Бурная жизнь Ильи Эренбурга
Шрифт:
Несомненно, Эренбург очень доволен тем, что Веркор проявил благоразумие и принял к сведению его соображения. Во время пребывания Веркора в Москве оба деликатно обходят молчанием щекотливые вопросы и беседуют исключительно на злободневную тему сохранения альпийской флоры [527] . Но западные интеллектуалы, которые, вместо того, чтобы поддержать «наследников Макбета» требуют их к ответу, обвиняют во всем коммунизм и покидают ряды сторонников мира, вызывают у него явное раздражение. Он пытается вернуть своих прихожан в «лоно церкви».
527
Интервью, данное автору Жан Брюллером (Веркор), Париж. Май 1980 г.
Между тем после расправы с «Литературной Москвой» Эренбург, как и все авторы злополучного альманаха, находится в опале. Тем не менее, ему разрешают напечатать статью «Необходимые разъяснения», адресованную, главным образом, зарубежным читателям. «Душевная растерянность», «духовная незрелость», «внутреннее смятение» — так характеризует Эренбург поведение западной интеллигенции. Суть статьи сводится к следующему: когда началось разоблачение культа личности, некоторые деятели западной культуры, которых трудно причислить к поклонникам капитализма, растерялись и усомнились в идеалах коммунизма до такой степени, что теперь рискуют потерять доверие советского народа: «Видя, что мы осуждаем отдельные ошибки нашего прошлого <…> [они] начали ставить под сомнение все достижения советского общества и советской культуры <…> Мы не собираемся отказаться от критики
528
Эренбург И.Необходимые разъяснения // Литературная газета. 1957. 9,12 февраля. № 18–19.
Позже в мемуарах Эренбург подробнее напишет о переживаниях своих зарубежных друзей, при этом не слишком заботясь о законах дружбы. Роже Вайян у него постоянно льет слезы; Клод Руа полностью потерял душевное равновесие: «Напрасно я пытался его урезонить, он меня измучил своими мучениями» [529] . Резонанс от этой филиппики получился довольно скромным. Орган французских коммунистов газета «Les Lettres francaises» вовсе проигнорировала послание.
В шестидесятые годы Симона де Бовуар и Жан-Поль Сартр не раз встречались с Эренбургом как в Москве, так и за рубежом, на конгрессах Движения за мир. Симона де Бовуар вспоминает: «Особенно раздражала его самоуверенность. Он считал себя послом культуры страны, в руках которой будущее мира. Настоящий коммунист убежден в своем монопольном владении истиной, и неудивительно, что Эренбург всегда говорил тоном проповедника на амвоне. И только личное обаяние и острая проницательность смягчали его догматизм» [530] . В этом описании верно лишь одно: Эренбург действительно считал, что он представляет культуру страны, определяющей будущее мира. Но он не был ни «настоящим коммунистом», ни догматиком. И он имел полное право относиться к Сартру с чувством некоторого превосходства после того, как тот, еще недавно метавший громы и молнии против коммунистов и Москвы, снова присоединился к его, Эренбурга, Движению за мир, поддерживая контакты с Сурковым, Корнейчуком и прочими аппаратчиками от литературы [531] . И это Сартр, с его независимым умом, знанием «изнанки» советской жизни (которым он был во многом обязан своей дружбе с Еленой Зониной), занимающий особое место среди «друзей СССР»! А когда «образцовый дилетант» и «донкихотствующий политик» [532] Эмманюэль д’Астье де ла Вижери в своих бесконечных письмах рассказывает Эренбургу о «душевных терзаниях» французских сторонников мира, то тот в ответ просит прислать ему сигареты «Галуаз», бургундского и кроссворды.
529
Эренбург И.ЛГЖ. Кн. 7. С. 449, 459.
530
De Beauvoir S.La Force des choses. Paris: Gallimard, 1963. P. 347.
531
См.: B'erard E.Sartre et Beauvoir en URSS // Commentaire. 1991. № 53. P. 161–168.
532
Эренбург И.ЛГЖ. Кн. 6. C. 309.
Эренбург под обвинением
Веркор, проводя параллели с Шекспиром, опоздал на целую эпоху: тиран умер, а продолжающееся разоблачение культа личности превратилось в нескончаемую вереницу обнародованных гнусностей, и ничем не напоминало «шум и ярость» шекспировских трагедий.
