Буря Жнеца. Том 1

Подошел Скорген и выругался, увидев труп.

– Его пытали. Пытали капитана. Это меруд, почти старейшина. Странник спаси, капитан, как бы на нас не подумали, если кто объявится тут до того, как посудина пойдет ко дну. Пытали. Не понимаю…

– Все просто. Им были нужны сведения.

– О чем?

Шурк Элаль огляделась.

– Они взяли журнал и карты. Ну, пираты могли бы так поступить, если они не из Летера, но тогда им незачем было пытать беднягу. И потом пираты забрали бы груз. Нет, тот, кто это сделал, хотел сведений – того, чего не узнать по картам. И на добычу им было плевать.

– Грязные скоты.

Она подумала про амфору с ее ужасным содержимым.

– Возможно, у них была веская причина, Скорген, пробить корпус. Но подождем поблизости. Черное дерево неохотно тонет; возможно, придется поджечь.

– Погребальный костер привлечет внимание, капитан.

– Риск, я понимаю. Выполнять.

Поднявшись на палубу, Шурк Элаль прошла на бак.

Чужие в море. Не дружат с тисте эдур. И все равно встречаться с ними не хочется.

– Скорген! Когда закончим, беремся за весла. Обратно к берегу.

Он вскинул брови в шрамах.

– В Летерас?

– А почему нет? Распродадим добычу и наберем экипаж.

Потрепанный человек улыбнулся.

Снова в Летерас, так точно.

Глава четвертая

Мятеж начался в то ужасное утро, когда сквозь густой туман, давивший нас десять дней, мы увидели поднимающихся над горизонтом на востоке многочисленных драконов. Непостижимо больших – головы выше солнца, тень от складчатых крыльев может поглотить весь Дрен. Это было чересчур страшно даже для самых закаленных солдат нашего отряда; от холодного взгляда темных глаз кровь отливала от сердца, гнулась сталь наших мечей и копий.

Войти в эту тень не осмелился бы и лучший воин Первой империи. Мы не могли принять такой вызов; и хотя я кричал в гневе и смятении, все это была лишь бравада, обязательная для командира экспедиции, и, честно говоря, я не собирался требовать от своих подчиненных мужества, которого мне самому не хватало. Никто не обратил внимания, что я сдался, возможно, слишком быстро, настолько все были рады свернуть лагерь, нагрузить мулов и двинуться на запад.

Тридис Адданикт, «Четыре дня в диких землях»

Когда окружающий мир был жесток, когда без дара сотрудничества выжить было невозможно, изгнание убивало почти любого. Не было более тяжелого наказания у племен – хоть оул’данов, хоть д’рхасилхани, хоть керин. Но именно клановая структура предполагала смертельную бескомпромиссность и соответственно гарантированную гибель изгнанного, одинокого, лишенного всего, что придает жизни смысл. Жертвы съеживались, теряли все свои навыки, высыхали и умирали.

Летери, с их громадными городами, с суматохой бесчисленных лиц, были почти индифферентны к изгнанию. Разумеется, и их пугало моральное наказание – в конце концов, они жили в семьях, как все люди, – однако шрамы, нанесенные изгнанием, были излечимы. Другая деревня, другой город – можно начать все сначала, и для некоторых это само по себе становилось привычкой. И своего рода освобождением от ответственности.

Красная Маска, репутация которого среди оул была не запятнанной для многих поколений, пришел к выводу, что природа летерийцев – ненавистных врагов – все-таки запятнала его дух. Изгнание не стало смертным приговором. Изгнание превратилось в дар: он открыл для себя свободу – соблазн, который влек юных воинов в Летерийскую империю, где анонимность служила и проклятием, и раскрепощением.

Изгнанный, он ушел далеко и даже в мыслях не держал возвращаться. Он был уже не тот, что прежде, не сын своего отца, но вот кем он стал – осталось загадкой даже для него самого.

Новое лето набирало жар, и зайцы под безоблачным небом порскали от одного куста к другому, пугаясь летерийской лошади, а Красная Маска ехал по следу стада на северо-восток. Стадо, как он понял, маленькое. Время от времени рядом с дорогой попадались облепленные мухами родильные пятна – тут самцы родара собирались в защитный круг, пока новорожденный теленок не набирался сил, чтобы подняться на ноги. И клан, сопровождавший животных, тоже, видимо, был невелик.

