Бумажный Тигр 3

[1] Галатея – статуя, высеченная Пигмалионом из глыбы мрамора.

[2] Кэтрин Элизабет Маколи (1778 – 1841) – католическая монахиня, основавшая конгрегацию «Сестры милосердия».

[3] Financial Times – английская и международная деловая газета, выпускающаяся с 1888-го г.

[4] Financial News – английская деловая газета, выпускавшаяся с 1884-го г.

[5] The Economist – английская газета, специализирующаяся на новостях, экономике, политике и культуре, выпускавшаяся с 1843-го г.

[6] Железнобокие – британская тяжелая кавалерия времен гражданской войны, действовавшая под предводительством Оливера Кромвеля на стороне Парламента.

[7] Штормгласс – метеорологический прибор, стеклянная колба, заполненная раствором из спирта, нашатыря, камфоры и калийной серы.

[8] Питер Бинсфельд (1545 – 1598) – немецкий инквизитор, активно участвующий в расследовании преступлений «колдунов», автор теоретических трудов по борьбе с ведьмами и оккультизмом.

[9] Элефантиаз («Слоновья болезнь») – болезнь, для которой свойственно паталогическое разрастание (гиперплазии) кожи и подкожной клетчатки, следствие чего становится стойкое увеличение (разбухание) какой-либо части тела, чаще всего – ног и мошонки.

[10] Саркома – образование, группа злокачественных опухолей.

[11] Здесь: примерно 90 кг.

[12] Хаггис (англ. haggis) – блюдо шотландской кухни, рубленные с луком и салом бараньи потроха, сваренные в бараньем желудке.

[13] Здесь: 406 мм.

[14] Роберт Коу (1596 – 1689) – английский поселенец, одним из первым перебравшийся в Новый Свет, плантатор, судья и политик.

[15] Буль-энд-терьер – группа пород, выведенная в Англии к началу XIX-го века путем скрещивания английского бульдога с различными терьерами. В силу своих качеств часто использовались и как охотничьи и как бойцовые собаки.

[16] Красный мундир – стандартная форма для английской пехоты.

[17] Куриный бог – камень со сквозным отверстием естественного происхождения, которому во многих культурах приписываются свойства оберега или амулета.

Глава 14

Лэйд прикрыл глаза и позволил себе четверть минуты сидеть неподвижно, наслаждаясь блаженным бездействием. Не отдых – просто попытка притушить мельтешащие под веками желтые и синие звезды. Отдыха он не знал давно, очень давно.

Несколько часов? Быть может, пять или шесть, прикинул он, есть судить по чувству голода и усталости – они вполне функционировали даже в мире, лишенном времени.

Пальцы немилосердно саднили, суставы набухли пульсирующей болью, глаза жгло запорошившей их бумажной пылью. Четверть минуты, приказал себе Лэйд, сам отсчитывая секунды. Не больше.

Он не знал, в каких величинах измеряется время в этом мире и измеряется ли оно вообще, но не уставал себе твердить, что его запас ограничен. В любой момент сила, забавлявшаяся их беспомощностью, может сделаться из наблюдателя палачом – и тогда храни Господь всех несчастных, что угодили ей в лапы.

Она может превратить их всех в оловянных солдатиков, если подобное придет ей в голову. В цукаты. В высохшие незабудки. Воображение демонов устроено совершенно непредсказуемым образом и никогда не сулит ничего хорошего. А значит…

Надо работать.

Не обращать внимания на распухшие суставы, на слезящиеся глаза, на кровоточащие мозоли, испещрившие обе ладони. Он должен нащупать, должен понять, должен…

– Великий Боже! Что здесь стряслось?

Лэйд даже не вздрогнул от неожиданности – не хватило сил.

Четверть минуты, Чабб. И они уже истекают. Лучше бы тебе не расслабляться, старый бездельник.

– Извините за беспорядок, - пробормотал он, - Догадываюсь, как это выглядит, но, верите вы или нет, это часть моей работы.

– Работы? Признаться, я сперва подумал, что здесь поработало землетрясение. Мог Бог! Что я вижу? Это арифмометр?

– То, что от него осталось, - подтвердил Лэйд, - И уж поверьте мне, работенка была непростая. У этих новомодных арифмометров прочнейший корпус, точно у несгораемых шкафов. А уж винтов… По правде сказать, я поломал половину ногтей, но потом додумался использовать нож для бумаг – и дело сразу пошло быстрее…

В конце концов он вынужден был открыть глаза. Блаженные секунды отдыха истекли, а значит, надо было продолжать работу. Изматывающую, кажущуюся бесконечной и почти наверняка тщетную. Но он еще не дошел до той степени отчаянья, когда в этом позволительно признаться даже себе самому.

Лейтон со скорбным выражением лица разглядывал изувеченный корпус арифмометра.

– Это арифмометр Однера[1]! – сообщил он, - Четвертой модели. Новейший российский образец. Как сейчас помню, мы заплатили за него шестьдесят пять фунтов.

– Боюсь, его цена не так давно снизилась, - пробормотал Лэйд, - Потому что сейчас он стоит не больше шести пенсов – и то, только если вам удастся найти достаточно сговорчивого часовщика, чтобы он купил у вас все эти шестерни.

Лейтон не ответил – он растерянно разглядывал следы учиненного Лэйдом беспорядка и, кажется, зрелище это впечатлило его в достаточной мере, чтобы он забыл о цели своего прихода.

Картина и верно была вдохновляющей, что-то среднее между батальными полотнами Кэмпиона[2], жутковатыми библейскими иллюстрациями и газетными фотографиями из рубрики криминальной хроники.

Изувеченная мебель лежала грудами с переломанными ногами и напоминала огромное лошадиное кладбище. Вспоротые кушетки выглядели мертвыми китами, выброшенными на мелководье и обнажившими пружинно-войлочные внутренности. Изрезанные ножом стены в лохмотьях обоев придавали кабинету вид разграбленного склепа.

Зрелище и в самом деле было плачевным, Лэйд готов был с этим всецело согласиться. Его стараниями уютный и ухоженный кабинет, один из многих других на этом этаже, превратился из превосходного образчика конторского уюта в сущие руины. Нечто подобное, пожалуй, могли оставить после себя монголы-завоеватели или шумная компания джентльменов под предводительством сэра Свена Вилобородого[3], прибывшая в Лондон с экскурсией чтобы осмотреть остатки Римской стены[4] и выпить по пинте горького светлого за здоровье его величества Этельреда Второго[5].

Это была тяжелая, выматывающая работа.

Встречавшиеся ему на столах хрустальные пресс-папье он безжалостно разбивал о стену, кропотливо исследуя осколки. Та же участь ждала цветочные горшки и кашпо. Картины неизвестных ему художников безжалостно выдирал из рам, а сами рамы с хрустом ломал на части. Арифмометр Однера, о котором беспокоился Лейтон и который сам по себе стоил шестьдесят пять фунтов, после встречи с ним превратился в россыпь медных шестерен и шнеков. Тяжелая, изматывающая работа, от которой быстро выдыхаешься. Еще утомительнее, чем возиться со свечами и маслом…