Бульвар Постышева
Шрифт:
И припев:
— Аблади, аблада, лайка Джон твэн, — Ла ала алайка Джон.И так далее, но, честно говоря, второй куплет подзабыл.
Песню «Бони эМ» по месяцам года приводить в пример без надобности — там мы почти правильно произносили названия месяцев.
Легкие, наиболее часто употребляемые выражения:
«Дерни ноги» — дескать, уйди, пожалуйста.
«Убери цыпки» или «цыпками не маши» — цыпки — это руки в данном случае.
«Залезть в роговой отсек» — нанести удар в голову. Такими выражениями «обогащал» наш лексикон Женька Ткачук, царствие ему небесное. Веселый он парень был и отчаянный, чего бы там про него ни говорили. Вот уж в чём — в чём, а в том чтобы он кого-нибудь или что-нибудь испугался — уж этого про него точно не скажешь. Порой один выходил на целую толпу Ивватушников — курсантов военного авиационного училища. Вовуня рассказывал, что однажды с Ткачом попали они на какую-то дискотеку. А там такие лавочки расставлены, как в спортзале. На первом ряду никого нет, только фуражки
Варкушки, колмычки… Вовунька имел свою интерпретацию, говоря про удары в голову: «Протянуть цепью меж ушей».
Кстати, о цепи. Редко кто ходил на демонстрацию без велосипедной цепи в кармане. Некоторые даже изолентой обматывали один край цепи. Также в кармане могла находиться подкова или кран, свинченный в бойлерной, удобно принимавший три пальца в свои кольца. Свинчатки или литоэ — вкладыши в руку — непременный атрибут праздников. Ножи — как-то не так, редко кто ходил с выкидухой. А вот рашпиль или отвертка в кармане — запросто.
Однажды в подъезд заходим, а там Мозоль с нечетки пьяный в стельку за дверью гасится. Мы говорим:
— Мозоль, ты, что ли?
— А, это вы, — отвечает Мозоль и выходит из-за дверей. А в руках у него огромная отвертка, сантиметров тридцать длиной. И пьяный он в лохмотья.
— Ты чё тут гасишься?
— Да так! Дежурю! — отвечает он, вращая головой на блатной манер.
— В смысле?
А он показывает нам свою отвертку и говорит:
— Да вот, стою, думаю: или я кого, или кто меня!
Понятно? Вот такой идиот мог нанести удар любому входящему, а потом понимай его, чего он хотел. Во, нравы, вашу маму! Хорошо, хоть из нас никого не шоркнул. Услышал, что нас много — опомнился. Убивать бы его только тогда оставалось.
Отвлёкся. Так вот, такие, с позволения сказать, вещи, точнее, предметы назывались «шутильниками», особенно те, что были потяжелей: гирька из гастронома на тросике, к примеру. Откровенные дубины звались «выключателями». А цепь, она цепь и есть. Как-то с Санькой Малыхом, тоже одноклассником, мы из глубины Лисихи поднимались вверх к школе и сели перекурить у подъезда со знакомыми пацанами из параллельного класса. Ну, сидели, трепались, курили. Потом Короста приперся — местный авторитет с Малолеткой за плечами. Слово за слово — он Саньке в роговой отсек залез. Мы соскочили. Я гляжу, кусок цепи под лавочкой лежит. Весна была, настроение хорошее, в ярких японских куртках бродили, драться не собирались — повода не было и праздника никакого, поэтому шутильников с собой не таскали. А тут, как по заказу, цепь. Недолго думая, я её схватил, и, с ошеломляющим криком: «Фая! Мясо!!!», Коросту несколько раз меж ушей протянул. Он потом в школу с перевязанной башкой приходил меня искать. Нашел. Ещё получил в роговой отсек. Больше не приходил. Хотя и обещал убить.
Ну, хватит о войне. Поговорим о девочках. Девочек мы называли Биксами. Иногда, если девочка симпатичная, то Центровая Бикса. Чувиха ещё. Остальные, грубые названия, употреблялись редко. Аркаша Северный, человек интеллигентный, умел красиво женщин называть, а мы его много слушали и впитывали слог.
Не могу удержаться, чтобы не описать одну сценку. Она, конечно, не для детских глаз, как выражается Вова, но очень символичная, особенно для нашего Бульвара.
