Бунт женщин

— Ну, и чем, чем, скажи, отличается насилие над тобой Русланы от насилия Геннадия? Её власть над тобой от власти Геннадия? Ты снова под каблуком. Ну же, Инна, прошу тебя, очнись. Ты сама человек, понимаешь?

— Не понимаю, о чём ты? — спрашивает мама.

— Конечно, не понимаешь. Откуда тебе такое понимать? Вот на! — Я бегу к своей сумке, вынимаю пачку мелко исписанных листков. — Читай!

— Что это? — спрашивает мама.

— Руслана, когда вступила с Инной в определённые отношения, дала Инне почитать свой дневник. Инна, конечно, читать не стала, не захотела поднапрячься и сама разобраться, с кем свою жизнь связывает теперь. Захотела бездумно — снова под бич и чужую власть. Но она меня спросила, что ей делать с дневником, я и попросила её снять ксерокс и прислать мне. После этого я восстала против их отношений. Но Инна не захотела слушать меня. Чего тут понимать, мама? Лесбиянка Руслана, вот кто, Иннин «мужчина». Почитай, мама. В чём, в чём, а в честности перед собой Руслане не откажешь. Много чего узнаешь.

Мама выпрямилась и смотрит удивлённо на меня.

— Да, Инна опять жертва, Инна опять раба! — кричу я. — Свобода женщины — ложь, понимаешь? Инна хочет подчиняться. А Руслане нужна власть.

— Что с тобой, доченька? — испуганно спрашивает мама. Бог с ней, с Русланой, что с тобой? Ты совсем больна. Чего ты так боишься?

— Савонаролы, — выдавливаю из себя и плюхаюсь на стул.

— При чём тут Савонарола, он, кажется, жил в пятнадцатом веке.

Не в пятнадцатом… сейчас живёт, только в другом обличье. Глаза и плюющийся искрами костра рот!

Мама обнимает меня.

— Ты горишь?! Ты трясёшься вся, ты совсем больна, у тебя лихорадка. Почему всё так тебя тревожит? Какое отношение к тебе имеет Савонарола, какое отношение к тебе имеет Руслана?

— Общее… — шепчу я, — цепляется… — У меня стучат зубы.

Савонарола, Руслана, герцог Чезаре Борджиа, Нерон…

— Одно и то же… не ходи, мама, к ней, — шепчу я.

Меня поят валерьянкой. Меня укладывают в постель. Четыре руки растирают меня. Два голоса баюкают меня.

— Мама, не уезжай от меня, — сквозь стиснутые сонные зубы наконец выдавливаю я.

— Нет, конечно, нет, я не уеду. Так ты этого испугалась?

— Она больна, — голос Инны.

— Она очень впечатлительна, настрадалась, терпит в себе, а Руслана коснулась болевой точки. — Мамин голос. Мамины руки.

— Мама, не уезжай. Мама…

— Я с тобой, доченька, только с тобой, ничего не бойся, я буду жить для тебя.

— И для себя, мама!

Говорю или думаю? Я уже сплю, и уплывают от меня Шушу с телом водоросли, Люша, отец, Пыж из моего детства со своей горько-сладкой слюной, Савонарола, Руслана.

Глава вторая

Виктор рассказал Валентине о том, что случилось, передал мою просьбу, и она вызвалась помочь вернуть отца к жизни.

Валентина не назвала его по имени-отчеству и не воззрилась на него влюблённым горящим взором, как сделала бы Люша, она сказала:

— Хочу есть. — Сказала таким тоном, каким говорят избалованные красавицы.

Она и есть избалованная красавица.

— Покормите меня, пожалуйста, — капризно говорит Валентина моему отцу.

И отец… поднимает голову. Бессмысленно смотрит на Валентину. Наконец на смену отрешённости является удивление.

— Ты откуда взялась? Что тут делаешь?

