Бумажный тигр (I. - "Материя")

Под выцветшими лохмотьями скрывалось вполне обычное человеческое тело, разве что истощенное сверх всякого предела — грудная клетка выглядела несуразно большой на фоне втянувшегося живота, ребра торчали наособицу. Но Лэйда замутило не от этого и, уж конечно, не от вида обнаженного капитанского естества. Тело китобоя, точно подушечка для булавок, было истыкано по меньшей мере двумя дюжинами торчащих из иссохшей плоти игл. Это были самые разнообразные иглы, обычно не более дюйма-двух в длину. Бронзовые, изящно выточенные умелым ремесленником. Грубые костяные, покрытые едва видимыми вырезанными узорами. Деревянные, обмотанные пучками разноцветных ниток и птичьими перьями… Капитан судорожно впился в несколько из них и, прежде чем Лэйд успел хотя бы отвернуться, всадил их еще глубже в плоть.

Пароксизм боли был столь силен, что тело китобоя выгнулось дугой, однако не упало. Больше всего Лэйда удивило то, что из многочисленных ран не выступила кровь, лишь немного мутно-желтой сукровицы, похожей на ворвань. Капитан застонал сквозь зубы, но этот стон почему-то не казался звуком из числа тех, которые рефлекторно издает несовершенное человеческое тело, ощущая боль.

— Бросьте, — пробормотал Лэйд, ощущая ужасную неловкость, — Только этого зрелища не хватает клиентам «Утки»…

Никто в точности не знал, отчего китобои умерщвляют свою плоть столь варварским образом, как и того, отчего они не умирают, покрывшись с ног до головы язвами в сыром тропическом климате Нового Бангора. Поговаривали лишь, количество шипов, которыми они себя пронзают, соответствует иерархии в их безумной и подчиненной столь же безумным правилам, касте; чем выше сан, тем большее количество ран они вынуждены наносить себе. Поговаривали и о том, что верховные адепты китобоев украшены таким количеством игл, что утратили способность самостоятельно передвигаться, превратившись в подобие ежей.

Так это или нет, Лэйд не смог бы сказать — китобои редко забредали в оживленные районы города вроде Миддлдэка. Чаще всего они ютились на окраинах Лонг-Джона, находя прибежища среди монолитных складских шеренг, или в Клифе, где домом им служили брошенные на мелководье остовы кораблей.

Прежде чем Капитан запахнул наконец свой плащ, Лэйд заметил то, на что прежде не обращал внимания. Каждая игла, пронзившая его плоть, была не совсем иглой. Это были гарпуны — миниатюрные подобия тех огромных копий, которыми рыбаки бьют в море китов.

— Он беспокоится, — вдруг удивительно членораздельно произнес Капитан, вперив в лицо Лэйда свой блуждающий, похожий на океанскую бездну, взгляд, обладающий способностью выворачивать душу наизнанку, — Его что-то беспокоит в последнее время. Быть может, его беспокоишь ты, Лэйд Лайвстоун, Тигр Нового Бангора.

Изжога вдруг сделалась сильнее. Настолько, что Лэйд стиснул зубы.

Капитан плелся в Хукахука не для того, чтоб промочить глотку пивом из «Глупой Утки», вдруг понял он. Он искал меня. Шел, как заплутавший корабль — на отблеск маяка в облаках. Корабль, лишенный парусов и экипажа — обреченная до конца времен болтаться на волнах ореховая скорлупка. Он хотел меня предупредить. Наверно, мне надо поблагодарить его. Жаль, что китобои не понимают, что такое благодарность…

— Он зол на меня? Ему скучно? Он раздражен?

Капитан прикрыл глаза, на миг даровав Лэйду облегчение.

— Не знаю. Но в его беспокойстве — твой запах. Запах человека, который называет себя Лэйдом Лайвстоуном.

— Я сделал что-то, что его уязвило? — требовательно спросил Лэйд, — Оскорбил? Позабавил?

— Не знаю, — повторил Капитан устало, — Никто не в силах читать Его волю. Мы можем лишь догадываться о ней, ловя обломки реальности, с которой он сталкивается, читая невидимые следы на плоскостях мира…

— Послушай, Капитан…

— Береги мизинцы, Тигр.

— Что?