Зима. У кафе «Волна» пивной ларек. Аскольд, голубой бессменный продавец, торгует разбавленным пивом. В бытность студента довелось мне дворником работать у кафе «Волна». Так вот, зимой, в метель, в темноте, когда Аскольд открывал свой ларек, срабатывала сигнализация. И этот звон, разносившийся в морозном воздухе, был сигналом для местных бичей и бухариков. И из всех щелей и закоулков, тёмные, как вурдалаки, укутавши носы в воротники, они с банками и ведрами выползали в темноте и стягивались к ларьку в ожидании открытия, занимая длиннющую очередь, постукивая ногами. А этот эпизод произошел днем. Морозным зимним днем с хрустящим под ногами снегом.
Один мужик вынырнул из очереди с цинковым ведром, полным пива, немного отошел, поставил его на снег, присел, отхлебнул с края немного и поднялся, чтобы закурить и варежки надеть. Сверху, мелкой походкой блатного, держа через карманы полы своего тулупа и двух раскрашенных бикс по бокам, семенит какой-то чувак в кепке на глаза. Мужик с ведром, надев варежки, случайно оборачивается, и они встречаются взглядом. Чувак останавливается, вытаскивает руки из карманов, разводит их в удивленном приветствии, одновременно несколько повернув голову набок, произносит громко, с чувственной, довольной растяжкой: «Ой, бляяяядь!» Мужик у ведра, на мгновение, прищурившись, наклоняет голову, хватается за неё руками, потом возводит руки к небу и, открыв глаза, тоже глядя искоса, хитро и лучезарно улыбаясь, отвечает: «Й-о! Баный в Рот!». И они бросаются в объятия друг друга. Ну, всё здесь было в этих словах! И, как я рад тебя видеть, и как давно мы не встречались, и, помнишь, как всё начиналось, и всё, всё, всё! Они хлопали друг друга по спине, присели, попили пивка из ведра, чувак мужика со своими девчонками познакомил,
потом они потащили ведро куда-то уже вчетвером, весело что-то обсуждая или вспоминая на ходу. Девчонки смеялись, мужики им говорили, кивая в доказательство: «В натуре, так и было! Это я тебе говорю! Бля буду!» А нам осталось констатировать: «Лингвисты встретились!»Игорь Пинигин
Пиня, или Пинижик, как его некоторые звали, — довольно интересный парень. Не знаю почему, но он отличался от своих соратников. Он и его соратники, то есть те, с кем он в то время — в школьные и послешкольные годы, как сейчас говорят, тусовался, были старше нашей команды на два-три года. А, стало быть, в какой-то период мы были для них нелюбопытны. Но время проходит, и мы подросли. С нами стали общаться на равных. И Пиня почему-то больше других оценил и принял во внимание наше мировоззрение. Через пару лет мы стали друзьями. А друзей своих Пиня называл Маккенами. И любил, чтобы и его так называли. Ну, Маккена, так Маккена, не в этом суть.
Если подальше на начало отмотать прожитое время, то Пиня, уже по-настоящему, всплывет в тот момент, когда я к нему пришел покупать альбом с фотографиями ансамблей. Как ни старался Железный Занавес огородить нас от пагубного влияния империализма, фотки умудрялись просачиваться сквозь его щели, распространяясь между своих и, чуть позже, на черном рынке у шпиля на Гагарина. Иметь классные фотки ансамблей — это, я вам скажу, дорогого стоило. Деньги здесь не причем, хотя за них выкладывать нужно было прилично. Эти снимки, перефотографированные на сто рядов, и уже порой потерявшие первоначальный вид, но не потерявшие название ансамбля, уже говорили, что их обладатель чувак путёвый. То есть, современный молодой человек, имеющий желание познать мир в принципе, а не только по произведениям классиков марксизма-ленинизма. У этого чувака, наверняка, уже есть, а если нет, то обязательно в скором времени появятся Джинсы. ШТАТОВСКИЕ ДЖИНСЫ. Сто рублей — и настоящие Штатовские Джинсы. Ни какая-нибудь там польская вещь за тридцатку, в которых ходили многие, хотя и Поляки делали хорошие вещи, а штатовский «US-Top», «Super Rifle», «West Rider», «LEE» и, конечно, «Wrangler», у которого фактура ёлочкой. Сумку из мешковины с трафаретом Дина Рида или Демиса Русоса такой чувак не носит. У него в руках полиэтиленовый, новый, яркий, как светофор, пакет «Marlboro» и венгерский батник на перламутровых клепках. А если у него Джинсовая Куртка — всё! Он на учете, как фарцовщик! Конечно, если его родители не приехали из Монголии, где им часть зарплаты выдали чеками в «Берёзку», тогда он на учете в КГБ. Пласты (пластинки) у него должны лежать в пакете. Неважно, «Слайды» там или «Крайс», но все-то понимают, что в любой момент там могут оказаться «Хелп» или «Резиновые Души» Битлов. И тогда, точно — Всё! В Баньке (кафе-мороженое на Броду) ты свой пацан и в «Интурист» тебя пускают. Но начинать надо всегда с фоток. У меня уже к тому времени было приличное количество фоток, вторые Джины «Super Rifle» и пакеты я уже затёр. У Пинии был джинсовый костюм (короткая куртка и собственно джины), апельсиновые Фаршваки (ботинки то бишь), а альбом ему уже надоел, а деньги были нужны. И я купил за пятнадцать рублей весь его альбом. Он и поныне у меня! Так я зафиксировался, а парни из их команды поняли, что наше время пришло. Мы подружились. Точнее сказать, скорефанились.
