Буря Жнеца

Может быть».

Багг готовился исчезнуть. Иначе адвокаты, не говоря уже о кредиторах, разорвут его по суставам. Это был бы весьма неприятный жизненный опыт. Но вначале надо предупредить Теола.

Старший Бог оглядел контору с неким сентиментальным сожалением, почти с ностальгией. По крайней мере, она была веселой. Эта игра. Как и большинство игр. Он гадал, почему Теол так рано остановился в первый раз. Ну, возможно, для него это не было забавой. Сойтись лицом к лицу с жестокой истиной – любой жестокой истиной… вполне понятно, почему он повернул назад.

«Правильно сказал Слям: в отчаянии нет ценности.

Но в ценностях есть немало отчаяния – когда открывается их иллюзорность. Ах, я действительно устал…»

Он вышел из конторы, чтобы никогда в нее не возвращаться.

***

– Как это «осталось всего четыре курицы»? Да, Аблала Сани, я смотрю именно на тебя!

– Ради милостей Странника, – вздохнула Джанат, – оставь беднягу в покое. Чего ты ждал, Теол? Это куры, не способные нестись, а значит – тощие, жесткие и столь же бесполезные, как болтовня ученых матрон в моей прежней школе. Аблала совершил акт настоящего мужества.

– Съев их? Сырыми?!

– Но перья он выщипал.

– К тому моменту они были уже мертвыми?

– Давай не будем обсуждать детали, Теол. Каждый имеет право на ошибку.

– Бедные мои зверушки, – простонал Теол, глядя на чрезмерно набитую подушку, служившую полукровке изголовьем (он спал теперь на тростниковой подстилке в его комнате).

– Это не зверушки.

Теол сурово уставился на свою бывшую наставницу: – Мне припоминается, ты не уставала говорить о засилье ужасного прагматизма в исторической науке. А теперь, Джанат, что я слышу? «Это не зверушки». Декларация, произнесенная на редкость прагматичным тоном. Неужели слова способны очистить то, что на деле является жестоким птицеубийством?

– У Аблалы больше желудков, чем у нас с тобой вдвоем. Их нужно наполнять, Теол.

– О?! – Он оперся руками о бедра – собственно говоря, чтобы проверить положение сцепляющих одеяло иголок, с мгновенным испугом припомнив вдруг публичное обнажение неделей раньше. – О!? – спросил он снова. – И что не так с моим знаменитым Мучным Супом?

– Есть его – сплошная мука.

– Ты намекаешь на сочетание всех тонких приправ, какие только можно смести с пола, особенно остатков жизнедеятельности голодных кур?

Женщина выкатила глаза: – Ты же не взаправду? Неужели ты высыпал в суп мусор с пола? С ЭТОГО пола?

– Едва ли есть повод для такой трагической мины, Джанат. Разумеется, – бросил он небрежно, подходя к запятнанной кровью подушке, – творческий подход требует развития некоторой изысканности нёба, культивирования вкусовых… – Он пнул подушку. Она заквохтала.

Теол подпрыгнул и уставился на Аблалу. Тот сидел у стены, опустив голову. – Оставил одну на закуску, – пробормотал великан.

– Ощипанную или нет?

– Ну… она сидит там, чтобы тепло сохранять.

Теол оглянулся на Джанат. – Увидела? Увидела, Джанат? Увидела наконец?

– Что?

– Опасную пропасть прагматизма, госпожа. Полное доказательство твоих давних аргументов. Привычка Аблалы к неосознанным рационализациям – если можно счесть, что в этом черепе может находится что-то рациональное – привела его, и смею добавить, множество ничего не подозревающих куриц – к неизбежной, ужасающей крайности… э… пошлой наготы в подушке!

Она подняла брови: – Та недавняя сцена так тебя огорчила. Почему?

– Не будь нелепой, Джанат.

Аблала высунул язык – большой неровный кусок мяса – и пытался разглядеть его, скосив глаза.

– Ты чем занят?

Язык скрылся. Аблала Сани поморгал, возвращая на место глаза. – Порезался клювом.

– Ты ешь куриные клювы?

– Проще начинать с головы, они тогда не дергаются.

– Неужели?

Аблала кивнул.

– Полагаю, ты считаешь это милосердием?

– Что?

– Разумеется, нет, – фыркнул Теол. – Просто прагматичным. «Ох, меня едят? Ну и пусть. Все равно головы нету!»

Аблала нахмурил лоб: – Никто вас не ест, Теол. И голова на месте. Я ее вижу.

– Я говорил за куриц.

– Но они не понимают летерийский.

– Ты не съешь моих последних куриц.

– А та, что в подушке? Хотите ее назад? У нее и перья отрастут, если не подхватит насморк или еще что. Я отдам, если хотите.

– Очень мило с твоей стороны. Нет. Предоставим ее ужасной судьбе. Но не забывай про клюв. Кстати говоря, тебе нужно быть более организованным. Разве ты не собирался уехать уже несколько дней назад?

– Я не хочу на острова. – Аблала начал ковырять неровным ногтем грязь на полу. – Я послал весточку. Это же хорошо, а? Послал весточку.

Теол дернул плечом: – Если хорошо, то и хорошо. Да, Джанат? Ради всего святого, оставайся с нами. Только будешь искать еду. На всех нас. Пойдешь на охоту, Аблала. Это будет нелегко. Совсем нелегко. По реке теперь приходит едва один корабль с продовольствием в неделю; народ запасается всем, чем может, как будто впереди ужасные бедствия. Еще раз намекаю, Аблала: будет совсем нелегко. И, хотя мне противно это говорить, есть люди, не верящие в твои будущие успехи.

Аблала сани вскинул голову. Глаза его загорелись. – Кто? Кто?

Четыре курицы прекратили копать пол и одновременно склонили набок головы.

– Лучше я промолчу, – ответил Теол. – Так или иначе, нам нужна еда.

Тартенал вскочил, ударившись головой о потолок, затем принял привычное полусогнутое положение. Кусочки штукатурки усеяли его волосы, опустились на пол. Куры заквохтали, столпились у ног Аблалы.

– Если ты не сумеешь, – сказал Теол, – начнем есть… эээ… штукатурку.

– Известь ядовита, – заметила Джанат.

– А куриный помет – нет? Не слышал жалоб, когда ты хлебала мой супчик.

– Ты успел уши руками зажать. И я не хлебала, Теол. Я выплевывала обратно.

– Я справлюсь, – сжал кулаки Аблала. – Я добуду еды. Я вам покажу! – Он выбежал в дверь и пропал в узком переулке.

– Как тебе удается?

– Я не верю в кредит. Так с ним управлялась Шерк Элалле. Аблала Сани вечно жаждет доказать, какой он умелый.

– Значит, ты сыграл на его низкой самооценке.