Бунт на «Кайне»
Шрифт:
Мэй отвернулась и окинула взглядом залитую солнцем столовую. Большинство столиков были не заняты. В углу у окна парочка молодоженов в ярких лыжных костюмах склонились друг к другу. Юная жена кормила мужа с ложечки кофейным тортом.
— О чем, Вилли?
— О нашей женитьбе.
— Я не слышала, чтобы ты сделал мне предложение.
— Я предлагаю тебе стать моей женой, — сказал Вилли, отчетливо произнося каждое слово.
— Я подумала об этом, — сказала Мэй. Она вынула из сумочки помаду и румяна и серьезно посмотрела на Вилли. В его взгляде было столько удивления и обиды, что она рассмеялась. — Ну что ты, дорогой, — сказала она, кладя косметику на стол, и прикасаясь к его руке. — Это ужасно мило с
Совершенно сбитый с толку, Вилли смотрел, как Мэй умело подкрашивает губы. Все сказанное ими словно навсегда отпечаталось в его мозгу. Перебирая в памяти весь разговор, он не мог поверить в его реальность, настолько он казался невероятным. Вилли часто представлял себе, как сделает Мэй предложение, но никогда не думал, что оно будет таким неопределенным и уклончивым, как это получилось. Ему и в голову не могло прийти, что через несколько минут после того, как произнесет роковые слова, он все еще будет оставаться свободным.
Несмотря на внешнее спокойствие и самообладание, с каким она подправляла карминовое очертание губ, Мэй была смущена и ошеломлена не меньше Вилли. Ее реакция и слова, которые она произнесла, как будто не зависели от ее воли. Она не ожидала, что Вилли сделает ей предложение, и уж совсем не ожидала, что не захочет принять его. Тем не менее слова были сказаны, и ничего не было решено.
— Неплохо бы прокатиться верхом, — сказала она, все еще смотрясь в зеркало. — На милой смирной лошадке. Как тебе моя идея?
— Блеск, — сказал Вилли. — Поскорей заканчивай свои малярные работы.
Они ехали по снегу верхом на грустных старых лошадях. Под ними были жесткие и громоздкие ковбойские седла. Каждый раз, когда кобыла делала неожиданный рывок и начинала переходить на легкую рысь, Мэй, схватившись за седельный рожок вскрикивала и заливалась счастливым смехом. Вилли был опытным наездником, и хотя в этом развлечении ему недоставало ощущения настоящего риска, он с наслаждением вдыхал чистый воздух и любовался неправдоподобным великолепием природы, но больше всего его радовало прекрасное настроение его хорошенькой подруги. К обеду они страшно проголодались и с аппетитом съели два больших антрекота. Днем они прокатились на санях, уютно устроившись под пахнущими лошадиным потом одеялами и время от времени нежно прижимаясь друг к другу, в то время как оказавшийся весьма словоохотливым пожилой кучер монотонно рассказывал им о геологических особенностях долины. Вернувшись в отель, они выпили перед ужином немного вина, и оставшийся вечер промелькнул незаметно в приятной болтовне, танцах, нежных взглядах и душевном тепле. Поздно вечером Вилли попрощался с Мэй у дверей ее комнаты. Обменявшись долгим страстным поцелуем, они пожелали друг другу спокойной ночи, и он пошел к себе, чувствуя себя влюбленным и счастливым.
Возвращались в Сан-Франциско автобусом. Поездка была долгой. Они смотрели на заснеженные, поросшие лесом вершины и ущелья Сьерры, держа друг друга за руки в молчаливом согласии. Но когда автобус спустился в долину Сан-Хоакин и плавно покатил по шоссе № 99, по обеим сторонам которого тянулись бесконечные рощи сливовых деревьев и частные огороды, неприглядные в своей зимней наготе, Вилли почувствовал, что наступило время для серьезного разговора. В конце этого длинного, покрытого щебнем шоссе его ждал не только стоявший в Сан-Франциско «Кайн», его ждал разговор с матерью.
— Дорогая, — сказал он.
