Бумеранг: Как из развитой страны превратиться в страну третьего мира
Шрифт:
— Откуда вы знаете?
— Я их спрашивала!
Если штаты и создавались равными, то теперь они были в неравном положении. Те, что испытали сильнейший бум, теперь стояли перед лицом сильнейшего падения. «Как Соединенные Штаты выходят из кредитного кризиса? — задала себе вопрос Уитни. — Я была уверена — поскольку кредитный кризис проявился в регионах по-разному, — что страна выйдет из него с новыми сильными и слабыми регионами. Скорее всего, компании расцветут в более сильных штатах; люди пойдут туда, где есть рабочие места. В конечном счете люди последуют за компаниями». Она считала, что в стране могут появиться явные зоны финансовой устойчивости и зоны финансового кризиса. И чем яснее люди будут понимать различие между ними, тем сильнее будут трения между этими зонами. («Индиана скорее всего провозгласит: “Я ни при каких условиях не буду вытаскивать Нью-Джерси”».) Со временем, когда народ поймет, где есть серьезные финансовые трудности и где их нет, проблемы только
Когда Мередит Уитни задумывала исследование, в ее задачу не входило предсказание дефолтов на рынке муниципальных облигаций. Она собиралась сравнить штаты между собой, чтобы их можно было ранжировать. Ей хотелось понять, кто в Америке мог бы сыграть роль греков, а кто — немцев. Кто был силен, а кто — слаб. В ходе исследования она фактически раскопала самые ужасные в финансовом отношении места.
— И какой же штат ужаснее всего? — спросил я ее.
Она не думала и двух секунд.
— Калифорния.
РАННИМ ЛЕТНИМ УТРОМ, в семь часов, я ехал по взморью на горном велосипеде с титановой рамой (стоимостью $5000), спешно взятом напрокат накануне вечером. Я направлялся в Санта-Монику, где Арнольд Шварценеггер назначил мне встречу. Он явился точно вовремя на черном автомобиле марки Cadillac SUV, к которому сзади были прикреплены несколько старых велосипедов-развалюх. Я постарался, чтобы моя одежда приблизительно напоминала костюм велосипедиста; на нем была зеленая толстовка, шорты и мягкие бежевые туфли наподобие домашних тапочек, что говорило и об удивительном равнодушии к собственной внешности, и об уверенности, что его мужественность от этого не пострадает. На волосах у него еще смутно угадывался след от подушки, а веки смыкались, хотя он уверял меня, что встал полтора часа назад и читал газеты. После чтения газет бывший губернатор Калифорнии часто ездит на велосипеде для укрепления сердечно-сосудистой системы, затем идет в тренажерный зал.
Он берет один из велосипедов, садится на него и выруливает на Оушен-авеню, где уже начинается интенсивное движение. Он не носит велосипедный шлем, не останавливается на красный свет, мчится мимо знака «ВЪЕЗД ЗАПРЕЩЕН», как будто не замечая его, и выезжает на встречную полосу на улицах с односторонним движением. Когда он хочет пересечь три полосы при скоростном движении, то даже не оглядывается, а просто вытягивает руку и едет в этом направлении, предполагая, что едущие сзади притормозят. У него на велосипеде как минимум 10 скоростей, но он использует лишь две: нулевую и работу педалями изо всех сил. Через полмили такой езды у него от ветра начали струиться слезы по щекам.
Он — один из самых узнаваемых людей в мире, но его, как видно, не волнует, что кто-то узнает его, да никто и не узнает. Возможно, люди, которые встали на рассвете, чтобы заняться бегом трусцой или спортивной ходьбой, покататься на роликовых коньках, слишком поглощены своим занятием и не могут выйти из транса. Или же его появление застает их врасплох. У него нет не то что свиты, но даже телохранителя. Его экономический консультант Дэвид Крейн и консультант по связям с общественностью Адам Мендельсон, которые присоединились к прогулке удовольствия ради, остались далеко позади. Любой обративший на него внимание мог бы подумать: «Этот парень похож на Арнольда, но он никак не может быть Арнольдом, потому что Арнольд никогда бы не поехал на велике один в 7.00 и не мчался бы как самоубийца». Реальный контакт с публикой происходит только тогда, когда он останавливается на красный свет. Говорящая по мобильному телефону женщина с детской коляской переходит улицу как раз перед ним и пристально смотрит на него. «О… Боже… мой, — выдыхает она в телефон. — Это же Билл Клинтон!» Она отходит метра на три, но продолжает говорить по телефону с видом человека, который не верит своим глазам: «Я здесь с Биллом Клинтоном».
— Это парень, у которого был сексуальный скандал, — говорит Арнольд, улыбаясь.
— Подожди… подожди, — говорит женщина в телефон. — Может, это и не Билл Клинтон.
Но прежде чем ей удается правильно установить личность, загорается зеленый свет, и мы трогаемся с места.
