Бульвар Постышева

— Хорошо. Я дождусь их, сам с ними поговорю. А ты, давай, быстрее… и не спеша.

И я полез.

Ветер пронизывал насквозь! Перед глазами мелькали синие блики и полосы! Времени, почти, не было на отдых — я лез на вершину по прямой, в лоб, как выразился Коля.

— Так, — разговаривал я сам с собой, — не спеши, тридцать три шага и отдышись — восемь резких выдохов.

Тридцать три шага, это я сам придумал, потому что Христу было тридцать три года, когда его распяли, и он воскрес. Но тридцать три шага на стене, это метров пять-семь, в лучшем случае, а то и меньше. Но я лез, просил Господа помочь, и лез, лез, лез… А ветер дул и пронизывал, а солнце скатывалось и слепило, и холод наступал. Но я лез. И залез! До первой, малой вершины. А там уже дальше по камням, по гребню пошел на большую — там она недалеко и идти не трудно.

На встречу спускалась последняя команда. Трое парней и три девчонки. Удивились, встретив меня так поздно. Переговорили. Они без сомнения согласились ждать меня у озера под ледником.

— Там мой друг мерзнет — меня ждет, гоните его в лагерь, чего ему меня ждать?

— Хорошо, — пообещали ребята, — выгоним. Мы сами подождем, пока чаю нагреем. Спустишься — попьем. С Богом!

— Спасибо! Христос воскрес, кстати!

— Воистину, воскрес!

«Весь мир на ладони, ты счастлив и нем…» Горные вершины — все ниже тебя, красные от заходящего солнца! Внизу, под горами, темень непроглядная — там уже ночь. С одной стороны перед тобой — Монголия, красавец Хубсугул — высокогорный брат Байкала, даль необъятная Монгольской равнины. С другой стороны — Россия. Горы, горы, горы — заснеженные, величественные Саяны. Под ногами, большей частью, желтый снег. На самой верхней точке, сложенной из валунов горке, — алюминиевый барельеф: «50 лет ВЛКСМ». Серые в крапинку камни валяются вокруг. Один камень в карман — на память.

— Господи! Спасибо тебе за милость твою и поддержку! Слава тебе Господи! Пусть имя твоё светится в веках! — эхо разносило слова по просторам двух Стран.

Я выполнил, чего хотел. Сумел, собрался, покорил! Ура!

В низу, у замершего озера, мерцал огонек. Шесть темных уже силуэтов копошились вокруг огонька, видимо, пытаясь нагреть воду. Колина фигурка была гораздо дальше, внизу, уходила в лагерь. «Уговорили, — подумал я, — значит, ужин будет готов и горяч, к моему приходу!»

Ещё раз, выразив свою радость протяжным криком, я начал спускаться.

Делая всё, как учил Коля, довольно быстро я оказался внизу.

У ребят с чаем ничего не получилось.

Попив теплой талой воды, я пошел по льду Белого Иркута вниз. Ребята, весело чирикая, шли следом, — мне с ними, а им со мной, идти было не интересно, поэтому они галдели своей компанией, не выпуская меня из вида, а я брел уставший, пропотевший насквозь, но счастливый сам по себе. И потихоньку, набрав обороты, удалился от компании прилично — не беда, на льду реки не потеряемся.

В лагере стояла суматоха. Организаторы восхождения нервничали, как это можно было чайника одного оставить в горах! Готовилась спасательная команда, идти вытаскивать мой труп. Но кому охота тащиться ночью в горы, второй раз на дню, чтобы тащить потом этого идиота, который полез незнама куда?! Конечно, все были на взводе! Только Николай успокаивал всех и готов был поручиться, что не стоит спешить — он скоро вернется.

В темноте меня не было видно. Но звуки в ущелье, где стоял базовый лагерь, слышны хорошо. И я как заору:

— Николай Андреич, вели на стол подавать — возвращаюсь!

Тут, все как засвистели, заулюлюкали, заржали и заорали от радости, что им не надо никуда тащиться. И успокоились. Отстали от Коли и разошлись по своим палаткам. Коля отправился к нашей. Мне хорошо было видно их всех с высоты, освещенных многими кострами.

