Буря Жнеца

Яни Товис что-то пробурчала под нос. Один из родичей, не иначе, погибший тысячу лет назад. – Ну, Тейян, – сказала она тихо, – ты умер от пьянства, и твой надгробный камень подпирает ныне порог кабака.

Вероятно, позорному падению в пьянство и нищету способствовал список неких таинственных и тяжких долгов… но какое великолепное напоминание о том, что судьбами людей управляют недобрые руки. А теперь… Восходом станет Брюллиг. Будет ли он носить корону так же достойно, как Тейян?

Распахнув дверь таверны, она шагнула внутрь.

Зал под низким потолком был забит. Все лица повернулись к ней.

Одно лицо оказалось знакомым: масса морщин, кривая улыбка… – Стяжка, – кивнула Полутьма. – Я послала Дозорного в деревню, чтобы найти тебя.

– Зато он найдет там Сквиш и пару десятков других. Они хорошенько натянули сеть над ближайшим к берегу морем, Королева, и на нитях сети были написаны истины. Чужаки…

– Знаю, – перебила Яни Товис, глядя Стяжке за спину, рассматривая ведьм и ведунов, Знающий Народ старых путей. Их глаза блестели в темноте зала; Полутьма ощутила и запах трясских старейшин – плохо свитая шерсть и заплатанные кожи одежд, рыбий жир, кислый пот. Приоткрытые рты показывали почерневшие десны, гнилые зубы.

Если у таверны был хозяин, он сбежал. Бочки вскрыты, кружки полны пряным элем. На очаге в середине зала испускает пар громадный котел с ухой, на столах расставлены многочисленные тыквы – чаши. По нечистому полу шмыгают большие крысы.

Тут гораздо больше ведьм, чем ведунов, поняла она. Среди поцелованных демонами это стало отчетливой тенденцией: все меньше и меньше мальчиков рождалось с допустимым числом признаков. Большинство получается слишком похожими на чертей. Но тут собралось больше двух сотен кудесников.

– Королева, – осторожно начала Стяжка, склонив голову. – Нити сплетены в сеть. Все трясы знают ныне, что вы отныне при власти. Кроме тех, что на Острове. Они знают лишь, что умерла ваша матушка.

– Значит, Брюллиг там предвкушает…

– Да, Полутьма. Что он станет Восходом, королем трясов.

«Возьми меня Странник!» – Нужно плыть на Остров.

Ропот одобрения смешался с дружным причмокиванием над кружками.

– Сегодня ночью вы замыслили провести ритуал, – сказала Яни Товис.

– Мы, как говорится, ослабим цепи, о Королева. Нужно протянуть сети через тропы мира. Поглядим, что поймается.

– Нет.

Глаза Стяжки сузились. – Почему это?

– Нет. Никаких ритуалов этой ночью. Ни следующей, ни после следующей. Пока мы не окажемся на Острове. Может быть, и там нельзя будет.

Таверна наполнилась тишиной.

Стяжка открыла рот, закрыла – и снова открыла: – Королева, берег жив голосами, как говорится… эти слова для нас. Это…это Старые Пути, наши пути…

– Моя мать имела обыкновение смотреть на всё сквозь пальцы. Да. Но я не такова. – Яни подняла голову, снова озирая скопище лиц, видя гнев и раздражение, нарастающую злобу. – Старые Пути подводили нас. Уже не раз. Ваши пути, – произнесла она твердо, – подведут всех. Я Королева. Я Полутьма над Берегом. Под моим началом находится Дозор. Брюллиг может стать Восходом – но это не решено. Вашего заявления будет недостаточно. Совершенно недостаточно. Восход избирается всем народом. Всеми трясами.

– Не позорь нас, Королева! – Стяжка уже не улыбалась. Ее физиономия стала маской ядовитого неприятия.

Яни фыркнула: – Пошлешь на меня проклятие, старуха? Даже не думай. Я надеюсь провести народ, чтобы он выжил в грядущих испытаниях. От вас я ожидаю целения, ожидаю благословения. Вы больше не правите. И не надо напоминать о матери. Я лучше вас знаю всю глубину ее сдачи. Я королева. Подчинитесь мне.

Они недовольны. Они так долго были здесь настоящей властью – если можно назвать властью жалкое умение исподтишка наводить порчу. Яни Товис понимала, что борьба только начинается, что их видимая покорность – притворство. «Они уже начали планировать мое падение. Как и ожидалось.

Йедан Дерриг, забудь про дозор у берега. Отныне ты будешь следить за моей спиной».

***

Скрипач открыл глаза. Едва – едва вечереет. Кряхтя, он перекатился на спину. Слишком много лет спит на холодной, жесткой земле; слишком много лет вместо матраца рваный дождевой плащ, вместо одеяла тощая шерстяная тряпка. Ну, хотя бы проспал он целый день, потешил старые косточки солнечным теплом.

Сержант сел и оглядел поляну. Со всех сторон свернувшиеся фигуры. На краю стоит Корик – последняя стража перед пробуждением. Не буквально стоит на страже, а сидит на пеньке.

«Да, в лесу водятся дровосеки. Хотя ни одного мы не повстречали.

Три ночи после высадки. Двигаемся вглубь суши, на восток. Странная тут империя. Дороги, тракты, редкие фермы, едва ли пригоршня городков на берегу – вот все, что мы видели. А где пресловутые Тисте Эдур, во имя Худа?»

Скрипач встал, изогнул спину, стараясь избавиться от болей и щелчков. Хотелось бы ему быть солдатом по кличке Смычок из Охотников за Костями, другим человеком, новым человеком. Но это не сработало. Хитрость не обманула никого. Хуже того: он не может убедить и самого себя, будто начал жизнь заново, отбросив наследие всех военных компаний прошлого. Жизнь так не переделывается. Проклятие. Он потрусил к Корику.

Полукровка – сетиец поднял взор: – Какую-то дурную войну мы тут получили, сержант. Пусть бы Улыба ткнула мне в ногу одним из своих ножиков – хотя бы запах крови почуяли! Давайте забудем про треклятых Эдур и начнем убивать летерийцев.

– Фермеров и свинопасов, Корик? Забыл, что они нам нужны как союзники?

– Пока что их не хватает на один треклятый взвод. Пора показать себя…

– Еще рано. К тому же, если мы не повстречали врага – это невезение. Клянусь, остальные взводы уже сцепились с ними разок – другой.

Корик хмыкнул: – Сомневаюсь. Едва один взвод пнет осиное гнездо, все леса наполнятся жужжанием. Но пока тихо.

Скрипачу было нечего возразить. Он почесался и отвернулся. – Закрой-ка глаза, солдат. Мы разбудим тебя, когда сготовим завтрак.

«Бурчи сейчас, Корик. Едва мы влезем в бучу, нынешние скучные закаты покажутся тебе райской идиллией. Но сколько раз можно напрасно обещать славные битвы? Пока что о героическом наследии Охотников нельзя сложить и одного куплета. Даже И’Гатан – просто недоразумение. Мы весело насвистывали, шагая в западню». У него до сих пор желчь разливается. Нужно было носом учуять неприятности. «Да и Геслер… мы позволили ему лезть вниз в тот день. Позор.