Его жизнь — это серия тщательно инсценированных переживаний и мероприятий. В нем, однако, нет ничего наигранного. Он свеж, энергичен и способен на импровизацию: кажется, он и сам не знает, что сделает в следующий момент. Нельзя сказать, что он скромен — впрочем, я не уверен, что сам был бы скромным на его месте, хотя, возможно, притворялся бы таковым чаще, чем он, т. е. почти никогда. Что делает его непохожим на эгоцентриста, помимо природной любознательности, так это искреннее отсутствие интереса к собственному отражению в зеркале. Он живет так же, как ездит на велосипеде, обращая куда больше внимания на то, что впереди, чем на то, что позади. Будучи у власти,
он не вел никаких дневников. Меня это удивляет, но он говорит, что не делал даже кратких записей на скорую руку, по которым впоследствии можно было бы воспроизвести события и впечатления о них. «Зачем мне это нужно? — говорит он. — Это все равно что вы приходите домой, а жена спрашивает, как прошел день. Я сделал это один раз и больше не хочу повторять». По окончании долгого дня губернаторства он захотел, например, позаниматься со штангой.Мы проезжаем пару миль, и он резко поворачивает за угол и выезжает на узкую улочку сразу на выезде из Венис-Бич. Все это время он любезно отвечал на мои вопросы о том, каково ему было, когда в 1968 г. он впервые приехал в Америку почти без денег, с плохим английским, не имея практически ничего, кроме спинных, грудных, трапециевидных и брюшных мышц, которые не пользовались особым спросом. Он останавливается возле высокой кирпичной стены. Она окружает некогда впечатляющий каменный дом, который сейчас выглядит старым, унылым и пустым. Его больше интересует стена, потому что он сам построил ее 43 года назад сразу же по приезде, когда начал тренироваться на Масл-Бич. «Мы с Франко [Коломбо, который, как и Шварценеггер, был обладателем титула «Мистер Олимпия»] таким образом зарабатывали деньги. В бодибилдинге денег не было. Мы были чемпионами мира в этой небольшой субкультуре, а этим зарабатывали на хлеб. Франко руководил бизнесом. Я мешал цемент и махал кувалдой».
Пока Коломбо не споткнулся, когда бежал под уклон с холодильником на спине, он был лидером в турнире за звание «Самый сильный человек мира» 1977 г.; поэтому для Шварценеггера работать у такого человека в качестве мускульной силы было даже почетно. При заключении сделки они разыгрывали сценку: Франко играл роль не заслуживающего доверия итальянца, а Арнольд — благоразумного немца. Сначала они орали друг на друга на немецком языке, пока заказчик не выдерживал и спрашивал, что происходит. Арнольд поворачивался к заказчику и объяснял: ой, он же итальянец, а вы ведь знаете, какие они. Он хочет запросить слишком много, но я думаю, что это можно сделать дешевле.Затем Шварценеггер озвучивал совсем не низкую цену. «И клиент, — говорит он смеясь, — всегда, бывало, говорил: “Арнольд, ты такой хороший парень] Такой честный]” Понимаете, они всегда на это покупались».
Он осматривает свою работу. «Стена простоит здесь 1000 лет, — говорит он, затем показывает на небольшое разрушение наверху. — Я сказал Франко, что мы должны вернуться и отремонтировать верх. Понимаете, мы должны обеспечить пожизненную гарантию».
Бедный ребенок из австрийской деревушки, сын бывшего нациста, садится на самолет и летит в Америку, где начинает с работы каменщиком, а заканчивает управлением штата и становится одним из выдающихся политических лидеров Америки. И он проходит этот путь меньше чем за 35 лет. Я не мог удержаться от очевидного вопроса.
— Если бы во время строительства стены кто-нибудь сказал вам, что вы станете губернатором Калифорнии, как бы вы на это отреагировали?
— Это было бы нормально, — сказал он, не совсем улавливая смысл моего вопроса.
— Вы верили в детстве, — спросил я, заходя с другой стороны, — что у вас будет не совсем обычная жизнь?
— Да. — Он не задумался ни на секунду.
— Почему?
— Не знаю.
— Никтоеще не ездил так ненормально лихо, — говорит он, когда мы спешим прочь от кирпичной стены, но, судя по интонации, он имеет в виду, что такая езда была случайностью. «Америка очень сильно притягивала меня к себе, — сказал он. — Гигантские шестиполосные автострады, небоскреб Empire State Building, рискованные решения». Он до сих пор ясно помнит представление об Америке, которое сложилось у него в мальчишеском возрасте из того, что он слышал или читал в Австрии: там все было большое.У него была только одна причина для наращивания мышц: это могло стать билетом в Америку.
Если бы не было народного движения за смещение стоящего тогда у власти губернатора, а также шанса баллотироваться на пост губернатора без тягостных первичных выборов, он никогда не стал бы с этим связываться. «Тут отзывают действующего губернатора, и люди меня спрашивают, что я собираюсь делать, — говорит он, маневрируя по пляжной велосипедной дорожке между праздно шатающимися и бегущими трусцой. «Я подумал и решил, что не буду выставлять свою кандидатуру. Я сказал об этом Марии. Я говорил об этом всем. Я небаллотировался». И вот в разгар этой сумасшедшей кампании отзыва выходит фильм «Терми-натор-3: Восстание машин». В ходе раскрутки фильма его, как ведущую машину, пригласили на ток-шоу Tonight Show («Сегодня вечером»). По пути в студию он почувствовал знакомый импульс — выкинуть что-нибудь из ряда вон выходящее. «Я подумал: “Все просто обалдеют, — говорит он. — Будет очень забавно. Я объявлю, что буду баллотироваться”. Я сказал об этом Лено. И через два месяца я стал губернатором». Он оглядывается на меня, изо всех сил крутящего педали, чтобы не отстать, и смеется. «Ни фигасебе!»