Бунт в "Зеленой Речке"

Коули отодвинул Уилсона в сторону.

— Ничего, мужики, скоро у вас появится возможность потренироваться от души. Уилсон, останься здесь.

Кивком головы негр приказал Девлин следовать за ним. Они вышли из палаты; задержавшись в манипуляционной, Коули достал из ящика стола тюбик. Через зарешеченные двери палаты они вышли в коридор. Теперь от входного тамбура их отделяли три двери. Первая представляла собой простую деревянную дверь без решеток и засовов с обычным врезным замком, язычок которого, как правило, убирали. За этой дверью находились пустая комната с телевизором, две ванных, стенной шкаф для постельного белья и две кладовки. Дальше была тяжелая, сваренная из стального листа дверь с глазком; Коули отпер ее и распахнул настежь. Впереди, за комнаткой Сяня и кабинетом Бара, находилось последнее препятствие — ворота, собранные из стальных прутьев четырехсантиметровой толщины. Грохот балки, бьющей во входные двери, здесь просто оглушал. Коули протянул Девлин тюбик.

— Это клей, — пояснил он. — Какая-то разновидность эпоксидной смолы. Закачай его в замочную скважину на случай, если у кого-либо из этих козлов хватит ума подобрать ключ. Я вернусь через минуту.

Девлин взяла тюбик и подошла к стальной решетке. По мере приближения ко входу она начала различать в сплошном грохоте отдельные звуки: треск дерева, позвякивание плоского засова, героически выдерживавшего натиск, мучительное поскрипывание старых петель… Девлин свернула с тюбика колпачок и, вставив аппликатор в замочную скважину, начала выдавливать клей. Когда вязкая жидкость проступила вокруг кончика тюбика, девушка вытащила аппликатор. В ту же секунду в темноте холла раздался оглушительный треск и скрежет расщепленного дерева и изломанного металла. Со двора донеслись ликующие вопли и улюлюканье; затем послышался тонкий высокий голос, что-то неразборчиво приказавший. Гиканье стихло, и наступила мертвая тишина. Ноги Девлин будто приросли к полу; молчание тянулось и тянулось… Дыхание, вырывавшееся из ее собственной груди, казалось ей оглушительным.

Из-за угла появилась одинокая фигура. Шагнув к решетке, человек остановился напротив Девлин. Бритоголовый юноша с лицом ангела. Гектор Грауэрхольц.

— Доктор Девлин? — очаровательно улыбнулся он. — Кажется, вы как-то хотели со мной поговорить…

Бурный выброс адреналина парализовал нервную систему Девлин, лишив ее мышцы возможности сокращаться. Она не могла ни моргнуть, ни сглотнуть слюну. Ее тело с головы до ног будто наполнилось подрагивающей инертной жидкостью. В экстремальной ситуации смертного боя или падения с высоты смысл такого явления заключался в безболезненном, покорном принятии неминуемой смерти. Так кролик смотрит на фары летящего на него автомобиля… Так Девлин смотрит в яркие пуговичные глаза с той стороны решетки. Грауэрхольц подошел вплотную к двери.

— Так что вы хотели мне сказать? — спросил он.

В его голосе не слышалось угрозы — только непонятная невинность: так ребенок спрашивает у учительницы разрешения сходить пописать. Девлин вздрогнула, и сидевший в ней ученый подсказал, что это неплохой признак: во всяком случае, хоть на какое-то действие она уже способна. А теперь, продолжал ученый, сосредоточься на своих голосовых связках и ори погромче.

Но она молчала.

Грауэрхольц прижался физиономией к прутьям. Девлин не шевелилась. Ее нос почуял кислый запах его дыхания.

— А знаете, мы сцапали Рея Клейна!..

Девлин насухую сглотнула.

— Я вам не верю, — сказала она.

Странно, пока речь не зашла о Клейне, она не могла вымолвить ни слова… Инертная жидкость в ее теле начала постепенно сжиматься.

— Если вы нас не впустите, мы притащим его сюда и прямо на ваших глазах обдерем шкуру с его петушка.

Жидкость полностью отхлынула от рук, ног и головы Девлин, она обнаружила, что при желании сможет двигаться. Ей на память пришла не так давно произнесенная Коули фраза, и она повторила ее:

— Поцелуй меня в задницу.

— С удовольствием, — ухмыльнулся Грауэрхольц.

Резко просунув руку между прутьями решетки, он схватил девушку за левое запястье и потащил ее к двери. Его вторая рука нырнула вниз и сгребла Девлин между ног.

— И эту штучку я тоже с удовольствием сожру, — пропыхтел он, раскрыв рот в детской улыбке и злобно щурясь в лицо Девлин.

Девлин, подавляя отвращение, сунула мерзавцу носик тюбика прямо в левый глаз и с силой нажала.

— Сожри лучше это, — посоветовала она.

Сдавленно выругавшись, Грауэрхольц отшатнулся от решетки и сложился вдвое, царапая лицо и пытаясь протереть глаз от полупрозрачного вещества, липнувшего к пальцам длинными нитями.

— Бубба! — взревел он.

