Бунт
Шрифт:
Я перехватил указательный палец ссученого юриста и чуть было не сломал. Вовремя опомнился. А то прямо тут, в суде, меня бы и закрыли надолго. Руку я убрал, но зубы сжались так, что челюсть свело.
Адвокат-то всё обманывал меня, говорил, что можно бороться. А в итоге… Я не добился правды.
Старая добрая трехлинейка готовилась вершить справедливость. Я уже два месяца как работал над тем, чтобы осуществить месть. То, как перевернули дело на суде, было не просто возмутительно, а фантастически невообразимо, нелепо — и оттого ещё более ужасно.
Олежек, крестный моих внуков, чтобы его черти жарили! Он сам давал показания, что его друг часто выпивал за рулем… Что Игорь, мой зять, чудачил на дороге. Привлекли социальные службы и опеку, откуда притащили целый ворох бумаг, измыслили, что дети были в социально опасном положении, школа — туда же.
Со службы Игоря, как и Лидочку с работы, уволили задними числами, причем по статье за пьянку, так что они, если судить по документам, ехали в машине уже безработными. В один момент из порядочной, даже эталонной семьи мои родные превратились в чудовищ.
И все это продолжилось и после заседания суда. Так как мне удалось не прямо обвинить, а через одного журналиста лишь намекнуть. Горюшкины же словно издевались. Да это и было глумление. Кирилла я видел на шоу на федеральном канале. Рассказывал он там о том, что собирается жениться. Что какие-то там обвинения — это всё завистники, конкуренты. А он спонсирует приют для животных и весь такой-присякой молодец. И девица эта… Она же, пассажирка-то его, всё знает, что тогда произошло. Но и она молчит, поддакивает Горюшкину.
Сперва я пробовал прорваться на передачу. Но… прямого эфира не было ни у кого, только запись. Чтобы я ни сделал, как бы ни выкрикивал в студии, желая донести до людей правду, меня просто бы вырезали.
Так что я не встревал. Рыдал беззвучно, разбивал костяшки в кровь, когда бил кулаком в стену, но не проявлял себя больше. Еще тогда, как я сделал первые звонки, было понятно, чем закончится этот спектакль. Но оставлять все это безнаказанным я тоже не собирался.
Я не мог простить им гибели моей семьи. Их не вернёшь, это верно — но я не мог сидеть и слушать, как мою дочь и ее семью очернили.
— Отойди, девочка! — прошептал я, наблюдая в прицел пассию убийцы, того самого Кирилла Горюшкина.
С этой дамочкой он, между прочим, со дня аварии, или даже раньше.
Я узнал все, что только можно и что не засветило бы меня перед внушительной охраной Горюшкина-отца. Это была Алина — и даже оставалось предположение, что девчонка в момент совершения преступления была в машине, но никаких данных о том не нашел.
Впрочем, зачем мне данные? Не она была за рулём.
— Вот так…
— Бах! — прогремел выстрел, от которого заложило уши даже в наушниках.
Мне не нужно смотреть, чтобы знать результат, но я не мог не увидеть творение рук своих. Я должен понять, что месть свершилась. Тело Кирилла — наркомана и убийцы — лежало на тротуаре возле машины. Рядом уже встали охранники, которые закрывали охраняемое лицо своими телами, но…
Да. Месть свершилась.
Камера «гоу-про» начала снимать сразу же после выстрела и транслировать происходящее со мной в один
телеграмм-канал, который, по моему заказу и за немалые деньги, был взломан, чтобы сегодня в единственный раз сработать на меня. Чтобы там была хоть какая-то аудитория. Я взглянул на смартфон. К трансляции прибавлялось все больше зрителей.— Месть… Он убил мою семью! — громко сказал я, убегая. — Я обо всем расскажу. Сейчас же и выложу документы. Большая просьба: копируйте все доказательства, рассылайте. Иначе они будут удалены очень быстро.
Рядом стояла моя «Нива», ей предстояло прослужить еще немного. Стартанув с места, я продолжал комментировать, что делаю и почему, снимая свои действия на камеру.
— Я сделал это, чтобы отомстить. Чтобы правосудие восторжествовало! — говорил я, не забывая маневрировать по улочкам Москвы.
Ранее я тщательно изучил те места, где придётся увиливать от вероятной погони. И все время я рассказывал о деле и комментировал то, что происходит. Лишь только камеру поставил на панели машины, чтобы не было видно, где именно я еду.
— Резонансное убийство! Застрелен сын известного бизнесмена… — вещало радио.
Час… Второй… Я все убегал, меняя машины и даже личины. Дважды я замечал преследование, но были наработки, куда и как уйти и где схорониться, переодеться, пересесть в иной транспорт. Уже третья машина мной поменяна. Сейчас я ехал на стареньком третьем «Пассате». Ну да не так много денег у меня, чтобы покупать более «неприметные» для столицы автомобили. Тут же «Бентли» менее заметна, чем «Фольксваген Пассат».
Телефонный звонок от Николая, того самого прокурора, я сперва скинул, подумал выкинуть телефон. Отследили-таки, вычислили мой новый номер. Но абонент был настойчив.
— Да! — резко поворачивая в подворотню, выкрикнул я, когда поставил на громкую связь.
— Максим, выключи на время трансляцию! — попросил Николай. — Есть что сказать не для всех.
— А у меня теперь уже никаких секретов нет! — сказал я.
Пауза…
— Хорошо… Уже давно шло следствие, Горюшкина должны были брать скоро. Там эпизодов много. Ну зачем ты влез со своей местью! Ну просил же я…
Теперь уже была пауза, спровоцированная мной. Я даже остановил машину.
— Вот и берите папашу, а сынка уже взял я! — подумав, прислушавшись к внутренним переживаниям, решительно сказал я. — И… Коля… Ты прости, я же считал тебя полным дерьмом. А ты не полное…
— Иди к черту, Макс! — усмехнулся абонент.
Я скинул вызов, осмотрелся по сторонам, прикрыл камеру, пересел в новый автомобиль. Теперь это был фольсваген поло. По газам…
— Я снова с вами! — сказал я, рванув с места с пробуксовкой.
А радио не прекращало сыпать информацией:
— Президент Российской Федерации поручил разобраться со случившемся. Глава государства уточнил, что в деле об аварии могут быть злоупотребления некоторыми чиновниками своими полномочиями. Между тем, президент осудил самосуд и… Глава Следственного Комитета пообещал…
— Неужели… — усмехнулся я и обратился к своей аудитории: — Теперь я еду сдаваться. Если кому интересно, то буду через час на Лубянке, 38. Думаю, вы все знаете этот адрес.