Промокший, продрогший, я первым делом переоделся в сухое. Всё переодел, — буквально, всё, кроме ниточки с крестиком. Вторым делом, я выдул полтора чайника горячего чая. Третьим делом — отдышался, слушая, о чем щебечут молодые девочки у нашего костра, с которыми мы познакомились ещё вчера, а сегодня они помогали Коле ждать меня.

Я отогрелся, отпился, отдышался и отдохнул, потом замахнул кружку разведенного спирта. Тепло огненной воды растеклось по венам, почувствовалась слабость и благодать, захотелось покушать. Стал кушать, слушать, пить спирт. И при этом, пока ещё, молчал. Всему своё время.

На спирт туристский народ слетается, как мухи на огонь. Мухи ещё спали по причине холодной погоды, а туристы холодов не бояться. У нас был огонь и спирт — народу к нашей палатке слетелось достаточно, чтобы начать:

— Вы видели пещеру в скале, когда поднимались сюда? — спросил я гостей, ковыряясь зубочисткой, естественно, в зубах, лениво развалившись на коврике у бревна. Меня достал их беспричинный треп и хохот на глупые шутки, когда, совсем рядом произошли такие события, о которых должны знать все, особенно эти молодые туристки с косичками и их друзья с пушком под носом! Я начал сатанеть от спирта.

Вчера, когда мы поднимались к лагерю, я заметил дыру высоко в скале и спросил Николая: «Что это?» Коля сказал, что точно не знает, однако есть очень неприятная, скажем так, трагическая история, связанная с этой дырой, и рассказал мне её. Истории была более чем трагическая. Скорее, поучительная, хотя для тех, кто там был, ничего уже не вернуть, но чтобы другие не делали их ошибок, она должна быть опубликована, хотя бы устно, я так считаю. Скотская история, которая наглядно показывает, как у нас организованы массовые мероприятия и особенно техника безопасности людей! И я решил озвучить её в своей интерпретации народу, чтобы всем доступно было, а то Коля, со своим «Скажем так», растянет до утра. Но для начала, необходимо было прояснить, все ли видели эту пещеру, и хоть кто-то что-либо слышал о трагедии, которая в ней произошла. Оказалось, что все в неведении. Но пещеру видели все — её невозможно не заметить. Коля начал разливать по кружкам спирт:

— Может, помянем для начала? — спросил он меня. — А после расскажешь.

— Может, я сначала расскажу, Коля, — перебил я его жестко и, злясь на его спешку быстрее напиться, — а уж после помянем. Эти пацаны ни хрена не в курсе — кого они поминать будут? Ни так?

Коля остановился, присел и согласился.

— Короче, ребята, — начал я, — два года тому назад в этой пещере погибли восемь спелеологов. Восемь молодых парней, вроде вас! А никто ни хрена не знает, всё по умолчанию, средства массовой информации молчат. Всё замяли. Только родные теперь тихонечко плачут над фотографиями, а эти козлы гуляют на свободе, как ни в чем не бывало! Ещё бы, — это такое пятно на весь туристический, долбанный бизнес. Им только деньги подавай, а о ребятах хрен кто заботится — даже спасателей нет, только взносы в КСС платим! Налей-ка мне, Коля, я, блядь, не могу про это даже думать спокойно! Извините.

Я выпел! Меня действительно, до глубины души, потрясла эта история, к тому же, я уже прилично поддал, да ещё, видимо, с устатку, меня понесло. Но я все равно продолжил:

