. — Эти дамочки так стараются быть эффектными — навились, намазались, разодеты в пух и прах! А ты у меня — скромный ландыш. И пахнешь ландышем, честное слово!

— Мама тоже говорила… — пожала плечами Тася, — это врожденное. — Она лукаво покосилась на физиономию Михаила, не разобравшегося при всем своем чутье в ее маленьких женских хитростях. Не велел он ей пудриться и губы мазать — не надо! Духи считал вульгарными — верно! Только пока по лестнице со второго этажа спускались, успела Тася носик попудрить, губы подвести да еще пробкой духов «Ландыш лесной» шею мазнуть. Юбку незаметно укоротила — ножки-то стройные, а шляпку, совсем простенькую, чуть-чуть набок сдвинула и завитки, словно случайные, от висков выпустила. Эх, семнадцать лет, великолепно твое цветение и наивны тайны. Пройдет два десятка лет, и все усилия парфюмерии и косметики не вернут чуда.

Второго сентября Миша ворвался в столовую, где завтракала Тася. В его руке трепетала газета.

— В оперном театре стреляли! Смертельно ранен эсером Богровым Петр Аркадьевич Столыпин — министр внутренних дел и председатель Совета министров, член Государственного совета. — Михаил бросил на стол скомканную газету. — Это плохой знак.

Тася знала, что политика — удел мужчин, а женщинам подобает разделять взгляды мужа.

— Это просто ужас какой-то! Убить в театре! Там же были люди! — Она про себя возблагодарила Бога, что роковой для министра вечер они провели дома.

— А я жалею, что не был там! Я жалею, что не нашелся человек, сумевший остановить убийцу! Это же страшно, Тася. Мне страшно за наше будущее. За будущее России!

— Вероятно, назначат другого, — робко заметила Тася.

— Другого?! И что будет делать другой? Может, революцию? — Михаил подошел к окну и распахнул створки, словно ожидал увидеть внизу толпу митингующих. Но только точильщик повизгивал в конце переулка искрометным колесом.

— Черт-те что делается в государстве! А какие были надежды! Аграрные реформы, преобразования в экономической и социальной сфере! Столыпин разработал целую программу. И осуществил бы!

— Почему эти мерзавцы убивают самых достойных людей? — возмутилась Тася с преувеличенной печалью. Все это, называемое «политической ареной», мало ее трогало.

— Потому что у них задача — разрушить государство. Пять лет назад социалисты, революционеры взорвали дачу Столыпина на Аптекарском острове. Погибли сами террористы и невинные посетители. А теперь… И никому дела нет!

— Надеюсь, в твои планы не входит намерение заниматься политикой? — вопросительно взглянула в разгоряченное лицо Михаила Тася.

Миша посмотрел на нее как-то странно и ничего не ответил.

Она снова уехала. Саша Гдешинский изо всех сил удерживал на платформе рвущегося броситься за поездом Михаила. И понял: хана университету, не пойдет учеба у этого сумасшедшего.

15

На Рождество 1911 года Михаил приехал в Саратов. Лаппа-Давидовичи киевского кавалера ждали и приняли радушно. Был праздничный стол и даже танцы. Но ничего похожего на Рождественские празднества в доме Булгаковых, полных веселой возни, представлений, розыгрышей, здесь не было. Не было и елки с ее привычным с детства хвойным волшебством. Но влюбленные этого даже не заметили. Миша пропадал в спальне Таси, никто не смел их тревожить, а что еще можно пожелать?

Отец Таси — Николай Николаевич — играл с будущим зятем в шахматы и беседовал о политике. Было ясно, что дело идет к свадьбе.

Рыжий сеттер красиво лежал на узорчатых коврах, попыхивала трубка управляющего казенной палаты. Комната с мебелью красного дерева казалась очень уютной.

— Слушай, Таська! — Михаил обнял ее на удобной кровати, уставился в лепной потолок. — У нас непременно будут ковры. И собака, и куча детей. Но это потом, а сейчас — гениальная идея! Завтра ты объявляешь родителям, что летом поступаешь на Высшие женские курсы в Киеве! На отделение филологии! Это так солидно: супруга доктора Булгакова — знаток словесности! Курсы платные, но твои потянут.

Весной 1912 года Татьяна Николаевна Лаппа подала документы для поступления на киевские курсы. А двадцатого августа Михаил поехал в Саратов и вернулся в Киев вместе с Тасей. Уловка удалась — теперь она студентка и разлучаться не надо! Тася сняла комнату с отдельным входом на Рейтер-ской улице, и они зажили почти по-семейному.

Михаил, окрыленный присутствием возлюбленной, серьезно взялся за учебу спеша наверстать упущенное за два года. Его отвращали лишь лекции в анатомическом театре, но лабораторные занятия с участием исследований с помощью микроскопа вызывали горячий интерес. Из Саратова поступало ежемесячное содержание Тасе в размере пятидесяти рублей — деньги немалые.