Бумажные цветы

— Я обещаю. — мягко произнес Ник. Его затопила нежность и самые теплые чувства. Он и представить не мог, что расставание может оказаться таким красивым, трепетным. Соня, как никто другой, достойна любви и восхищения. Почему же все сложилось именно так?

— У меня есть вопрос. Один. Последний. — тихо сказала София, отводя взгляд в сторону. Ветер бросил рыжую челку на ее глаза. — Во сне ты часто повторяешь одно и то же имя. Иногда выкрикиваешь, словно в муках, а иногда шепчешь, как любовное заклинание. Кто она, Ник? Кому ты успел отдать свое сердце? — острый взгляд пронзил его. — Когда?

— У меня никого нет, кроме тебя, Сонь. — в недоумении пробормотал Скворцов. — И не было уже очень давно. Что за имя?

— Маргарита. — выдохнула София, пристально наблюдая за Ником. Он нахмурился, побледнел. И внутри что-то тревожно екнуло. Никита не знал ни одной девушки с таким именем, но в тоже время оно показалось ему смутно знакомым.

— Мне нечего тебе ответить. — прошептал он. София повела плечами, вымученно улыбнулась.

— Прощай, Ник. — сказала она, и развернувшись к нему спиной, быстро пошла по тропинке. Какое-то время Никита смотрел ей вслед, но потом вспомнил об обещание и отвернулся. Ветер усилился, и его теплое дыхание оставляло рябь на поверхности реки.

— Будет дождь. — проговорил себе под нос Скворцов. Обернувшись, он не увидел силуэта Сони Руслановой.

«Вернувшись домой, я первым делом учинил маме допрос. Меня не покидали тревожные мысли относительно сказанных Соней слов об имени, которое я повторяю во сне. Оказалось, что и мама не раз слышала, как я выкрикиваю по ночам женское имя. Маргарита… Что бы это могло значить? Я размышлял вслух, спрашивал маму, не известно ли ей что-то об этой Маргарите. Возможно, она работала в клинике, и была моей медсестрой, или сиделкой, да кем угодно… И во сне та часть моего сознания, которая забыта, воскрешает утерянные образы и имена. Мама разводила руками, но отводила глаза, и я понял, что она пытается что-то скрыть. Когда из школы вернулась Юля, я задал ей тот же перечень вопросов, и она реагировала очень странно. Мои близкие однозначно лукавят, или пытаются оградить от лишних переживаний. Это глупо, ведь теперь я твердо уверен, что докопаюсь до истины. Какая-то неизвестная Маргариты тревожит меня по ночам, и, возможно, именно в ней таиться корень моего душевного дисбаланса.

Мне нужны ответы. И значит, пришло время вернуться туда, где все началось или закончилось.

У меня на руках билет в Москву. Выезжаю завтра, в десять утра, но сегодня еще есть время. Ничего не сказав маме и Юле, я стремительно покинул квартиру. По дороге на автобусную остановку, набрал номер Степанова Игоря Владимировича, и сообщил, что сейчас приеду. Не попросил о встрече, не записался на прием, а поставил перед фактом. Он не спросил ни о чем. Словно ждал звонка. Словно понимал, зачем я хочу его видеть.

В клинике на мое имя был выписан пропуск, и я беспрепятственно прошел внутрь. Степанов встретил меня радужно, как старого друга, усадил на знакомую до боли кушетку. И я вдруг успокоился. Обрел долгожданное равновесие. Я пришел домой. Как бы дико это не звучало, но я чувствовал именно так.

Пока Игорь Владимирович хлопотал с чаем, я с интересом осматривал нехитрую обстановку кабинета врача. Вроде бы ничего не изменилось. Все на своих местах. И все же, все же… Я что-то жадно искал глазами, еще не понимая, что именно… Пока не нашел. Маленькая бумажная собачка. Она стояла на столе Степанова, и я не мог оторвать от нее взгляда. И я вспомнил о бумажных лилиях, подброшенных в мою палату в день выписки. Я уже знал, что цветы и забавную собачку сделали одни руки. Женские руки. Маргарита.

Игорь Владимирович перехватил мой взгляд, но ничего не сказал, и протянул кружку с чаем на блюдечке.

