Бумеранг
Шрифт:
– И что теперь, господин поджигатель?
– она глядела на него с нескрываемым вызовом, полные губы слегка раздвинула, показав полоску белых зубов. Ни дать, ни взять - фотомодель с обложки глянцевого журнала. Впрочем, стервочка была и впрямь привлекательная. То есть, была бы, если бы не глаза. Зимин любил глаза живые, с человеческой искрой, - Мариночкины глаза больше удивляли, чем грели - все равно как огромные стразы. Что-то было в них от животного зрака - не то волчьего, не то рысьего. Такую, наверное, и целовать - все равно, что решаться на харакири. Так, верно, глядела на своих обреченных любовников
– Что, нравлюсь?
Стас скользнул по ней взором, оценивающе прошелся по вздымающейся на груди блузке, по круглым, обтянутым дорогой кожей коленкам.
– Нет, - покачал он головой.
– Не нравишься.
– Это почему?
– Да потому, милая, что злые женщины не бывают красивыми. Закон Ома! В твои годы пора бы знать.
– Какого еще, на хрен, Ома?
– А такого!
– резким движением Зимин разодрал на девушке блузку.
– Ты что, сдурел?!
– Не дергайся, твои прелести меня не интересуют, - всего-навсего маленькая профилактика на будущее… - Стас смачно припечатал к сочным, никогда не кормившим грудкам по коричневому пластырю.
– Вот так! А теперь смотри глюки и радуйся!
– Ты что, ненормальный? Немедленно сними!
Зимин покачал головой. Мариночка нервно задергалась, пытаясь освободиться от пут.
– Сними, сволочь! Это же наркотик!
– Вот как? А я и не знал.
– Сними, урод! Два сразу - нельзя, это много! Вредно для здоровья!
– Ишь ты, выходит, знаешь, что вредно! И все же придется потерпеть… - Стас завел двигатель машины, задним ходом вырулил с полыхающей стоянки. Перед тем, как выехать на дорогу, снова взглянул на Мариночку.
– Вот что я напоследок скажу тебе, дорогуша. Убивать я тебя, конечно, не буду, но лучше, если ты запомнишь: в теле милиционера пуля из «Ерихона», и что бы ни случилось, человек этот навсегда останется на твоей совести.
– Да плевать мне на твоего милиционера!
– Зато мне не плевать. И будет лучше, если девонька по имени Марина крепко-накрепко усвоит: в это дело она вмазана по самую маковку, поскольку на стволе и рукоятке «Ерихона» остались отпечатки ее прекрасных пальчиков.
– Да я к нему даже не прикасалась!
– Прикоснешься, родная! Куда же ты денешься? А после пистолетик твой я положу в герметичный пакетик и припрячу самым надежным образом. Кто знает, может, со временем и со шконками удастся тебя познакомить. Потому как заслужила…
Мариночка вновь распахнула свой накрашенный ротик - и, конечно, не за тем, чтобы похвалить Стаса за приятную новость. Одно за другим она выплевывала тяжелые ругательства, умело смешивая нецензурщину с блатной феней. Получалось у нее довольно неплохо, - видать, кое-какие способности от великоречивого папаши ей, несомненно, достались. Тот, помнится, тоже на теледебатах никогда не терялся, изворачиваясь, как смазанный вазелином уж.
– Ничего, гад, я тебя все равно достану!…
Стас устало усмехнулся. Судя по всему, наркотик начинал уже действовать: на щеках Мариночки расцветал лихорадочный румянец, а безрассудный гнев в глазах стремительно истаивал, - все равно как снег, очутившийся под жарким солнцем.
– Вот так и веди себя, девонька. Сиди и радуйся жизни. Вон, какая ты хорошая, когда
держишь язычок на замке…«Девонька» вытянулась всем телом, через силу улыбнулась. А, спустя несколько минут, она уже вполголоса что-то распевала. Стало окончательно ясно, что прежней Мариночки в салоне больше нет. Разум вульгарной бандитки уснул, а вместе с ним уснула и вся ее злость. Перед Стасом теперь сидела обычная напомаженная девица - рано повзрослевшая и оформившаяся, как и все дамочки, мечтающая о чем-то хорошем.
Глянув на нее в лобовое зеркальце, Стас покривился. Вот и доказывайте теперь, господа ученые, что человек от животного отличается только наличием разума. Уж ему-то, успевшему побывать не в одной горячей точке, было отлично известно, что разум тут абсолютно ни причем. Иной раз и псу домашнему пожаловаться легче, чем человеку. Пес, может, и не поймет, но обязательно посочувствует, лизнет языком, попробует утешить, а вот человек может повести себя совершенно непредсказуемо. Неудивительно, если и укусит…
Глава 8
– Все равно не верится, - Дмитрий покачал головой.
– Чтобы мэр - и в открытую покрывал дела своей непутевой дочки?…
– А кто тебе сказал, что в открытую?
– Марат фыркнул.
– По-моему, подобные вещи вообще никогда не афишируют. А потом - я совсем не исключаю того, что о бизнесе своей дочери вельможный папочка ведать не ведает. Не монстр же он, в самом деле. Тут ведь не какой-нибудь секс по телефону и не торговля паленой водкой, а самые настоящие наркотики. От такого сложно будет отмазаться.
– Ясен пень, не знает он ничего!
– бухнул Мишаня Шебукин.
– Вон, в файлы поглядите: официально за дочурой две туристических фирмы, плюс участие в детском фонде. Так что с формальной точки зрения все в порядке. Концы с концами девочка сводит, доход от фирм не самый большой, но получает, а больше папаше и знать ничего не надо.
– Мог бы все же навести на досуге справки. Все-таки дочь…
– Ну и что? Думаешь, сумел бы выяснить, что фирмы ей нужны исключительно как прикрытие?
– Захотел бы - выяснил. Не так уж сложно понять, чем занимаются ее девочки. Или, по-твоему, трудно отличить наркотики от загранпутевок?… Я тут успел заглянуть в наши архивы и выяснил, что тот же Гур значился у нее главным администратором. Хороший администратор, верно?…
Промычав невразумительное, Харитонов обернулся к Зимину.
– Это ладно, ну, а машины-то зачем сжег?
– А что с ними было еще делать? Хоть какой-то ложный след. Разборка группировок, конкуренция, то-се. Опять же лейтенанта там оставили, - вот и пусть ищут убийц Гусли. До Мариночки по любому не доберутся.
– Где ты ее спрятал-то?
– В подвале старика Кабысдоха.
– Зимин пожал плечами.
– А что, место идеальное! Тихо, вода в трубах журчит, ни комаров, ничего. Сам бы не отказался посидеть денек-другой.
– Так она же метаться начнет, разобьет что-нибудь.
– Не разобьет. Я ее к батарее привязал. Не очень крепко, но на сутки хватит. Так что как очухается, освободится.
– А если не очухается?
– Да что с ней сделается-то? Девчонка крепкая, в теле, - малость помается и придет в себя.