Бумажные цветы

Она открыла дверь, и я узнал ее. Невысокая миловидная худенькая блондинка. Я столкнулся с ней в коридоре больницы несколько месяцев назад и запомнил, потому что она угадала мое имя, или откуда-то знала его и меня.

— Здравствуйте, Никита. Я ждала вас. Проходите. — грустно, робко и обреченно улыбнувшись мне, произнесла Диана. Я вошел в маленькую прихожую, а она закрыла за мной дверь. Мою грудь сдавило тягостное предчувствие. Ничего хорошего Диана Казанцева мне не поведает.

Мы прошли на кухню и сели напротив друг друга. А потом она начала говорить…

Сначала я ничего не понимал. Не видел никакой связи между сестрой Дианы, и моими проблемами. Кое-что и вовсе упустил из внимания. А некоторые моменты показались знакомыми, словно кадры из забытого фильма. Диана начинала фразу, а я как будто догадывался, чем она закончиться. Ее голос постоянно прерывался из-за волнения, смысл фраз путался, и она перескакивала с одного эпизода на другой. Девушку сотрясала нервная дрожь, в глазах отражалось отчаянье. Она жаждала выговориться, облегчить душу. Еще бы! Поведанная мне история семьи Дианы Казанцевой повергла меня в тихий ужас. Но я еще не понимал, причем здесь я.

К моему глубочайшему разочарованию сестру Дианы звали не Маргарита, а Мирослава. Они росли здесь в этой квартире. Имелся еще и брат. Мать тащила на себе всех троих, пока старший брат, Даниил не начал зарабатывать первые деньги. Диана была младшей в семье. Сейчас ей двадцать семь лет, Мирославе двадцать девять, а Даниилу… был бы тридцать один год. О местонахождении и причинах развода мать своим детям не поведала. Мирослава, как оказалось, с детства страдала душевными расстройствами, была хрупкой и своеобразной девочкой, сторонилась ровесников, плохо училась. Единственным, с кем Мира находила общий язык и взаимопонимание, был старший брат. Ни мать, ни Диана не видели угрозы в столь близких отношениях. Даниил казался оплотом рассудительности и здравомыслия. Он любил сестру и заботился о ней. Ничего удивительного. Я так же тревожился о Юле, и был гораздо ближе к ней, чем родная мать. Но речь не обо мне и Юлии. Рядом с Даниилом Мира казалась совершенно здоровой, обретала уверенность в себе, и улыбалась гораздо чаще. Диана с матерью старались не вмешиваться, пока не случилось непоправимое. Мирослава с малых лет увлекалась оригами, любила цветы, сама собирала их в затейливые букеты, но не ставила в вазу, как полагается, а высушивала. Особенно много в ее гербариях было маргариток. Мира предпочитала эти простые полевые цветы розам и лилиям. И Даниил часто дарил сестре именно маргаритки. Однажды старший брат собрал семью на кухне и объявил родным, что собирается уехать в Москву. Навсегда. Диана и его мать восприняли решение молодого человека с пониманием и одушевлением, даже с надеждой. Чем черт не шутит, устроится парень на хорошую работу, и семье сможет помочь. А вот Мира как-то сразу упала духом, замкнулась и закрылась в своей комнате. Мама по-прежнему много работала, и только Диана заметила некоторую странность в поведении и состоянии сестры. И Даниил перед отъездом вел себя необычно. Не почти не навещал Миру, как будто резко изменив к ней отношение. Диана терялась в догадках, пока однажды не подслушала их разговор. Девушку объял ужас, когда она поняла, что Даниил уезжает не ради лучшей жизни, а бежит от запретной любви к родной сестре. Диана, еще не знала, как далеко он успел зайти в своих греховных чувствах, пока Даниил не уехал, а Мирослава не впала в безумие. И в бреду девушка говорила вещи, от которых у Дианы волосы вставали дыбом. Верить каждому слову помешавшейся сестры она не могла, но доля истины стала понятной. Даниил сделал Миру своей любовницей. Это случилось сразу после выпускного бала Мирославы, на который они ходили вместе. И почему тогда никому не показалось странным, что девушку на бал сопровождает не одноклассник, а родной брат? Диана не отрицала и своей вины за невнимательность и слепоту. Никто так и не узнал принудил ли Даниил Миру к близости или она сама поддалась его влиянию. Девушка была больна и доверчива. Последней каплей стало известие о беременности Мирославы. Мама слегла с сердечным приступом, а Миру поместили в лечебницу для душевнобольных, где ей сделали аборт. Через месяц умерла мама, а спустя полгода Мирославу выписали домой. Диана еще до смерти матери связалась с Даниилом, и, сообщив о том, что ей стало известно о его преступлении, посоветовала никогда больше не появляться в городе и не звонить им. Он так и не узнал, что его мать умерла. Мира вернулась домой совершенно опустошенная и потерянная. Она не говорила и не вспоминала о Данииле, и полностью погрузилась в себя. Диана беспокоилась о душевном состоянии сестры, но кроме апатии, отсутствия аппетита и полнейшего равнодушия к окружающему миру, признаков прогрессирующей болезни не наблюдалось. Возможно, время могло бы излечить раны, но судьба распорядилась иначе. Диана училась и работала, и поэтому Мирослава часто оставалась одна. И в тот роковой день, когда Даниил, нарушив обещание, решил навестить семью, Дианы не было дома. Вернувшись вечером, девушка застала страшную картину. И только лежавшая на ее плечах ответственность, не дала сойти с ума. Комната, в которой обычно проводила свои дни за поделками или бездельем Мирослава утопала в крови. Даниил лежал на полу с резаной раной в горле. Распахнутые застывшие глаза и неестественная синева лица не оставляли сомнений, что скорая помощь ему уже не поможет. А Мирослава еще слабо дышала, не смотря на такую же жуткую рану. Орудие убийства Даниила и самоубийства Миры торчало из ее горла. Это были ножницы. Она вырезала ими фигурки для своих поделок. Врачи спасли девушку, но теперь ее постоянным домом стала психиатрическая клиника. Она еще несколько раз предпринимала попытки суицида, и, вообще, впала в буйство. Разум оставил ее. Все случилось три года назад.