Мэй с нежностью посмотрела на него.
— Ты думала о нас?
— Конечно,
и очень много. — Мэй выпрямилась на сиденьи и, высвободив свою руку, закурила сигарету.— Ну и что ты скажешь?
Пока она зажигала спичку, закуривала, и, наконец, бросила спичку в пепельницу, в голове девушки одна за другой проносились мысли. Все они свидетельствовали о неуверенности, неудовлетворенности своей жизнью и опасении, что она загнана в угол.
— Что бы ты хотел, чтобы я сказала Вилли?
— Что согласна выйти за меня замуж.
Мэй пожала плечами. Его не очень пылкое и довольно прозаическое ухаживание, а теперь предложение о браке совсем не походили на любовь и брак, какими она себе их смутно представляла. Но здравый смысл подсказывал — не лучше ли взять то, что предлагают. Ведь она хотела быть с Вилли.
— Ты меня знаешь, Вилли, со мной не просто, — сказала она со смущенной улыбкой и покраснела. — Когда, где и как ты все это себе мыслишь?
Вилли вздохнул и крепко сжал ее руку.
— Обо всем этом мы поговорим потом, — сказал он.
Мэй выпрямилась и быстро взглянула на него. В глазах ее появилась привычная настороженность.
— Знаешь, милый, давай сразу выясним одну вещь. Если ты собираешься открыть приют для падших женщин, то мне это не подходит. Я не хочу, чтобы ты женился на мне из жалости или за мой счет решил совершать поступки, достойные настоящего мужчины, и все такое прочее.
— Мэй, я люблю тебя.
— Лучше обдумай все это еще раз.
— Я не собираюсь больше об этом думать, — сказал Вилли, но в его голосе не было уверенности. Он не мог разобраться в своих чувствах, подозревая, что его предложение Мэй продиктовано его представлениями о рыцарской чести. Наивный и неопытный в житейских делах, Вилли Кейт был пленником провинциальной морали. Более того, он не был самым умным парнем на свете. После ночи в Йосемитской долине Мэй несколько упала в его глазах и тем не менее стала еще желанней. Он не знал, что ему делать, и чувствовал себя скверно, потому что рядом была такая девушка, как Мэй, и он боялся ее потерять.
— Ты собираешься поговорить с матерью?
— Да. Лучше, если она будет знать об этом, и как можно раньше.
— Хотелось бы мне услышать, как ты объяснишь ей все это.
— Я расскажу тебе о нашем разговоре сегодня же вечером, — сказал Вилли. — Во всех подробностях.
Наступила долгая пауза, после которой Вилли наконец сказал:
— Теперь такой вопрос — вероисповедание? Ты очень религиозна?
Он с большим трудом заставил себя заговорить об этом. Ему было неловко оттого, что приходится говорить глупыми и напыщенными фразами о том, что, в сущности, не имело никакого значения.
— Боюсь, Вилли, что примерной католичкой я никогда не была и не буду. Так что вопрос сам собой отпадает, — сказала Мэй.
— Ну и прекрасно.
Автобус свернул к придорожному ресторанчику и остановился. Испытывая огромное облегчение, Вилли вскочил.
— Пойдем, выпьем кофе, иначе я просто умру от голода.
На одном из передних сидений пожилая леди распаковывала корзинку с едой. Она с умилением посмотрела на хорошенькую рыжеволосую девушку в пальто из верблюжьей шерсти и юного розовощекого энсина в длинной шинели с золотыми пуговицами, белом шелковом кашне и белой офицерской фуражке.
— Посмотри, — сказала она своему спутнику, пожилому джентльмену, глаза которого были прикованы к корзинке с провизией. — Какая красивая пара.
17. Две бутылки шампанского
Марик спал неспокойно и проснулся от звука металлической дрели прямо над своей головой. Он отбросил наваленные горой одеяла, соскочил с койки и вздрогнул от прикосновения босых ног к сырой палубе. При свете электрического фонаря он оделся, натянув на себя засаленную форму.