Остается вопрос: откуда такие деньги у паренька в седьмом классе. Остается ответ: маманька дала. Баловала меня тогда маманька, любила, чтобы я выглядел не хуже всех, ну, и деньги, разумеется, давала на всякие мелочи. Баловала, одним словом. Должен признаться, что ребята из нашего окружения вообще-то были дети приличных родителей. Эта «конкурирующая» группа из «Г» класса с сопутствующими элементами была детями людей, любившими выпить и посидеть. А наша команда состояла, пусть и не из золотой молодежи, то из серебряной, наверняка. Мы-то тогда об этом не задумывались, просто дружили, и нам нравилось жить, но со стороны ходили слухи: у этого мамаша завмаг, у этого папаша директор кондитерской фабрики, у того отец — заведующий кафедрой в редком в Союзе ВУЗе, а у четвертого — мать зав. производством в ресторане, у пятого — родичи каждый год в загранке, плюс ещё в лотерею выиграли «Москвич»… и так далее про каждого. Вообще-то — да, если так разобраться, до четырнадцати с половиной лет я икру, действительно, ложкой ел, как любит повторять моя маман (дай Бог ей здоровья). Да и друзья мои были подготовлены, чтоб в жизни не пропасть. Теперь и мне стало отчетливо ясно, откуда в седьмом классе у меня появились первые джинсы, кроссовки «Botas» и тут же «Adidas», четырехдорожечный магнитофон «Маяк-202», записи, фотки ансамблей, пакеты, часы на платформе… Откуда? Маманька дала! Волосы, правда, я сам отрастил.
Следующий запомнившийся эпизод — это 9 Мая — День Победы — мой день рождения. Я зашел к Пине забрать записи Битлов. У него техника была покруче, и записи всегда (и до сих пор) отличные, вот он мне на все четыре дорожки и записал «Биттлз». Пиня был дома один. Но стол накрыт. Этот Майский праздник в любой семье встречали, как положено. По телеку шел фильм «Освобождение». Пиня предложил выпить за победу, «За Нашу Победу». А, чего? — давай! Потом за мой День. Давай! Потом за тех парней, что по телеку в атаку прут. Потом уже за всех, за всё, за всю… И выжрали мы с Игорем бутылку на двоих. Домой я шёл пошатываясь, но дома не заметили — гости уже сами набрались, а до именинника им дела особого не было, потому что уже из открытого балкона доносились звуки фортепиано с мелодией в «семь сорок». Мои Битлы их не интересовали. Ну, и хорошо. Я оставил кассету, переоделся в трико и ушел гонять на велосипеде по нашей трассе с трамплином. Убился я тогда на этой трассе прилично, но так как был в состоянии нелегкого алкогольного опьянения, боли особо не почувствовал, а синяки — фигня, они всегда были. Но, что важно, с Пиней мы уже вместе пили — значит, друзья! С тех пор наши пути пересекались часто, обновляя течение времени новыми событиями, встречами, интересными занятиями и рассказами, увеличивая количество и яркость Мифов.