На этом ужасающем моменте Диана неожиданно остановилась. Я был в ужасе и недоумении. На какое-то время даже забыл, зачем пришел. Я думал, что Диана рассказала всю историю. Ничего страшнее, мне и во сне привидеться не могло. Только не совсем понятно, как трагедия в семье Дианы связана со мной. И, честно говоря, мне было жаль всех героев драмы. Даниил, конечно, виноват, но он не заслужил такого конца. Страшно. Как же страшно. Безумие не проходит мимо. Оно затрагивает всех, с кем соприкасается. Возможно, Даниил Казанцев был так же болен, как и его сестра. Других объяснений я просто не видел. Выразив свои соболезнования Диане, я хотел было уйти, но она остановила меня. Конец истории оказался только началом.

И девушка снова заговорила.

Врачи сделали все возможное, чтобы стабилизировать психику Мирославы. И спустя год, ей вроде бы стало лучше. Подсознание защитило Миру, заставив забыть о событиях, связанных со смертью брата. Выписать ее доктора не могли, так как она могла представлять угрозу для окружающих. Девушка обречена была находиться под наблюдением врачей, пока они не придут к единогласному мнению, что она не опасна. До сих пор такого мнения не сложилось. Недолгое затишье повлекло за собой новый виток заболевания. Теперь Мира страдала синдромом расщепления сознания. В ней одновременно умещались три личности. Две вымышленные и истинная, не помнившая и не знающая об остальных. Диана назвала мне имена тех, кто поселился в Мирославе, и я сразу напрягся. Маргарита и Сирена. Последнее имя ни о чем мне не говорило, а вот первое…

— Пожалуйста, не удивляйтесь, Никита. Я знаю, как это звучит… — проговорила Диана, глядя мне в глаза. Да я не удивлялся, а по-прежнему недоумевал. — Полтора года назад, в клинику, где содержалась Мира. поступил новый пациент. Это были вы, Никита.

Я открыл рот, не зная что на это ответить.

— Но…

— Послушайте. Вас перевели в подмосковный областной центр позже. Ваша мама похлопотала. А сначала вас определили сюда, в клинику под Ярославлем. Я ничего не знала о вас, и диагнозе, с которым вы поступили. Как-то я навещала Мирославу, и она начала говорить о неком молодом человеке. Точнее, говорила не совсем она, а одна из ее личностей. Маргарита. Она назвала имя молодого человека, и описывала внешность и события, которые якобы переживала. Я думала, что это просто больные фантазии, пока однажды, проходя мимо открытой палаты, не увидела вас. Вы что-то писали, сидя за столом, и санитарка, занимающаяся уборкой, вдруг назвала вас по имени. В коридоре никого не было, и я вошла в вашу палату. Я не могла поверить своим глазам. Ведь все, что описывала Мира от имени Маргариты, начинало сбываться. Вы полностью подходили под описание внешности и ваше имя совпадало… Санитарка хотела выгнать меня, но я дала ей денег, и она оставила нас наедине. Вы никак не реагировали на мое присутствие, не отвечали на вопросы. А потом просто встали и отошли в сторону. Встали у окна и замерли, словно погрузившись в сон. Простите меня за преступное любопытство, но я прочитала несколько страниц из той тетради на столе. Я не знала, как реагировать, ведь каждая строчка повторяла слова Миры. Вы как будто видели одни и те же сны. Я ничего не сказала докторам, а, наверно, стоило. Я наблюдала за Мирославой, за вами. Я знаю, что вы никогда не встречались, ее содержали в изоляции, в отделении для буйных, куда допуск был разрешен только персоналу и мне. Так что любые контакты с ней других пациентов были исключены. Мистика это или нет, но Мира стала спокойней. Ваши общие фантазии словно оживили ее, наполнили существование за закрытыми дверями тайным смыслом. Я боялась разрушить ее искусственное счастье. А потом вас перевели. Связь между вами прервалась, и все началось сначала. Истерики и крики, подавляемые мощными транквилизаторами. Я начала действовать, когда поняла причину. Мирослава рвалась к вам. И я нашла клинику, в которую вас перевели, отправилась прямо к Игорю Владимировичу, и рассказала все, как есть. Вы знаете, Никита, он даже не удивился. Скорее, заинтересовался и дал согласие на перевод Мирославы. Она была такой спокойной последний год. Я начала надеяться, что ей станет легче, что Мира поправиться. А когда увидела вас… три месяца назад… Вы были совершенно здоровы и готовились к выписке. Я обрадовалась и испугалась одновременно. Знаю, что вам покажется странным, то, что я скажу. Но вы стали мне нечужим человеком. Я даже несколько раз тайно навещала вас, чтобы, каюсь, подглядеть, что вы пишете в свои тетради. Кое-что в ваших с Мирой исповедях разнилось. Это неудивительно, ведь вы два разных человека, с отличающимися взглядами на одни и те же события. Каждый раз приходя в больницу, я будто бы смотрела новую серию любимого фильма. А потом он вдруг кончился, оборвался. Я была рада, что вы излечились, но мысль о том, как Мира будет одна… без вас, пугала меня. Я не понимаю, почему так произошло. Вы вернулись, а она нет. Мира все еще там, где вы оставили ее. Я не знаю, как ей помочь, и доктор не знает. Я боюсь потерять ее. У меня никого больше нет. Совсем никого.

