Бумажный тигр (I. - "Материя")

Мысль о парализованной девочке и стеклянных глазах была жуткой, от нее веяло холодом сродни тому, что царил обычно в подвале бакалейной лавки. Но Лэйд помнил, что за этой мыслью пряталась какая-то другая, едва не выскочившая из головы. Какая-то важная мысль, которую он почему-то не должен был упустить.

Он не обрадовался, когда эта мысль вдруг сама скакнула ему навстречу.

Миссис Гаррисон — еще в ту пору, когда была приветливой старушкой, а не бесформенным истерзанным свертком на полу — упоминала, что у нее была дочь. Погибшая в детстве от кори. Как ее звали?.. Проклятье — он забыл. Слишком уж сосредоточен был на прочих вещах.

— Скажите, Абриэль… — Лэйд кашлянул, чтоб вернуть голосу естественность, но особо в этом не преуспел, — Вы не знаете, эта несчастная парализованная девушка — уж не приходится ли она, часом родственницей миссис Гаррисон из Мэнфорд-хауса? Той самой, что отравилась нынче ночью газом и с которой я ее спутал? Едва ли они сестры, но как знать. Новый Бангор, в сущности, не такой уж и большой остров…

— Возможно, и родственницы, — обычно словоохотливый Фарлоу, нарочито отводя взгляд, отряхивал полы пиджака, которые в этом совершенно не нуждались, — Но это уж не наше дело, верно? Давайте я поставлю еще кофе и мы наконец…

— Они связаны родственными узами? — требовательно спросил Лэйд, — Черт возьми, Абриэль, я ощущаю ложь отчетливее, чем еловую стружку в контрабандном виргинском табаке! Так они приходятся родственницами друг другу? Отвечайте!

Он редко говорил подобным тоном. Этот тон не предназначался для поставщиков консервов и коммивояжеров, этого тона никогда не слышала из уст мистера Лайвстоуна Сэнди. Может, поэтому люди, услышавшие его впервые, часто вздрагивали. Он принадлежал совсем другому человеку. Уж точно не тому благодушному толстяку-лавочнику, которого в Хукахука знали под прозвищем Чабб.

Доктор Фарлоу беспомощно улыбнулся.

— Да, родственницы. Я никогда не спрашивал об этом у мисс Гаррисон, но слышал, о чем шепчутся монахини в приюте. Насколько я понял, покойная старушка-отшельница — мать Амиллы. Только мне кажется, что едва ли между ними были добрые отношения. По крайней мере, я не слышал, чтоб Амиллу Гаррисон навещала хотя бы одна живая душа…

Лэйд одним глотком допил кофе и поднялся, заставив Фарлоу встрепенуться.

— Я надеюсь, вы не станете распространяться о бедной женщине, Чабб? Это в некотором смысле врачебная тайна и я не вправе…

Лэйд мягко похлопал его по плечу.

— Господи, что вы! Лэйд Лайвстоун любопытен по природе, но он джентльмен. А сейчас я собираюсь вернуться в лавку — совсем вылетело из головы, что после полудня мне должны поставить ящик «камолино [42] », который требует бережного ухода. Не вернись я в лавку, мисс Прайс с Диогеном обязательно сотворят с ним что-то недоброе, уж я-то их знаю… Благодарствую, старина, и спасибо за кофе!

Глава 3

42

Камолино — сорт египетского риса.

Как и всякий обитатель Миддлдэка, Лэйд терпеть не мог Олд-Донован. Быть может, когда-то этот район и в самом деле был сердцем Нового Бангора, но времена эти миновали вместе с эпохой старомодных широких воротников, дульнозарядных пушек и мистера Уильяма Вордсворта [43] . С тех пор сердце это порядком окаменело, точно склерозировалось, сделавшись бесформенным остовом в туше города, остовом холодным и безмолвным.

Здесь редко можно было услышать детский смех, здесь не шатались подгулявшие компании студентов или докеров, здесь даже в полуденный зной на улицах было прохладно — толща каменных стен предохраняла обитателей Олд-Донована от прямых солнечных лучей. Здесь не было ни шумных пабов, ни магазинов, ни мастерских — словом, ничего того, чем славился обычно шумный и жизнерадостный Миддлдэк.

43

Уильям Вордсворт (1770–1850) — английский поэт, видный представитель романтического движения в литературе.

Царство холодного камня — словно окостеневший непереваренный осколок, навеки завязший в чреве Левиафана. Может, поэтому Лэйд ощущал себя так неуютно, всякий раз оказываясь в Олд-Доноване — здесь как нигде на острове сильно было это ощущение.

Однако приют Святой Агафии против его опасений оказался не самым ужасным местом. Устроившийся в просторном особняке, выстроенном в духе неоклассицизма, он не походил ни на тюрьму, ни на богадельню, чего внутренне опасался Лэйд. Разве что был чрезмерно насыщен запахом пыли и карболки. Лэйду приходилось обонять запахи куда как неприятнее.

— Мисс Амилла Гаррисон? — женщина в монашеском облачении взглянула на него без всякого интереса, она и сама была холодна как мрамор Олд-Донована, вплоть до того, что ее лицо казалось маскероном [44] , взятым прямиком с каменного фронтона и срощенным с живым человеческим телом, — По какому вопросу вы желаете ее видеть, мистер Лайвстоун?

В самом деле, подумал Лэйд, тоскливо разглядывая высокий свод зала. По какому вопросу, старый ты дурак? Хоть это ты мог придумать, пока шел сюда невесть за чем?

44

Маскерон — архитектурное украшение зданий в виде человеческого лица.

«Знаете, мне надо сообщить парализованной мисс Амилле, что ее мать не далее как вчера была мучительно казнена своими домашними брауни. Да-да, теми самыми мифическими коротышками-лилипутами. Мне просто захотелось лично передать эту новость мисс Амилле, чтобы посмотреть, какое впечатление на нее она произведет».

Лэйд осторожно прочистил горло.

— По деловому. Я — владелец бакалейной лавки с Хейвуд-стрит и я…

— Надеюсь, вы не станете докучать ей долгими беседами. В такие жаркие дни мисс Гаррисон скверно себя чувствует. Третья дверь с конца по правую руку.

Это было сказано так спокойно, будто ему подсказали расположение ближайшего телефонного аппарата. Он-то думал, ему выделят сопровождающую — какую-нибудь сестру или монахиню…

— А вы не… Я полагал…

— Все в порядке. Мисс Гаррисон обыкновенно бодрствует в это время.

Анфилада, которую ему указали, была столь длинна, что к ее концу Лэйд ощущал себя так, словно отмахал всю Хейвуд-стрит от начала и до конца. Даже царящая здесь прохлада сейчас не приносила ему облегчения, по спине под пиджаком катился пот.

Глупо, глупо, глупо! — корил он себя, чувствуя затылком холодный взгляд монахини, пронзительный, точно невидимые лучи герра Ринтхена, — И тебя еще считают самым рассудительным лавочником в Хукахука! Чего ради ты явился сюда, Чабб? Мучить парализованную женщину дурацкими вопросами? Только лишь на том основании, что она имеет несчастье быть связанной кровью с другой женщиной, которую Левиафан казнил изуверским способом? Может, и в самом деле решил принести ей эту весть? Почтенный Коронзон, Герцог Пустоты! Чем держать бакалейную лавку, мне впору продавать газеты на улице по пенни за штуку — это предел для моих умственных способностей!