— Зашла поужинать. Гуляла, иду, думаю, почему бы не заглянуть? Я очень хочу есть. Пожалуйста, покормите меня.

— От меня ушла жена, — говорит отец. И кричит: — Никого я не любил, только её. Никто мне не нужен, только она. А она… бросила меня.

— Как я понимаю, она уехала не с мужчиной, а с вашей родной дочерью. Вполне естественно, что она боится за Полю… после такой травмы. Поля до сих пор не пришла в себя. Не думайте сейчас о дурном. Мария Евсеевна никогда не изменяла вам и не изменит, она — глубоко порядочный человек, она — редкий человек, она любит вас, она хочет помочь дочери.

Душ Валентининых слов действует — отец встаёт со стула, на котором просидел сутки, и — оглядывается.

— Врёшь ты всё. Смотри, голый дом, увезла цветы, увезла деревья.

— В другой город?! Она знает, вы заняты, вы можете забыть полить их. Что особенного, попросила подругу заботиться. Вы посмотрите на себя… с лица спали. Когда вы в последний раз ели?

— Знаешь что, посмотри ты, что у нас есть.

— Нет уж, лазить по чужим холодильникам…

Отец идёт к холодильнику сам. Достаёт тарелки с едой — дары Ангелины Сысоевны, аккуратно укутанные плёнкой.

В этот вечер Валентина не ушла домой. Она легла в моей комнате. Утром вышла, когда отец уже уходил на работу.

— Ты придёшь накормить меня обедом? — спросил он от двери.

— Я — вас? Почему? Где это видано, чтобы гостья кормила хозяина? Я не домработница, не уборщица, не служанка… — Валентина потянулась, демонстрируя свою великолепную фигуру.

Отец шагнул от двери к ней.

— Вы опоздаете на работу, — усмехнулась она. — Дверь я захлопну.

— Я дам тебе ключ…

— Не надо. Если я и загляну в гости, то только когда вы будете дома и когда на столе будет обед. — Она рассмеялась и закончила громко: — Вы опоздаете на работу, раз, я опоздаю на почту — мне надо отослать в институт документы, два, меня хватятся родители и найдут у вас, три.

— Они не знают, что ты у меня?

Валентина смеялась так заразительно, что и отец улыбнулся.

— Вы что? Может, вы думаете, они сами доставили меня сюда? Я у Сонюшки, понимаете? Поэтому мне сейчас нужно срочно сматываться к ней. Родители пробуждаются в восемь тридцать и сразу примутся звонить. Сейчас без семи минут восемь, у меня мало времени.

— Обед будет готов, обещаю, я жду тебя в три часа.

— Ну, если будет… — Валентина ослепила отца улыбкой, — может быть, и приду… или позвоню, я ещё подумаю.

Отец пошёл к двери и тут же вернулся:

— А куда ты собираешься поступать? Ты уедешь?

— Обязательно уеду. Поступать буду на химфак в столичный университет, вы, кажется, там учились?

— Как, ты уедешь?! А я?!

Валентина смеялась, закинув отягощённую косами голову.

— Какую судьбу вы предлагаете мне? Сидеть возле ваших колен и смотреть вам в руки: накормите вы меня или нет? Мне нужны моя профессия и мой кусок хлеба.

— Пожалуйста, прошу тебя, поступай в институт нашего райцентра, он всего в часе езды! Я буду приезжать за тобой.

— Вы опоздаете… вы уже опоздали. Обещаю сегодня документы не отправлять.

Когда отец ушёл, Валентина опустилась на стул, на котором он просидел больше суток.

Была ли она влюблена в моего отца? Она не знала. Увидела не блестящего, к какому привыкла за школьные годы, — небритого, жалкого. И именно его небритость и жалкость совершенно неожиданно добрались до самых чутких точек её доброты.

Её первая победа. Он встал и пошёл. Он очнулся.

Не признаваясь никому и прежде всего — самой себе, Валентина хотела быть актрисой.