Буря Жнеца

– Поединки начнутся через четыре дня, – сказал император. – Канцлер, твои советники согласовали порядок Вызовов?

– Да, государь. Для начала трое наименее умелых. Полагаю, этих вы убьете за один день. Они заставят вас потрудиться – в этом мы уверены – но без чрезмерного напряжения. Второй день отведен на одного чемпиона. Женщину в маске. У нее необыкновенная быстрота движений и, похоже, полное отсутствие воображения. Победить ее будет трудно.

– Хорошо.

– Ваше Величество…

– Да? Что такое?

– Есть еще двое, о которых мы говорили недавно. Тартенал с кремневым мечом. Не побежденный ни одним поборником – фактически они не решаются бросать ему вызов. Он имеет обыкновение ломать кости…

– Да. Тот наглец. – Рулад улыбнулся. – Я уже сражался с Тартеналами.

– Но ни один не обладал умениями Карсы Орлонга, государь.

– Все равно.

– Он может преуспеть и убить вас, государь. Даже не один раз. Не семь, разумеется – эти дни давно прошли. Возможно, три или четыре раза. Мы выделили три дня.

– После женщины в маске?

– Нет, есть еще шестеро. Они займут два дня.

Ханнан Мосаг уставился на канцлера: – Три дня на Тартенала? Ни один поборник еще не продержался три дня.

– И все же мои советники единогласны, Цеда. Он… уникален.

Рулад снова задрожал. «Быть убитым Карсой Орлонгом два или три раза… Да, государь, это абсолютный ужас…»

– Остается один, – произнес император.

– Да. Тот, кого зовут Икарий. Он будет последним. Если не на восьмой, то на девятый день.

– И сколько дней продержится он?

– Не известно, государь. Он не сражается.

– Откуда же мы знаем, что он умеет сражаться?

Трайбан Гнол снова поклонился: – Ваше Величество, мы уже обсуждали это. Доклад Варата Тауна, подтвержденный компаньоном Икария, Таралеком Виидом. А недавно я узнал нечто новое, совершенно необычайное.

– Что же? Говори скорее!

– Среди недостойных сражаться оказался монах с далекого архипелага. Может показаться, государь, что этот монах – как и весь его народ – поклоняется одному богу. И бог этот – никто иной, как Икарий.

Рулад отпрянул, будто его ударили по лицу. Кончик меча подскочил и с лязгом вернулся на место. Брызнули мелкие куски мрамора. – Я скрещу клинки с богом?

Канцлер пожал плечами: – Есть ли истина в таких притязаниях, Ваше Величество? Кабалии – примитивный, невежественный народец. Не сомневаюсь, они видят в дхенраби души морских бурь, а в крабах – лица утонувших. Должен лишь добавить, Император: монах верит, будто его бог безумен, и отвечать на это следует лишь маской безумного смеха. У дикарей невероятные предрассудки…

– Бог…

Трайбан Гнол украдкой поглядел на Мосага. Лицо Короля-Ведуна было непроницаемо. Это почему-то пробудило в животе канцлера холодного червя тревоги.

– Я убью бога…

– Нет причин думать иначе, – тихо, проникновенно уверил его Гнол. – Это очень кстати, государь. Пришло время объявить о вашей божественности.

Рулад широко раскрыл глаза.

– Бессмертие уже доказано. Поклонение? О да, вам поклоняется каждый житель империи. Не подобает торжественно провозглашать то, что и так хорошо известно. Но когда вы встанете над хладным трупом Икария… да, смею думать, это будет достойное провозглашение.

– Божественность. Бог.

– Да, Ваше Величество. С полной достоверностью. Я отдал приказы Гильдии Скульпторов, и самые умелые мастера уже взялись за работу. Мы отметим окончание Вызовов самым подобающим, пышным торжеством.

– Да, ты воистину мудр, – сказал Рулад, облегченно откидываясь на спинку трона. – Весьма мудр.

Трайбан Гнол согнул спину, игнорируя злобное бурчание Мосага. «О, Цеда, теперь ты мой. И я найду тебе применение. Тебе и твоим мерзким Эдур. О да». – Он опустил взор на руки, так величественно покоящиеся на пряжке пояса. – Государь, следует отдать приказы армиям. Мы с Цедой обсудим расположение магов и его к’риснанов.

– Да, разумеется. Оставьте меня. Приступайте к делам.

Взмахнув рукой в прощании, Гнол попятился, не разгибая спины. Глаза его созерцали пол, покрытый слоями пыли и крошками мрамора.

Он слышал, как тащатся к дверям Ханнан Мосаг и его сборище уродов. Словно шлепают пять блуждающих жаб – переростков. Уподобление вызвало на губах слабую улыбку.

Едва двери закрылись за ними, Гнол повернулся и поглядел на Мосага. Но Цеда продолжал путь, и жабы шлепали следом.

– Ханнан Мосаг, – крикнул канцлер ему в спину. – Вам и мне нужно…

– Оставь это дерьмо Руладу, – бросил Цеда.

– Он будет недоволен, услышав, что вы не желаете сотрудничать…

– Улепетывай отсюда заткнув пасть, Гнол. Знай, скоро наступит такое недовольство, что не поможет все твое блеяние.

– Вы это о чем?

Ханнан Мосаг не ответил.

Трайбан Гнол смотрел вслед Эдур, пока они не свернули за угол, исчезнув из вида. «Да, Цеда. С тобой я расправлюсь с превеликим удовольствием». – Сиррюн, собери подчиненных во дворе. Будьте готовы выехать в течение звона. И магов с собой забери.

– Слушаюсь, господин.

***

Канцлер оставался на месте, пока все не ушли. Затем он удовлетворенно двинулся в сторону своей конторы. Однако червь тревоги не желал утихать и ворочался где-то глубоко внутри. Придется подумать – слишком опасно не обращать внимания на предупреждения инстинкта. Но не сейчас. Необходимо вознаградить себя, выпустить поток блаженства. Все прошло как по нотам – подробность, будто император стал главной целью иноземцев, просто подсластила блюдо. Тисте Эдур, разумеется, поднимутся на защиту своего повелителя.

Но родные братья Рулада, тогда, в день восшествия на престол… Червь завозился с новой силой. Гнол скривился, ускорил шаги, спеша в убежище своей конторы.

Чтобы обнаружить: оно оккупировано.

Трайбан Гнол замер на пороге, удивившись и огорчившись присутствию около широкого рабочего стола постороннего. Малиновые шелка, ониксовые перстни, дурацкий символический жезл, ритмически постукивающий по пухлому плечу. – Во имя Странника! Что вы забыли здесь, Блюститель?

Карос Инвиктад вздохнул: – Разделяю ваше недовольство, Канцлер.