Телохранителей Красной Маски, к’чейн че’маллей, не было видно, впрочем, как всегда. Рептилии обладали непомерным аппетитом. В это время года дикие бхедерины, зимующие в небольших лесах, – быки-одиночки, крупнее своих родичей на равнинах юга, – выбирались из укрытия в поисках пары. Весом больше двух летерийских быков, воинственные и жестокие бхедерины бросались на любого, кто подойдет слишком близко, кроме самки своего вида. Саг’Чурок с удовольствием принимал громогласный вызов – Красная Маска видел это по медленному похлопыванию хвоста; к’чейн че’малль вставал на пути быка, высоко подняв стальные клинки. Как ни быстр бхедерин, а к’чейн че’малль быстрее. И каждый раз, убив животное, Саг’Чурок тащил добытую тушу к Гунт Мах и ждал, пока она насытится.

Красная Маска ехал весь день не спеша, чтобы зря не утомлять лошадь. Когда солнце начало клониться к горизонту, высветив далекие грозовые тучи, показался лагерь оул’данов, расположенный на старом острове между двумя высохшими руслами реки. Стада стояли по краям долины с двух сторон, а посередине виднелись куполообразные, сшитые из шкур жилища-типи. Дым от множества очагов устилал равнину.

Ни дозорных, ни пикетов. И лагерь велик для стада таких размеров.

Красная Маска въехал на гребень и стал изучать сцену внизу. То и дело доносилось ритуальное причитание. Между хижинами мелькали дети.

Через некоторое время его, сидящего неподвижно в высоком летерийском седле, заметили. Внезапные крики, торопливое движение в сгущающемся сумраке – и из лагеря неспешным шагом выехали полдюжины воинов.

А лагерь торопливо снимался: из затаптываемых костров сыпались искры, кожаные бока типи шли волнами.

За шестеркой воинов спешили пастушьи и ездовые собаки.

Воины оул приближались, и Красная Маска заметил, что они все очень молоды. Лишь год или два прошло со Смертной ночи. И ни одного ветерана. Где старейшины? И где поплечники?

Остановившись шагах в пятнадцати по склону, шесть воинов начали переговариваться свистящим шепотом, потом один из них повернулся к лагерю и пронзительно что-то крикнул. Суета внизу прекратилась.

Лица повернулись к Красной Маске. Ни одному из воинов, похоже, не хватало духу подойти поближе.

Собак меньше пугало присутствие одинокого воина; рыча и ощетинив загривки, они собрались перед ним полукругом. И вдруг, уловив неожиданный аромат, животные попятились, поджав хвосты и жалобно скуля.

Наконец вперед шагнул молодой воин:

– Нет, ты не можешь быть им.

Красная Маска вздохнул:

– Где ваш вождь?

Молодой воин набрал воздуху в грудь и расправил плечи:

– Я – вождь этого клана. Масарк, сын Найруда.

– Когда была твоя Смертная ночь?

– Все эти старые обычаи… – Масарк осклабился. – Мы давно отказались от таких глупостей.

Заговорил другой воин, стоящий за спиной вождя:

– Старые обычаи подвели нас! Мы их отбросили!

Масарк продолжил:

– Сними маску; она не для тебя. Ты хочешь обмануть нас. Под тобой летерийская лошадь – ты шпион управителя.

Красная Маска ответил не сразу. Скользнув взглядом по вождю и его воинам, он вновь уставился на лагерь внизу. На краю собиралась напряженная толпа. Красная Маска, помолчав два десятка ударов сердца, проговорил:

– Вы не выставили пикетов. Рота летерийцев может пройти вдоль хребта и ударить вам в середину, и вы не успеете подготовиться. Женщины громко плачут от горя, а звук в такую тихую ночь разносится на лиги. Твои люди голодают, вождь, и все же палят лишние костры – дым висит тучей, отражая свет. Вы отбраковываете новорожденных родара и миридов, вместо того чтобы забивать стареющих самцов и самок. У вас явно нет поплечников; если бы они были, то похоронили бы тебя в земле и устроили Смертную ночь, чтобы ты возродился заново, с новой, надо надеяться, мудростью – мудростью, которой тебе явно не хватает.