Я оторопело смотрел в бледное лицо Дианы Казанцевой. Мои чувства было трудно описать словами, невозможно. Сначала я не поверил, потом испугался. Затем мне стало безумно жаль Диану. Но я ничего не помнил. У меня было только имя, но я не помнил бы и его, если бы не Соня.

— Это какое-то безумие. — обретя дар речи, прошептал я. Диана протянула руку, и накрыла ею мою подрагивающую ладонь. По ее щекам текли слезы.

— Вы хотели знать правду, теперь вы все знаете. — сказала она с горечью. — Легче не стало, ведь так?

— Я не понимаю, что происходит. — я беспомощно смотрел в понимающие глаза.

— Я тоже, Никита. — кивнула Диана.

— Мне нужно идти. Я завтра утром уезжаю. — пробормотал я. — В Москву.

— История повторяется. — слабо усмехнулась девушка. Я взглянул на нее с негодованием.

— Я не ваш брат, Диана. И не имею никакого отношения, ни к вам, ни к вашей сестре. Прощайте.

Я выбежал на улицу так, словно за мной гнались все демоны ада. Страх подгонял меня, в голове все смешалось. Я искал правду, но зачем она мне, такая правда? Я не помню, как сел в автобус и оказался дома. Не помню, как потребовал у матери назад свои тетради, отчаянно надеясь, что их не существует на самом деле. Но тетради были. Я читал всю ночь.

Еще вчера я думал, что немного знаю о жизни, о мире, о людях, окружающих меня, и о себе….

И все, что вчера казалось понятным и истинным, рухнуло в одночасье.

Я не проснулся, и продолжаю бежать за поездом с названием, нацарапанным на обшарпанном вагоне кривыми алыми буквами. Однажды я нагнал его, но сорвался с подножки, чтобы продолжить бег. Я ищу то, что не существует, то, чего никогда не было, и не могло быть. Почему же мне так жизненно важно попасть на этот поезд? Его название простое, неумолимое… И едет он не в Москву.

Утром сдал билет.»

Игорь Владимирович внимательно и сосредоточенно выслушал просьбу Никиты Скворцова, снова нанесшего ему внезапный визит. Парень хотел увидеть ее — пациентку из восемнадцатой палаты, и его желание было подкреплено письменным разрешением близкого родственника пациентки. У доктора Степанова просто не былого другого выхода, да он и не сопротивлялся.

Глава 18

Я верю, что в каждом живёт кто-то другой. Коварный Человек. Почему? Потому что мы ничем не отличается от матрёшки. Во мне — Коварный Человек, а в нём — Надеющийся.

Стивен Кинг, 1922 г.

Они спустились на первый этаж. Доктор шел впереди, в руках его позвякивала связка ключей. Их общие шаги гулким эхом отзывались в тихом отделении. Никита Скворцов растерянно и нервно озирался по сторонам. Даже не вооруженным взглядом было видно, что он чувствует себя не в своей тарелке. Еще бы. Отделение для буйных — это не санаторий.

— Почему так тихо? — наконец не выдержал Ник. Свой вопрос он задал шепотом, словно здесь было кому подслушивать. — И сумрачно?

— Яркий свет раздражает больных, Никита. — пояснил Игорь Владимирович. — Пастельные нейтральные тона, полная звукоизоляция палат, приглушенный свет. Мы принимаем необходимые меря для душевного спокойствия пациентов.