Бумерит

– Почему это?

– Потому что так не может сделать никто, кроме меня!

– «Теневой университет: измена свободе в американских кампусах» Корса и Сильверглэйта [92] – это детальный отчёт о настоящем положении дел. Его авторы далеки от правой идеологии – они либералы в лучшем смысле этого слова. Я не буду зачитывать примеры из книги – рекомендую вам ознакомиться с ними самостоятельно. Вместо этого я приведу ответы критиков Корсу и Сильверглэйту, из которых ясно видны актуальность и трагизм проблемы. Президент Центра Равных Возможностей и бывший директор Американской Комиссии по Гражданским Правам Линда Чавес (Linda Chavez) считает, что «Алан Корс и Харви Сильверглэйт рассказывают леденящую душу историю о том, как руководители университетов превращаются в великих инквизиторов, студенты и рядовые сотрудники лишаются основных прав, а система сразу же запугивает новеньких и навязывает им свои правила. Авторы утверждают, что недостаток нашего высшего образования – это ограничение личной и научной свободы (во имя политкорректности и прав меньшинств), которое имеет место во многих колледжах и университетах страны. Корс и Сильверглэйт убедительно доказывают, что стремление к знанию и обмен мнениями в наше время в кампусах не приветствуется».

92

Alan Charles Kors & Harvey A. Silverglate, «The Shadow University: The Betrayal of Liberty on America’s Campuses». – Прим. пер.

– Алан Дершовиц (Alan Dershowitz): «Это подкреплённое множеством доказательств разоблачение говорит о том, что может случиться с вашим ребёнком даже в лучшем колледже страны. Корс и Сильверглэйт демонстрируют нам, что по сравнению с дисциплинарными разбирательствами в колледжах, ориентированных на либеральное образование, даже слушания Звёздной Палаты кажутся верхом либерализма». Феминистка Кристина Соммерс (Christina Sommers) пишет: «Корс и Сильверглэйт показывают, как порождённые левой культурой ограничения индивидуальных свобод неуклонно превращают учебные заведения в „острова угнетения в море свободы“». Корреспондент «The Village Voice» Нат Хэнтофф (Nat Hentoff) приходит к выводу, что «Корс и Сильверглэйт создали самый пространный и глубокий отчёт об ужасающей ситуации с высшим образованием в Америке. Приведённые ими факты должны заставить устыдиться тех, кто в ответе за формирование умов и душ следующих поколений». Автор книги «На пике моды» Уэнди Каминер (Wendy Kaminer) отмечает: «„Теневой университет“ – это скрупулёзный, тщательно проиллюстрированный отчёт о ситуации в американских университетах, где студентам и преподавателям на регулярной основе отказывают в основных правах, таких как свобода слова, свобода совести и надлежащие правовые процедуры. Я даже представить себе не могла, что всё настолько плохо».

Морин остановился и резко опустил голову, как будто на него свалился какой-то невидимый груз. Затем, через некоторое время он снова поднял глаза.

– Как мы уже говорили, когда мем чувствует угрозу и понимает, что его историческое время подходит к концу, и он больше не контролирует господствующие формы дискурса, он посылает своих инквизиторов исправить ситуацию. Теперь мы видим, к чему это привело в случае зелёного мема. Студентам и преподавателям отказывают в надлежащей правовой процедуре, их лишают всех прав и могут незамедлительно выгнать из учебного заведения лишь на том основании, что они ранили чувства другого студента или преподавателя. Как сообщают Корс и Сильверглэйт, обвиняемый даже не имеет права встретиться со своим обвинителем. Достаточно представить перед трибуналом доказательства в виде раненных чувств, особенно если это чувства не белого и не мужчины, и за дело берутся зелёные инквизиторы. Таков злобный зелёный мем в своей самой злобной ипостаси.

Морин развернулся и медленно сошёл со сцены. Зал наполнила глухая, свинцовая тишина, в которой не было ни озлобления, ни согласия – только изнеможение. Скоро стало очевидно, что никто не аплодирует, и мы все почувствовали себя участниками молчаливой панихиды. Осознав, что сидим в тишине, мы ещё пять или десять минут молча оставались на своих местах, синхронно вдыхая меланхолию, стараясь вместе понять свою нежную грусть. Воздух согрелся, наполнился влагой, затих. Кое у кого на глазах были слезы, но никто не плакал. Некоторые смотрели прямо перед собой, как будто боясь пошевелиться и разрушить сферу исцеляющего отчаяния. Другие, словно под тяжестью невидимой скорби, склонили головы. Тишина как будто говорила: «Почему всё вышло именно так?»

А потом я услышал, как кто-то тихонько заплакал. Несколько человек начало аплодировать. Послышался слабый ропот недовольства. Один за другим, собравшиеся начали подниматься со своих мест и покидать зал.

– Ты идёшь к Хэзелтон, – спросил Стюарт по дороге к выходу. – Это довольно важно.