Как часто бывает в истории, второй раз трагедия повторяется как фарс. И вот в ноябре того же 1956 года Эренбурга просят подписать протест советских граждан еврейской национальности против израильской агрессии: 1956-й год ознаменовался не только маршем советских танков по Венгрии, но и Суэцким кризисом, вторжением израильской армии при поддержке Англии и Франции в Египет и полной победой Израиля. По словам близких, Эренбург гордился этой победой [533] . Для советских руководителей события вокруг Суэцкого канала были просто подарком судьбы — тут же заработала антиизраильская пропаганда, отодвинув в тень венгерские события. П.Н. Поспелов, правая рука Хрущева, обращается к Эренбургу с просьбой подписать заявление, осуждающее «империалистические происки Израиля». Эренбург не стал отказываться, однако выразил удивление, почему в письме ни слова не говорится о двух других участниках интервенции — Франции и Англии — и почему под таким документом подписываются только евреи. Его возражения не нашли понимания — письмо все-таки появилось в «Правде», но без подписи Эренбурга. Времена стали другими: отказываясь от подписи, он уже не ставил на карту ни свою жизнь, ни жизнь своего народа. Но одно осталось неизменным: по-прежнему лучшим средством от всех неурядиц оставалась антисемитская кампания, и по-прежнему Эренбургу предлагалось поддержать ее своей подписью.
533
Интервью, данные автору И.И. Эренбург (Москва, декабрь 1979 г.) и Л. Мэр (Стокгольм, декабрь 1979 г.).
Однако Эренбург понимает, что с этой стороны он более всего уязвим, и удара надо ждать не только от советской власти. В марте того же года во французском еженедельнике «Экспресс» появляется статья еврейского философа Манеса Шпербера, который, опираясь на «распространившиеся в России слухи», возлагает на Эренбурга «большую долю ответственности за исчезновение в СССР литературы на идише» [534] . Эренбург чувствует, что на этот раз он рискует оказаться уже не в роли жертвы, а в роли подсудимого. И действительно, статьей Шпербера дело не ограничилось.
534
Sperber М.La Liquidation de la litt'erature juive en URSS // L'Express. 1956. 30 Mars.
В апреле 1957 года «Фольке Штимме», газета польских евреев-коммунистов, подняла вопрос о разгроме в 1945 году советского Еврейского антифашистского комитета и расстреле еврейских писателей в 1952 году. Ответ советских товарищей был преисполнен такого негодования и высокомерия, что газета решила обратиться к международной общественности. Американский писатель Говард Фаст, известный своими левыми убеждениями, громогласно заявляет о своем выходе из компартии. Объясняя причины своего поступка, он упоминает Эренбурга: «Неужели такой человек, как Эренбург, видевший и осудивший нацизм, не смог найти слов, чтобы выразить протест против убийства еврейских писателей в СССР?» [535] Через несколько месяцев в британской и французской прессе появляются разоблачения Бернара Турнера, бывшего корреспондента американской газеты «Дейли Геральд Трибьюн» в СССР, который в 1943 году был арестован и приговорен к десяти годам лагерей. Турнер утверждал, что в лагере он встретился с И. Фефером и Д. Бергельсоном, и будто бы они обвиняли в своем аресте и в разгроме ЕАК Илью Эренбурга. В ответ Эренбург направляет письмо в редакцию «Le Monde». Письмо было опубликовано, но с комментарием, который лишал слова писателя всякой достоверности [536] . На этот раз ему пришлось испить чашу до дна. Он пытается обратить внимание на фактические ошибки, содержавшиеся в обвинениях Турнера: тех, кого намеревались расстрелять, не отправляли в лагерь, следовательно, Турнер никак
не мог встретить Фефера и Бергельсона. В 1952 году никто не мог знать, что арестованные в январе 1949-го писатели были расстреляны: семьям сообщили об исполнении приговора только в 1955-м. Но было и немало такого, чего Эренбург не мог написать в своем ответе «Le Monde». Как, например, объяснить западной публике, что, привлекая внимание к судьбе осужденных, можно было не только усугубить их участь и поставить под удар себя самого, но и вызвать новую волну арестов? И что уж никак не ему, рисковавшему жизнью, но не подписавшему письма с требованием депортации евреев, оправдываться перед теми, кто выставляет его проводником сталинской политики антисемитизма. Да и в то время, когда Сталин уже давно был в могиле, а кампания против «безродных космополитов», казалось, канула в прошлое, знал ли кто-нибудь на Западе, что только что опубликованная им статья о Борисе Слуцком вызвала настоящий взрыв негодования? Разве в Париже хоть кто-нибудь представлял себе, что у него на родине попытка назвать «народной» поэзию поэта-еврея однозначно расценивалась как провокация или, хуже того, как преступление против русского народа? [537] Разве в Париже догадываются, что и само письмо Эренбурга в «Le Monde» было отредактировано «ответственными товарищами», чтобы максимально завуалировать национальную принадлежность расстрелянных? О многом он мог бы еще сказать, чтобы оправдаться перед лицом страшных обвинений. Он мог бы рассказать о непростых годах своей жизни, о целой эпохе. Только время для подобных откровений было не самым подходящим: осенью 1957 года резко «похолодало». Но именно тогда у него зародилась мысль о книге воспоминаний. Тогда же он написал и пронзительное стихотворение, которое потом процитирует в своих мемуарах:535
Fejto F.Les Juifs et I’antis'emitisme dans les pays communistes. Paris: Plon, 1960.