— Отлично выглядишь, Ник. — сказал он, присаживаясь напротив. — Как твои дела?

— Завтра уезжаю в Москву. Хочу перевестись в МГУ, если не выйдет, то в другой ВУЗ.

— Попрощаться, значит, приехал. — с легкой грустью, произнес доктор. Теперь мы оба неотрывно смотрели на бумажного зверька.

— Почему у нее нет глаз? — спросил я. Степанов поднял на меня пристальный взгляд. Его глаза, как скан, он видит все, даже то, чего я сам не понимаю в себе.

— я отвечу, ник. Если ты ответишь мне. Зачем ты пришел ко мне? Только попрощаться?

— Нет. — я мотнул головой, опустив глаза в дымящуюся кружку. — Кто такая Маргарита?

Игорь Владимирович не удивился моему вопросу. Наоборот, лицо его расслабилось, даже помолодело. Как будто рад…

— Почему ты спрашиваешь?

Вот ведь! Знает же, почему! Или у врачей методика такая? Вопросом на вопрос, чтобы продлить агонию… или дать возможность пациенту понять самому?

— Мне сказали, что я повторяю это имя во сне. Мама и Юля заверяют, что не знают девушки с таким именем. Но мне кажется, что они утаивают правду. Вы не станете мне лгать. Кто она, Игорь Владимирович?

— Я должен разочаровать тебя, сынок. — вздохнул Степанов, дотронувшись до собачки пальцами, и чуть сдвинув ее по направлению ко мне. Подсказка? Я не понимаю… — Я не знаком с женщиной или девушкой по имени Маргарита.

— Как же так? — в отчаянье воскликнул я. — Не мог же я ее придумать?

— Почему нет? — Степанов пожал плечами, взгляд его стал задумчивым и туманным. — Ты спросил, отчего у собачки нет глаз. Но не спросил, кто ее сделал.

— Кто же? — почти со злостью бросил я. Доктор своими тайными манипуляциями пытался меня подвести к определенному выводу, но я никак не мог уловить логики или взаимосвязи в его вопросах и ответах.

— Одна моя пациентка. Тяжелый диагноз и никаких обнадеживающих прогнозов. Раздвоение личности. Слыхал о таком?

— Ну, да…

— Только я нее их три. И одна из личностей очень опасна. У девушки золотые руки, ее работы украшают не только мой стол. А палата — просто цветущий оазис, правда, бумажный, но это не умоляет таланта больной. Сейчас я нарушил должностную инструкцию, сообщив тебе о диагнозе одной из своих пациенток.

— Наверно, это важно… — предположил я, окончательно запутавшись.

— Да, ты прав, Ник. Важно. Ей запрещено передавать карандаши, ручки, фломастеры, любые предметы, которыми она сможет причинить вред своему здоровью. У нее не подавляемая склонность к суициду.

— Ужас какой. А я-то тут причем? — и тут меня озарило. — Постойте-ка, так это она подбросила мне цветы под дверь палаты?

— Нет. Пациентка агрессивна и представляет опасность, как для себя, так и для окружающих, и содержится под замком.

— Тогда кто передал цветы? — выдохнул я.

— Большего я не могу сказать, Никита. Не имею права. Но я могу позвонить тому, кто сможет ответить на все твои вопросы и договориться о вашей встрече. Если ты этого хочешь.

— я завтра уезжаю… — беспомощно пробормотал я.

— Тебе решать, Ник. — пожал плечами Степанов.

— А вы как думаете? Я должен знать… Господи, я даже не понимаю о чем речь! Этот человек расскажет мне о Маргарите? Она как-то связана с вашей пациенткой?

— Ты сможешь получить ответы, но не от меня.

— Хорошо. Звоните вашему человеку. Я поеду, куда он скажет.

— Она. Это женщина. Ее зовут Диана. Диана Казанцева.

Через два часа я приехал в Ярославль по указанному адресу и стоял под дверями квартиры неизвестной Дианы Казанцевой и чувствовал себя последним идиотом. Я не понимал, ни что делаю в этом городе, ни о чем буду говорить с женщиной, которая так быстро согласилась со мной встретиться.