– Что? А, конечно. Обязательно. Пока.

7. The_ [e-mail] (Покорение_Рая@МифыЭтоМы. net)

– Жаль, что ты пропустил несколько последних дней в ИЦ, Джонатан.

– Ну, ты ведь знаешь, что я уже был на двух вводных семинарах и, о-ля-ля, они взорвали мой маленький мозг.

– Вот именно, маленький, – улыбнулась Каролина. На ужин у доктора Хэзелтон она привела Катиша, молодого, привлекательного, горячего двадцативосьмилетнего индийца, родившегося и выросшего в Калькутте и получившего образование в Индийском технологическом институте Канпура, своего рода индийском МИТе. Катиш был на нескольких семинарах в ИЦ, и, судя по его взволнованным комментариям и тому, как гневно он хмурил брови, он не верил ни единому сказанному там слову; выражение его лица неизменно говорило: «Это война».

Однажды в перерыве между сессиями семинара я случайно услышал, как Катиш спорит с одним из профессоров ИЦ. «Вы думаете, что Индия – это просто склад странных старомодных религиозных ценностей. Вы думаете, что все мы Ганди. Знаете, почему ваша глупая киноакадемия дала фильму о нём столько Оскаров? Потому что Ганди – это воплощение голливудского героя: загорелый, худой и высоконравственный. Какое убожество! На нас больше не действует этот опиум для народа. Индия освободит Запад, потому что вы, колониальные свиньи, не можете сделать это самостоятельно». Я не слышал таких выражений лет с десяти. Звучало как одна из ранних тирад моего папеньки, пока в попытке спасти мир он не заменил марксистский жаргон языком мультикультурализма. Лицо профессора выглядело так, будто ему лечили корневые каналы, и когда Катиш замолчал, чтобы набрать в лёгкие воздух, профессор буквально сорвался с места и скрылся за дверью рядом со сценой.

Было ли что-то между Катишем с Каролиной? Или между Катишем и Бет? Или между Каролиной и Бет, как подозревала Хлоя, потому что считала, что все крикливые феминистки – лесбиянки? «Зачем ещё объявлять себя феминисткой?» – говорила она. («За тем, что за феминистками правда, ты безмозглая болтливая членососка», – огрызнулась однажды Каролина. В комнате стало очень тихо. «Я бы тебе ответила», – сказала Хлоя, – «но мне нужно время, чтобы понять, что из сказанного тобой может быть неправдой».)

Дом Хэзелтон был совсем небольшим, но находился в дорогом районе Кэмбриджа, что было очень необычно для дома профессора. К счастью, столовая в нем была достаточно просторной. Комнату украшали окна с изысканными секциями витража. Мы вшестером оказались за одной частью стола: Хэзелтон сидела слева от меня, Каролина – справа, Стюарт, Джонатан и Катиш – напротив. Ужин состоял из нескольких супов, что показалось мне довольно странным.

– Фуэнтес, Ван Клиф и остальные вчера действительно дали жару, – сказала Каролина. – Мне интересно, зачем они морочат всем головы? Похоже, что они сознательно провоцируют нас, ведь все говорят, что сами по себе они очень милые.

– Ким говорит, это проверка, – добавил я.

Хэзелтон рассмеялась.

– Вообще-то, они действительно пытаются вас немного взбодрить, – сказала она. – Но, пожалуйста, не забывайте, что цель этой конкретной семинарской программы – помочь людям научиться отличать зелёный от второго порядка. Мы пытаемся показать людям разницу между подходом зелёного мема и интегральным подходом. Помните, что общего у всех мемов первого порядка?

– Конечно, – немедленно отозвалась Каролина, – каждый мем первого порядка считает свои ценности самыми настоящими и важными.

– Правильно, милая. И поэтому дуалистические представления разных мемов о мире плохо согласуются друг с другом: на основании своих ценностей все мемы первого порядка делят мир на хороших парней и плохих парней. И всё заканчивается тем, что… – Хэзелтон делала чёткие паузы между предложениями:

– Пурпурный делит мир на добрых духов и злых духов.

– Красный видит хищников и добычу.

– Синий видит святых и грешников.

– Оранжевый видит победителей и проигравших.

– Зелёный видит чутких и бесчувственных людей.

– И вы специально наступаете на мозоль «чувствительной самости», чтобы посмотреть, кто от этого закричит? – встрял Джонатан, которому, явно, нравилась эта мысль.

– Отчасти, да. Понимаете, второй порядок на это не разозлится, его не смутит полемический тон дискуссии, потому что второй порядок гораздо свободнее принимает любые ценности. Но для зелёного тон важнее всего, потому что по тону можно понять, «чувствительный» перед вами человек или «нечувствительный», то есть, заслуживает он признания или осуждения. Если вы слышите, как кто-то жалуется на тон, значит, вы столкнулись с зелёным мемом, – Хэзелтон мило улыбнулась.