Бульвар Постышева

Ещё мы там делали луки и рогатки. Рогатки мы делали, преимущественно, из яблони или акации и там же их опробовали. На Куче всегда находились бутылки из-под водки, вина и одеколона. Местные жители, опоздавшие к мусорке, которая вечерами своим звоном будоражила весь бульвар, выбрасывали мусор, не мудрствуя лукаво, на Кучу. Мы подбирали бутылки, расставляли их на заборе Прокаженки и стреляли по ним из рогаток. Камней было, хоть завались: гравий на берегу Ангары ещё не перевелся. Если же мы мастерили луки и стрелы, то стреляли по толстым стволам засыпанных тополей, углём от костра нарисовав мишень. Руку набивали, так сказать. Позже мы перешли на самодельные мелкашки.

Карбидом и магнием мы взрывали на Глине что-нибудь ненужное, чаще всего — старые, ржавые ведра. Откуда магний? Ездили в аэропорт на кладбище самолётов. Туда мы легко проникали и разбирали битые самолёты, кому что надо было. У каждого в доме было по нормальному куску магния из этих самолетов. Рашпиль и марганцовка — вообще не проблема. Я не буду рассказывать, как мы всё это готовили, чтобы сегодняшние пацаны не пооборвали себе пальцы. Мы это делали, и всё тут. Там же, на самолетном кладбище, мы добывали медные трубки, по диаметру подходившие под мелкокалиберный патрон. Нас от школы часто водили в ДОСААФ, чтобы мы были достойными защитниками Родины, так что патронов у нас было достаточно.

На Куче мы плавили свинец, делая из него «свинчатки» и пистолеты. А свинец мы выплавляли из старых аккумуляторов, которые разбивали на Кирпичке. Раз работали там погрузчики, которые таскали поддоны, значит, старые аккумуляторы там тоже были.

Ещё, если спрятаться в траве, можно было иногда вечерами наблюдать, то же самое, что можно было видеть с забора Прокаженки. Так даже было безопасней. Они там пили, тыры-пыры, потом опять пили, сидели на траве, обнявшись, курили, частенько ссорились после этого, иногда смешно по-пьяному дрались, а как они оттуда уходили, нам было уже неинтересно, потому что мы сами уже уползали из травы и шли играть в футбол.

И напоследок:

Некоторые люди, в частности баба Дуся, умудрялись садить на Глине картошку. А осенью, снимая половину урожая, шутить: «Куль садил, куль копал — не один картошка не пропал». Вторую половину урожая мы пекли на костре. Соус «Южный», полбулки хлеба и жаренные холодные спинки минтая отлично дополняли свежий картофель.

Зимой, после новогодних праздников, костер «состоял» из выброшенных ёлок. О, это совсем другой костер. Это вам не из гнилых досок, старых ящиков или веток тополей. Этот костер по-настоящему пах лесом, елью, мхом и мы тогда мечтали о походах, о путешествиях, о приключениях. Мечтали обложить свирепых волков, преградив им свободу флажками. Мечтали растревожить в берлоге медведя, поднять его и завалить. Мечтали, карабкаясь по отвесным стенам, устроить засаду Архарам. И всё это, обязательно, только с луком в руках и большим ножом за поясом. Нам казалось, что лук — это настоящее оружие охотников. Мы хорошо делали их из заранее заготовленного летом кедра и, надо сказать, стреляли неплохо (по стволам тополей и голубям).

А ещё там были фейерверки, которые мы устраивали, когда всё достало, надоело или нам влепили пару ни за что! Бросая на низко висящие провода кусок алюминиевой проволоки, мы слышали хлопок, и шуршание тысячи искр освещало тьму. Искрило классно, но, к сожалению, недолго. Но мы успевали свалить, на всякий случай.

Там, на Глине, заливаясь слезами, я похоронил своего спаниеля, которого звали Скукум Чек, что в переводе с индейского означало Мутные Воды.

Эх, Глина, глина! Где ты сейчас? Сейчас на тебе стоят девятиэтажки.

