Бунт
Шрифт:
Глава 15
Москва
12 мая 1682 года
Стольный град царства Российского кипел, как котел с водой. Стрельцы! На Кремль идут стрельцы!
Новость разлетелась быстро. По мере того, как толпы стрельцов направлялись к сердцу России, москвичи разбегались с новостями. Там услышат одно слово, тут два. Дальше — хватит человеческой фантазии, чтобы додумать, что творится. Как и то, зачем стрельцы пришли под стены Кремля.
И каждому хотелось привлечь к себе внимание, чтобы его слушали. Потому впитывались новости мгновенно, как
Не упускала эту волну и Воробьиха. Эта грузная женщина в годах часто ходила с растрепанными волосами, ее нередко принимали за ведьму. Но только те, кто не знал Микулину Никитичну, прозванную Воробьихой, могли ее считать дурной бабой.
Микулина имела очень большое сердце. Например, она подобрала с улиц уже четверых детишек и воспитывает их, как своих. Да, детишки эти по дому делают всю работу. Но кто за это упрекнет Воробьиху? Так что она была уважаемой дамой. Но очень любила поговорить и хотела показаться интересной, а потому сплетню старалась донести первой.
— Что будет-то? — вопрошала Воробьиха.
Известной многим москвичам сплетнице отвечали с большой охотой. И гадали, словно пытаясь предположить, как будет развиваться сюжет популярного сериала.
— А что-сь? Кремль возьмут, Нарышкиных на колья посадят, знамо дело! — отвечал пожилой энергичной вдове торговец Митрофан Сопотов.
К мнению этого мужчины многие прислушивались. Уважаемый купец был. Не богатый, а такой, что ближе к народу, и цены никогда не заламывал. И мука у него была неплохая, кукуйская, в основном. А все знали, что немцы с Кукуя муку хорошую мелят.
Разговор тот и был у лавки купца. Конечно же, как только люди узнали, что началось в Москве, сразу же рванули в лавки, скупать еду, соль. Ведь не бывает никогда сытно во время бунтов. А сколь его пережидать? Так что москвичи это знают, некоторые помнят и соляные, и медные бунты.
Вот и к лавке Митрофана всё подходили теперь люди. Но он ничего уже не продавал. Да и людей больно много стоит у лавки, не все из них знакомы. А это странно…
— А ты чего это лавку свою зачиняешь? Не бывало такого, что так рано торги ты сворачивал, — спрашивал у Митрофана гончар Афанасий.
— А что ж непонятно? С чего спрашивать, о чем и сам разумение имаешь? — раздраженно отвечал Митрофан Сопотов.
— Ты не уходи, Митрофан, где ж куплять муку станем, да и иное? — засуетилась Воробьиха, понимая, что именно собирается сделать купец.
Купец Сопотов не отвечал. Двое его работников уже готовили весь товар для отправки прочь, за пределы стольного града. И сам он с семьей уже через час собирался бежать из Москвы. У купца были родственники в Коломне. Вот и съездит к ним в гости. Давно звали. Все повода не было. А бунт в Москве — очень даже повод, целая причина.
— Купчины уйдут из града — и что тогда будет? — Воробьиха схватилась за голову и картинно стала причитать. — А на кого ж нас сирых оставляете? А детишек чем кормить-то?
— Ты, Воробьиха, не прибедняйся. Я тебе токмо вчера поутру продал ажно два пуда муки, да сколько соли. Ты уже сама все ведала, что творится. Это до уходу Первого стрелецкого полку в Кремль, — сказал торговец и с подозрением посмотрел на женщину.
Так
много за раз муки не покупают. Она же испортиться может, или крысы с мышами поспособствуют уничтожению муки. Значит, Воробьиха знала больше и загодя. И не призналась.— Пойду и я закроюсь! — подумав, сказал Афанасий, спасая Микулину Никитичну от вопросов.
Таковы побочные эффекты любого волнения, мятежа, бунта, революции. Деньги любят тишину! И припасы тоже.
— Митрофан Никитич, а ну-ка ты продай мне еще муки, — резко прекратив причитать, даже не попросила, а потребовала Воробьиха.
Её обычно мягкое и округлое лицо вдруг обрело некую твёрдость.
— Все… Нынче уже никому не продам, — сказал торговец и, заметив посмурневшие лица людей, попятился. — Прощевайте, люди добрыя, но уезжаю я.
— А как жа так? Воробьиха жа не за так просит, за медь и серебро покупать будет. А ты что? — спрашивал у купца стоявший до того молчаливым Митька Косой. — Нелюдь какой… Злыдень!
Митрофан Сопотов, услышав это и посмотрев на лица горожан, поспешил было изменить решение, ринулся к телеге, чтобы быстрее продать муку Воробьихе. Но… Поздно. Да и не собирался Митька Косой довольствоваться покупкой муки. Он тут по другой причине. В мутной водичке рыбку решил словить.
Митька был известным на Варварке и не только разбойником. Мудрым, хитрым. И обвинить его не в чем. Брал с торговцев не так чтоб много, но постоянно. Кто не платил такой вот выход, мог, например, угореть в пожаре. Вроде бы, и случайно. Пожары в Москве — дело частое. Но все знали, кто так мстит. Только раньше Косой действовал только тайно.
— Ату его, братцы! — выкрикнул Косой. — Бери и хлеба, и ткани… Все бери!
Оказалось, что большинство мужиков, что, будто случайно остановившись, стояли поблизости — все из ватаги Митьки Косого. Вот они и ринулись грабить. С упоением, с готовностью убить любого, кто встанет на пути их обогащения.
А почему нет? В городе нынче не встретить стрелецкой стражи. Скоро небедные москвичи, те, которым есть что сберегать, уедут из города. Так что — самое время. Грабить да решать те свои дела, которые были нежелательны, когда городские улицы охранялись стрельцами.
— Не дам! — Митрофан Сопотов встал перед воротами на свое подворье. — Митька, мы жа знемся! Я выплачу тебе все сполна!
— Потому и говорю, дядька Митрофан, с тобой. А могу ведь и без слов…
Воробьиха попятилась, отошла в сторону и давай голосить:
— Помогите! Люди добрые! — кричала женщина.
Нет… Никто не поможет. Нет порядка в Москве, нет опоры для добропорядочных горожан. Смута пришла и на улицы, и в головы людей. И теперь каждый будет спасаться так, как может. А большинство — просто отсиживаться, трясясь от страха, но ничего не совершая.
И никто теперь не прибежит на зов Воробьихи. Побегут, но не на крики — а куда подальше от этого места.
Митька Косой вытер свой нож об рубаху убитого им купца.
— Ну говорил жа, кабы сам все отдал! — посетовал бандит. — Упертый какой!
А в это время подельники известного разбойника, который, вроде бы, как завязал с преступной деятельностью, грабили подворье купца. Будут ограблены еще не один и не два торговца или ремесленника. Такова цена бунта.