Бунт
Шрифт:
Нужно было постараться взять под контроль любые средства связи. Вокзала, телеграфа и телефона в это время, само собой разумеется, не было. Но именно колокол всегда предвещал какие-то события.
— Мудро, — согласился Матвеев. — Токмо нет уверенности у меня, что патриарх с нами. А коли послать твоих стрельцов в храмы? И они не пустят смутьянов до колоколов?
— Тогда, окромя стрельцов, взбунтуется ещё и люд московский. Скажут, что Нарышкины с Матвеевым храмы христианские захватили и латинянам передавать желают, — высказал, оглаживая густые каштановые усы, умную мысль Иван Максимович Языков.
—
Для меня не прошло незамеченным, что Ромодановский назвал меня наказным полковником. Если учитывать, что в этом времени слово имело почти такое же юридическое значение, как и написанная бумага, то меня нынче же можно было бы поздравить с назначением и признанием.
— Тогда мы будем знать, на нашей ли стороне патриарх, — сказал я.
— Мал ты ещё, кабы о владыке судить! — пробурчал Матвеев. Впрочем, осуждать не стал, а обратился к стоящему позади меня дядьке Никанору: — А ты кто будешь?
— Дядька егойный, отец во Христе! — отвечал Никанор, продолжая раболепно мять шапку.
— Вот иди и подбери из стрельцов тех, кто отправится до патриарха с посланием! — приказал Матвеев.
Дождавшись, когда Никанор отобьёт три поклона и удалится из антикризисного штаба, как я для себя назвал наше собрание, Матвеев продолжил:
— Подмётные письма повинно помножить. Кожный муж в Москве должен знать, что Пётр Алексеевич и Иван Алексеевич живы и здравствуют. Что Хованский — вор! Что это он народ и поднимает на бунт, дабы убить родичей царя и его самого…
— Нужно призвать всех стрельцов на защиту царя! — продолжал я.
— Поздно! — перебил меня Ромодановский. — По полкам почали жалование выдавать. Нынче они будут за тех, кто им платит.
— Но они все будут ведать, что супротив царя пошли. Стрельцов поднимают на бунт не токмо серебром, — увлекался я, вступая в дискуссию с боярином Ромодановским. — Мнят же стрельцы, что царя спасать идут. И что вы, бояре, весь род царский убить решили. А не будет веры у стрельцов, что они стоят за правое дело, так куда как меньше будет их в бунте. А кто из них покумекает, так и придёт нам помогать.
Бояре смотрели на меня с ещё большим удивлением. Словно я вещал какое-то откровение. Весь выкладывал я не прямолинейно, выискивал различные ходы в психологии стрельцов.
— Смотрю на тебя, полковник из десятских, и думаю: от лукавого ты с нами али же божьим проведением, — сказал Матвеев, глядя мне прямо в глаза.
Как будто бы от его взгляда сейчас чёртёнок во всём и покается. Я же вновь немного оголил рубаху, показывая свой крест в груди. Ничего говорить не стал.
Присутствующие перекрестились.
— Садись! — после некоторых раздумий сказал Матвеев, указывая на стул.
До того сидели лишь бояре, а я, как и положено, стоял после них. И то, что меня пригласили сесть за стол… Понимаю, что великую честь оказали. Вот бы батюшка удивился, что сижу я за одним столом с самыми родовитыми и влиятельными боярами России. Да только не узнает уже батюшка мой.
А может, он и наблюдает за всем этим, усмехается? И вовсе знает
уже Иван Данилович Стрельчин, рассказали ему, кто я есть на самом деле — что вторую жизнь живу. А может, злится, что занял место его сына?..Тем временем последовало предложение поесть, чего Бог послал. Я даже стал предвкушать, чего это Бог посылает на стол самым богатым и родовитым людям России. Однако дверь просторной комнаты распахнулась, и на пороге показался…
«Тьфу ты, вот черти принесли! Убью же гада! Есть должок!» — подумал я, но сдержался, не сказал вслух.
На пороге стоял Пыжов. Моя рука потянулась за саблей… Но её там не было, и слава Богу — ещё не хватало мне выхватить оружие в присутствии бояр. Но есть же у меня ещё потайной нож в подкладке рукава кафтана.
— К бунту призывают всех стрельцов! — запыхавшись, говорил Пыжов, не обращая внимания на мои гневные взгляды. — Говорят, как выдадут серебро стрельцам, так и собираться на Красной площади всем.
В антикризисном штабе установилось молчание. Началось.
И то, что на сроки начала стрелецкого бунта повлиял именно я — очевидно. Бунт начинался на три дня раньше.
Глава 14
Москва. Кремль
12 мая 1682 года
— Разрешите действовать! — решительно сказал я.
— Разрешить… — будто бы по нёбу покатал слово Языков.
После он посмотрел на Матвеева. Безмолвно спрашивая, мол, чего это я так разговариваю.
— Ну ты ж разумеешь, Иван Максимович, что изрёк наказной полковник? — понял Матвеев причины сомнений у боярина Языкова. — Ну а коли понятно? Чего ж смущаешься?
Ну да… Я стараюсь разговаривать на том языке, какой нынче в ходу, но явно некоторые устойчивые выражения и привычки выдают во мне… странные для этих людей привычки.
Вот Матвеев и намекал Языкову, чтоб тот вспомнил — многими я языками владею, а потому говорить могу иногда странно, по-нашему, но будто бы по-иноземному. Подходит.
— Как мыслишь, полковник, можливо ли оборонить усадьбы боярские в Москве? Тех, имена чьи в списке на убийство? — спрашивал Матвеев.
Я же едва сдерживал ноги, чтобы не вскочить и не побежать отдавать приказы. Действовать! Скорее! А боярин прямо сейчас размеренно, не спеша, ведёт разговоры. Степенная жизнь у этих людей, привыкли, что обещанного три года ждут, чего же суетиться? Бунт? А, ну ладно! Еще успеем поспать, поесть, а потом… Опять спать.
Однако чуть было и не пропустил я тот момент, что сам боярин Матвеев спрашивает у меня. Впрочем, пора бы уже перестать удивляться, да больше действовать. За ровню меня не примут, а ситуативно, теперь — я их потенциальный спаситель.
— Мой полк прибыл, почитай, в полном составе. И не только служивые люди Первого стрелецкого полка со мной, но также и иные присоединились к нам. Но нас мало. Могу предложить такое… — говорил я.
Я и раньше думал, как остановить грабежи. Если бунт будет развиваться похожим образом, как я знаю из хроник, то разграбленными окажутся многие усадьбы. Всех спасать — не выйдет. Да и свою прибыль нужно иметь в виду. Мне семью кормить. Так что предложение мое было конкретным и даже циничным.