Раздался топот множества ног, и из-за угла в коридор вывалилась целая толпа. Девлин начала потихоньку отходить. Полуосевший Грауэрхольц враз затерялся среди здоровенных потных мужиков, сгрудившихся у решетки, тянущих к женщине руки и наперебой выкрикивающих гнусные угрозы, требования снять трусики и мольбы немедленно отсосать всем или хотя бы показать сиськи. В глазах светилось безумие, из ощеренных, распяленных в крике ртов текла слюна. Жидкость, наполнявшая тело Девлин, теперь сосредоточилась в ее животе, и имя этой жидкости — страх. Она настолько испугалась, что плохо соображала. В первый раз с тех пор, как Галиндес подтолкнул ее к лазарету, Девлин испугалась по-настоящему. Одна из тварей, воющих по ту сторону решетки, достала свой член и начала онанировать.

С возрастом католицизм вложил в Девлин свою концепцию зла как посторонней силы, непознаваемой вещи в себе, неизбежности; как некоей первичной формы, которая, не будучи явлением сама по себе, получала воплощение в некоторых других явлениях. Например, в массовом убийстве невинных. Научный же опыт девушки зло отрицал. Подобно тому как в цепочке поставленных друг за другом костяшек домино падение первой провоцирует рано или поздно падение всех, в жизни отдельной личности одно или несколько событий неизбежно приводят к массовому убийству в конце. Изучение этого процесса и составляло суть ее профессии. Если преступление на первый взгляд представлялось бессмысленным, то это происходило от недостатка информации, а не оттого, что преступником руководило зло как явление. Миллионы слов, сказанных на лекциях, отрицали существование зла. Но сейчас, глядя на искаженные, покрытые шрамами хари, всклокоченные бороды и татуированные лапы, Девлин видела зло воочию, в чистом его виде. Нет, его нельзя было потрогать или почуять — она видела злобные лица, чувствовала свой страх, обоняла вонь множества тел; зло же не поддается органам чувств. Зло нельзя посадить на скамью подсудимых. Но оно присутствовало здесь, в этих людях, в нечистом воздухе, в стальной решетке, содрагавшейся под ударами кулаков, в самих гранитных стенах, окружавших всех присутствующих…

— Девлин!

Она обернулась. Из-за сплошной стальной двери Эрл Коули тащил за собой пожарный шланг. Девлин подбежала к нему, чтобы помочь. Вслед ей выплеснулся поток бессильной ярости:

— Нигерсукаблядьубьюпаскудасука!..

Когда Девлин поравнялась с Коули, тот крикнул в глубь коридора:

— Давай!

Древний желтый полотняный рукав вздулся и закрутился в руках негра. Из наконечника вылетела тугая струя, и Коули уперся было ногами в пол, но тут же обалдело вытаращился на Девлин, которая без лишних слов вырвала у него шланг и, вопя сквозь стиснутые зубы сама не зная что, прижала наконечник к бедру, чувствуя, как сила воды передается и ей. Сияющая струя прострелила весь коридор и ударила прямо в толстые брюхи, колючие бороды и истекающие ненавистью морды. Таща шланг за собой, она мелкими шажками вернулась к решетке, не обращая внимания на предостерегающие крики Коули. Ее губы шевелились, в горле клокотало, и снова она не могла разобрать собственного голоса за грохотом боевых барабанов в ее голове. Направляя струю то на одного, то на другого, она по очереди отшвыривала головорезов от решетки, вынуждая их беспорядочно отступать. Она смыла онаниста и его поганое семя, разъяренных гигантов, все это грязное татуированное отребье вместе с тем злом, которое они несли ее друзьям. Когда до решетки оставалось два метра, шланг натянулся, не пуская ее дальше; перед ней остался только один человек, вцепившийся костлявыми руками в стальные прутья с силой безумного, — ангел-психопат с искаженной безмерной злобой одноглазой физиономией. Девлин бросила шланг на пол, где он тут же принялся крутиться и извиваться, и достала из-за пояса разводной ключ под непрерывные бессвязные вопли Грауэрхольца:

— Сука! Сдохни! Сука! Сдохни! Мать твою! Падло! Нигеры! Нигеры! Сдохни! Сука!..

Размахнувшись, Девлин съездила его по костяшкам пальцев правой руки. Грауэрхольц подавился и отдернул руку. Девлин снова занесла ключ и посмотрела прямо в его единственный, ярко сияющий, налитый кровью глаз. Грауэрхольц не отцепился, и тогда девушка ударила его и по левой руке. Негодяй, всхлипывая от расстроенных чувств, отшатнулся назад, тряся окровавленными руками. Из-за его спины вынырнул промокший насквозь мордоворот и, обхватив его за плечи, потащил назад. Грауэрхольц не сопротивлялся. Пока он отходил, всхлипывания перешли в хихиканье, а оставшийся незаклеенным глаз взглянул на Девлин.

— Мы еще вернемся, подстилка негритянская. Мы вернемся. Вернемся!

Девлин следила, как они свернут за угол.

— Мы вернемся, сука…

Коридор перед ней внезапно оказался пустым, и в этой пустоте даже шипение бьющегося о стенки пожарного рукава казалось тишиной. Девлин качнулась вперед и, не в силах устоять перед невесть откуда взявшимся спазмом в желудке, выпустила в крутящуюся под ногами воду тонкую струйку желчи. Чтобы устоять на ногах, ей пришлось придерживаться за решетку. Некоторое время ее колотило, затем дрожь внезапно прекратилась. Рука Коули легла ей на спину.