— Мне нужны следы, — китобой мотнул тяжелой головой, сам похожий на загарпуненную касатку, — Мне надо искать… Пылинки на подоконнике. Трещины на камне. Скрип водопроводной трубы. Во всем сущем — Его голос, надо лишь уметь читать его. На небе сейчас три треугольных облака… Барометр поднялся на пятьдесят пунктов… К штанине мистера Пандза пристал лошадиный волос… Проститутка Иззи нынче ночью потеряла два пенса на танцах в Шипси…

Поводя пьяным взглядом и тяжело кренясь на сторону, Капитан отшвартовался от Лэйда и устремился в обратный путь, вздымая уличную пыль полами своего плаща. Лэйду ничего не оставалось, как пялиться ему вослед. Из окон «Глупой Утки» он сейчас должен был выглядеть по меньшей мере глупо, но сейчас Лэйд об этом не думал.

«Кем ты был, Капитан? — мысленно спросил он, глядя в угловатую спину, пронзенную десятками невидимых шипов, — Кем ты был до того, как Левиафан, это чудовище, поглотил твой разум, навеки сделав своим рабом? Искателем истины, дерзнувшим постичь замыслы безумного божества? Запутавшимся в формулах сущего философом? Ученым, вознамерившимся найти ту точку в Южном полушарии, что искажает океан бытия? Просто несчастным гостем Нового Бангора, услышавшим зов и не нашедшим в себе силы противостоять ему?»

Впрочем, отчего он решил, будто это наказание? Быть может, Капитан стал счастливейшим человеком в мире, причастившись тайн Левиафана, и эти тайны хранили в себе такие монументальные противоречия с привычным бытием, что это открытие навсегда разорвало те швартовочные концы, что удерживали человеческий рассудок на месте, навек превратив его в блуждающую по бескрайнему океану песчинку.

Капитан что-то бормотал, удаляясь. И хоть бормотал он нечленораздельно, не ища слушателя, Лэйд расслышал отдельные слова:

— Кто может днесь его остановить?.. Он рвётся в бой и кровию залитый, чтоб низкому обидчику отмстить… Не примет он пощады и защиты…

— Так к брегу по волнам несется кит подбитый, — закончил за него Лэйд, борясь с мучительной изжогой, — Эдмунд Спенсер, «Королева фей».

* * *

В «Глупую Утку» от так и не вернулся. Не хотелось вновь полировать кружкой столешницу в компании Саливана и Макензи, не хотелось слушать чужих историй, хотелось подобно старому псу найти закуток попрохладнее, чтоб остудить там разгоряченную проклятым зноем голову и, может, хоть на час найти успокоение.

Однако обрести ни то, ни другое ему было не суждено. Пересекая Хейвуд-стрит и находясь в каких-нибудь двадцати футах от двери в бакалейную лавку, он оказался перехвачен доктором Фарлоу, энергичным и свежим, облаченным, несмотря на жару, в полный костюм, улыбающимся всему миру и выглядящим так, будто его лишь часом раньше распечатали из какой-то специальной коробки, пришедшей с фабрик Коппертауна.

— Чабб! Как здорово, что я встретил вас. Я думал, вы обычно обедаете в «Утке». Сбежали? Ну и правильно. Напитки у старого шотландца обычно неплохи, но вот по части блюд, положа руку на сердце, все не так гладко. Чертовски много жира и специй! Хотите совет врача? Избегайте жира, он скверно действует на желудок и желчь. Лучше побольше курите, это укрепляет легкие и держит в тонусе!

— Да, я, пожалуй…

— А еще лучше зайдите ко мне на чашечку кофе. Настоящий мадридский, первого сорта!

Лэйд лучше всех знал цену «настоящего мадридского кофе первого сорта» — тот был куплен в его собственной лавке, но заставил себя улыбнуться.

Он сам охотнее сошелся бы в схватке с дюжиной брауни, вооруженных швейной машинкой и раскаленными щипцами для завивки, чем провел следующий час в обществе доктора Фарлоу, слушая его рассуждения, украшенные остроумными оборотами гуще, чем витрины Айронглоу — бантами. Доктор Фарлоу мог быть прекрасным собеседником — интеллигентным, начитанным, рассудительным, но, как и многие люди его профессии, часто попадал под гипноз собственного голоса.