536
L'Antis'emitisme en URSS du temps de Staline // Le Monde. 1957. 22 августа. Ответ И. Эренбурга в: Le Monde. 1957. 26 сентября; см. также: И. Эренбург — главному редактору газеты «Монд» Бёв-Мери. 13 сентября 1957 г // Письма. Т. 2. С. 438–439.
537
Эренбург И.О стихах Бориса Слуцкого // Литературная газета. 1956. № 89. Июль.
Голубь мира подстрелен
После разоблачения культа личности и последовавших за этим событий в Польше и Венгрии в недрах ЦК партии зреет оппозиция курсу Хрущева. Однако в июне 1957 года при поддержке маршала Жукова Первому секретарю еще удалось разгромить так называемую «антипартийную группу». Одержав победу, он тут же избавился от недавнего союзника, обвинив его в «бонапартизме», заодно покончив и с «коллегиальным руководством». Получив свободу действий, Хрущев возобновляет курс на модернизацию страны под лозунгом «Догоним и перегоним Америку!», пытаясь осуществить эту утопическую программу пресловутыми «волюнтаристскими» методами. Начинается эпоха «подъема целины»: сотни тысяч молодых людей, бросив учебу в вузах, отправляются в казахские степи и там, по уши в грязи, трудятся во имя коммунизма.
538
Эренбург И.Стихи. 1938–1958. С. 526.
Хрущев сломал жизнь нескольким писателям, благословил погромную кампанию против альманаха «Литературная Москва», однако ему при этом нравилось играть роль «доброго царя-батюшки». В мае 1957 года представители «творческой интеллигенции» приглашаются на правительственную дачу для «дружеской беседы»: там, разгоряченный выпитой водкой, Хрущев пускается в рассуждения о том, какие отношения, по его мнению, должны быть между интеллигенцией и властью. Но никакой «дружеской беседы» не получилось. Авторы «Литературной Москвы» «замкнулись в молчании», то есть, за редким исключением, не пожелали каяться в допущенных ошибках и не приняли протянутой им руки верховного правителя.
Две статьи Эренбурга, которые были уже сданы в печать, — предисловие к сборнику рассказов Бабеля и очерк о Стендале — задержаны. Однако в тот момент его больше волнует другое.
Дело всей его жизни — Движение сторонников мира — начинает разваливаться на глазах, не выдержав потрясений 1956 года. Между тем именно оно обеспечивало ему возможность ездить за границу, встречаться с Лизлоттой, да и просто дышать полной грудью. Кроме того, эта деятельность была для него спасительным щитом: не будь у него международной известности миротворца, его давно бы раздавил сталинский режим. В 1957 году он предпринимает последнюю попытку спасти положение: накануне заседания Всемирного Бюро Совета Мира, первого после венгерских событий, он обращается с письмом к своим коллегам — членам Бюро. «Нет худа без добра, — пишет он. — Венгерский кризис лишний раз доказал, что сейчас, как никогда, нам необходима международная организация, независимая от военных блоков, правительств, свободная от всякой идеологической опеки» [539] . Одновременно с письмом он составляет обращение в ЦК КПСС, в котором пытается убедить руководство, что необходим принципиально новый подход к Движению: «Для того чтобы сохранить движение хотя бы в тех рамках, в которых оно существовало, необходимо теперь изменить нашу тактику и путем взаимных уступок найти платформу, которая, служа в основе мирной политике Советского Союза, могла бы в том или ином вопросе довольно ясно отличаться от линии советской дипломатии». Надо расширить политическую базу Движения и ограничить прямое влияние компартий, особенно французской и итальянской [540] .
539
РГАЛИ. Ф. 1204. Оп. 2. Ед. хр. 448. Л. 6. (Перевод с франц.)
540
Там же. Ед. хр. 3416. Л. 37–42.
Внутри страны нападки на Эренбурга продолжаются и становятся все ожесточеннее. Всеволод Кочетов, вождь просталинского реакционного крыла, в своем романе «Братья Ершовы» рисует на писателя злобную карикатуру. «Литературная газета», главным редактором которой в то время был Кочетов, а за ней и другие газеты журналы наперебой утверждают, что Эренбург «пишет с политическим подтекстом», «идеализирует буржуазный строй» и «близок взглядам польских и югославских ревизионистов». Эренбург снова обращается в Секретариат ЦК, а копию направляет лично Хрущеву: «Тон критики становится все более резким и, как мне кажется, недопустимым. В журнале „Нева“ т. Архипов обвиняет меня в „мистификации“ советских писателей, то есть в сознательном намерении ввести их в обман. Свое обвинение в мистификации читателей он основывает на том, что я пишу, что Бабель последние годы работал над романом и что эта рукопись пропала <…> Конечно, я мог бы обратиться в Народный суд с просьбой защитить меня от клеветы. Но разбор такого дела мог бы быть использован нашими врагами, и, естественно, я не обращаюсь в органы советского правосудия» [541] .
541
И. Эренбург — Н.С. Хрущеву. 17 августа 1958 г. // Письма. Т. 2. С. 449–450.