Татара

(Татарское кладбище, или Роща)

Татарское кладбище стоит на горе. По всему видно, что в свое время — сто лет назад — это было солидное кладбище. На желтых, из песчаника, памятниках до сих пор выбиты арабские письмена и полумесяцы. Сами памятники разнообразной формы: от плоских или закругленных поверху прямоугольников до некоего подобия стволов деревьев с обрубленными сучьями. Разнообразные кустарники, посаженные у холмиков среди березовой рощи, подтверждали, что сюда много ходило народу. Сдается мне, что место это выбрано не случайно. Мечеть от кладбища и поныне стоит километрах в двух или в трёх, если идти вниз с горы по улице Карла Либкнехта и не обращать внимания на новые «высотки». Да! Здесь когда-то было пустынно и тихо, «ни врагов не друзей не видать»… только дикие рыжие лисы рыли свои глубокие норы.

Почему в одночасье оно стало заброшенным, хотя ему всего-то лет сто с небольшим? Еврейское и Русское, расположенные на склоне соседней горы, и поныне посещаемы потомками усопших и прилично ухожены. Можно, конечно, всё списать на Войну, на переселение народностей, на что угодно — бумажных цветочков на нем не прибавится. Правда, оно охраняется — есть на краю у дороги хорошая усадьба, в которой живет сторож-татарин, его семья и его псарня. Но он не гоняет ни школьников, ни рабочих УММ, ни бичей, ни бичих, распивающих на могилах дешёвые вина, — устал, наверное.

Еще до строительства плотины Татару от лепрозория разделяло болотистое озеро, по которому гоняли пацаны на самодельных плотах. Потом болото осушили, вода ушла, а в образовавшейся яме, организовали гаражный кооператив, который после, как амеба, разделился аж на целых четыре.

А с другой стороны кладбища построили школу. Уроки природоведения, изучения растений, гербарии — для младших классов. Для старшеклассников — другие темы. И роща превратилась в «излюбленное место отдыха горожан».

Огромный глиняный обрыв нависал над гаражами. Иногда, после дождей, глина осыпалась, и тогда открывались старые могилы. Мальчишки лазили по обрыву, как по скалам, оттачивая навыки горного туризма и разоряя оголенные могилы. Бывало, встретишь какого-нибудь маленького шкета с коричневой большеберцовой костью в руке. — Зачем она тебе?

— На-ада!

Однажды обрыв обвалился очень большим куском. Мы сорвались с уроков, чтобы посмотреть. Два гаража просто раздавило. Один был пустой, а во втором была новенькая, купленная на днях «Волга». Сидит мужик возле своей раздавленной машины и грустит. У машины колеса так вывернуло, что диски «смотрят» в небо на одном уровне с крышей салона — восстановлению не подлежит. Потом встает мужик, берет лопату и начинает ковыряться в осыпавшейся глине, наполняя цинковую ванну с верёвочкой, чтобы легче было ванну тащить. Вот набралась ванна, потянул мужик за веревочку, заскрежетал цинк по придорожным камушкам, а сверху дети кричат:

— Мужик! Колеса забыл! — хохот и свист.

Еще более грустно стало мужику, но ничего не поделаешь — судьба!

Голубятня

В какой-то период детей манят птицы. Там, высоко в небе стрелами проносятся стрижи, плывут на изогнутых крыльях с резкими криками чайки, кувыркаются домашние голуби, бездомные голуби носятся стаями, давят воздух черными перьями крыл сильные вороны, теннисным мячиком с крыши на крышу перелетают трясогузки, воробей пушистым комочком спешит с соломинкой в клюве строить гнездо. Жизнь прекрасна там, наверху, где глубокое синее небо и высокие белоснежные облака. Это мы здесь — лежим на дне. На дне Воздушного Океана.

Птички, птички, птички.

Первый опыт близкого знакомства с птицами — это, естественно, ловля голубей. Занятие несложное, помогающее малышам приобрести навыки заманивания глупых пернатых в петлю, полную хлебных крошек. Потом резкий рывок, и всё — птица бьется в петле, а малышня уже несётся её схватить, чтобы не улетела. После, голубей выпускают, намучив в теплых детских руках.

Следующий этап — самострелы, рогатки, луки и, венец мечтаний — духовое ружьё «воздушка». Здесь всё понятно — птичий травматизм неизбежен. С мастерством стрелка приходит разнообразие добытой дичи. От банальных воробьев можно дорасти до уток. Однако в скором времени и это надоедает.