— Летом дело было. Парни к пещере подошли, просветили, а там оказывается загиб в низ, и довольно глубоко — не слышно когда камень падает. Но проверить надо — вдруг ответвления есть, другие ходы или трещины, решили спуститься на длину шнура. Первый пошел, со страховкой, всё, как полагается: дернули, — ответ, дернули, — ответ. Потом, дернули — тишина! И шнур, вдруг, ослаб. Страховка пустая. Вытягивают веревку… А её, как бритвой срезало. И тишина — парень не откликается, и не слышно было, чтобы падал. Что за херня?! Пошел второй. Через какое-то время кричит: «Здесь вход сбоку, туда иду, кажется, голос слышу!» И всё. Больше его не видели. А его шнур вытянули, таким же, как от первого — обрезанным. Перепугались не на шутку те, кто был наверху. Уже сразу двое пошли и шнуры взяли потолще и запас веревки — может понадобиться, если сбоку в нишу залезут, может что ещё — разобраться же надо. История повторилась, но эти уже ушли гораздо глубже, чем первый. В смысле, их шнуры обрезаны были гораздо позже, то есть длиннее вытянулись наверх. Но вернулись так же обрезанными, как бритвой. Обрезанные веревки — вот что насторожило. Нахрена они их обрезают? Не порванные, а обрезанные! Значит, куда-то залезли, может, троса стало не хватать — обрезали и ждут, когда другие спустятся с дополнительными шнурами. Может, что ещё — в пещерах всякое бывает. И время, бывает, нет, чтобы обдумать положение. Не долго думая, решили спускаться, друг за другом, самые опытные — руководитель команды, опытный спелеолог и скалолаз классный, и его друг, с которым они даже Эверест штурмовали, правда, не дошли до вершины. Короче, у каждого индивидуальная страховка и между собой в спарке идут. Кто остался на верху, параллельно дополнительный шнур спускают с запасным снаряжением, батареями, водой и прочим необходимым скарбом. «Слышим голоса! — кричат снизу, — Сейчас разберемся!» Через полчаса — ни людей, ни дополнительного груза — все, как бритвой! И, снова, тишина! Мистика, бред, куда люди делись? На верху осталось двое самых молодых и не опытных, но стойких ребят. Эти решили вызывать на помощь спасателей. Один остался, другой ушел на трассу. Четверо суток пацаненок сидел один на скале у дыры, ждал людей или когда спасатели придут. Голодный, почти без воды. А спасатели — уроды, пока раскачались, пока нашли бензин, пока добрались, — этот чуть не окочурился. Но дождался! Его потом самого выносили чуть живого. Рассказал и он им, что как было — первому-то они не особо поверили. А тут этот подтвердил — поверили. Спустили в пещеру стальной трос и по нему двое спасателей спустились вниз, к нише в стене. «Голоса слышим!» — кричат. Ушли в нишу. Сверху на них светят, всё видно — видно, что вбок ушли. Слышно, что общаются. Потом, хрясь! Рывок! И пустой трос — как бритвой. И обе страховки — как бритвой. Металлический трос, как бритвой — это уже не шутка! Приняли решение опустить для разведки видеокамеру. Опустили, даже умудрились её, раскачав, в нишу запустить. Там, оказывается, сразу ещё один резкий провал вниз и острые, как бритва, края по кромке провала. Но пока шнур не рвется — камера-то легкая, идет вниз, крутится, правда, но всё снимает. Потом, вдруг, резкая вспышка, щелчок, дикий, раздирающий душу, крик, и, последнее, что успела отснять камера, это — страшная, зубастая рожа Пещерного Тросогрыза!

Была ночь и холод. Костер плевался искрами во мглу. Тени корявых деревьев тянули черные руки к уставшим туристам. Ветер качал старые кроны скрипучих сосен. Далеко в горах где-то жутко шумел камнепад. Казалось, что тени умерших бродят вокруг, ухают совы, пули свистят… пока не прозвучали последние слова. Народ у костра, молчавший и внимательно слушающий доселе, через три секунды, от последней фразы, врубился! Начался тихий смех, потом — сильный смех, потом — хохот, после — реплики, выкрики, замечания, подколы, насмешки друг над другом. Николай Андреевич довольный улыбался, разливал спиритус по кружкам. Я же, спустив пары, немного расслабился, и настроение мое поднялось.

Бухали долго.

Две девятнадцатилетние альпинистки решили остаться на ночь в нашей палатке, но из-за зябкости, неудобства, несвежести спальных принадлежностей и тесноты, нам достались лишь их юные крепкие груди, жадные губы и нежный шёпот, с легким запахом спирта.

В город мы возвращались вчетвером в переполненном автобусе. Договорились точно встретиться, но подружки на встречу не пришли. У нас не было их адресов, телефонов, явок и паролей. Им мы тоже, почему-то, ничего не оставили. И мы растерялись по жизни навсегда. Но остались воспоминания.