Буря Жнеца

– Да, Таралек Виид. О да. Не сказано ли, что Рулад безумен? Сведен с ума бесконечными смертями и воскресениями? Что же, друзья, я открою вам: мой бог – Хищник Жизней, мой возлюбленный бог – он тоже безумен. Не забывайте, что именно Икарий прибыл сюда. Не Рулад, а мой бог совершил странствие. Чтобы насладиться своим безумием.

– Рулад…

– Нет, господин Таун. Рулад не бог. Не бог. Он проклятое существо, смертное, как я и вы. Его сила в мече. Это важнейшее различие, друзья мои. Но достаточно, иначе я нарушу клятву. Вы слишком погрязли в страхах и опасениях. Мое сердце разорвется!

Таралек смотрел на дрожащую спину монаха. «Нет, Старший Оценщик, это ты сошел с ума. Поклоняться Икарию? Будет ли гралиец поклоняться гадюке? Скорпиону?

Духи песка и камня, я больше не могу ждать. Давайте покончим со всем».

– Конец, – провозгласил монах, – будет неожиданным. Находите утешение хотя бы в этом, друзья.

Варат Таун спросил: – Когда вы пойдете смотреть схватки?

– Если вообще пойду смотреть – а я еще не решил – то пойду, разумеется, на Тоблакая, пробормотал Старший Оценщик, наконец-то справившийся с весельем (он обернулся и теперь поглядел на финеда спокойными, мудрыми глазами). – На Тоблакая.

***

Рулад Сенгар, Император Тысячи Смертей, стоял над трупом третьей жертвы. Он был забрызган кровью – не своей – и меч дрожал в его руке. Он смотрел вниз, на спокойное лицо с закрытыми глазами, а толпа радостно выкрикивала одобрения, озвучивала его горький триумф.

Стена шума обрушивалась – и разделялась надвое, оставив его нетронутым. Он отлично понимал: это ложь. Всё – ложь. Вызовы, не несущие реальной угрозы. Триумф, на самом деле бывший поражением. Слова канцлера и горбатого, уродливого Цеды. Все лица, уставившиеся на него, сливаются в одно. В маску, в мертвую вещь, таящую под собой наглый смех, подлую ухмылку. Если сама смерть надсмеялась над ним, чего ждать от людей?

Когда он в последний раз видел на лице подданного подлинное чувство? Когда он не видел в них подданных. Когда они не были подданными. Когда они были друзьями, братьями, отцами и матерями.

«У меня есть трон, есть меч. Есть империя. Но у меня нет ничего».

Он так хочет умереть. Настоящей смертью. Пасть, не обнаружив себя лежащим в призрачной плоти на берегу острова жестокого бога.

«Но в этот раз будет иначе. Я чувствую. Что-то… будет иначе».

Игнорируя толпу, выкрики которой теперь звучали истерически, Рулад прошелся по арене, разрывая мерцающие волны исходящего от песка жара. Разбрызганную кровь почти смыл его собственный пот, сочащийся между потемневших монеток, блестящий на неровных рубцах. Кровь и пот смешались в поток прогорклой победы, лишь на краткое время способный запятнать золотой доспех.

Канцлер Трайбан Гнол не понял бы его мыслей. Рулад уверен. Золото и серебро презирают мелкие обманы смертных. Карос Инвиктад тоже не понял бы этого.

Рулад во многом восхищается Великим Изменником, Теолом Беддиктом. «Беддикт, да. Брат почтенного воина, с которым я имел честь встретиться. Однажды. Брюс Беддикт, победивший меня по-настоящему; в этом он отличается от всех иных людей.Карос Инвиктад хочет вытащить Теола на арену, выставить перед Императором на позор, заставить слушать озлобленные крики алчной толпы. Карос Инвиктад думает, что подобное представление унизит Теола Беддикта. Но если Теол подобен Брюсу, он будет просто стоять с улыбкой на лице, и улыбка станет его Вызовом. Вызовом мне. Приглашением устроить экзекуцию, разрубить его на куски – ведь с братом у меня не вышло. Да, я прочитал бы в его глазах понимание…» Рулад отказался. Оставил Теола Топлякам, этому цирку дикости, сборищу игроков.

А пока что фундамент империи шатается, скрежещет, плюется пылью; некогда прочные краеугольные камни проседают, как будто сделаны из мокрой глины. Недавние богачи совершают самоубийства. Склады осаждены всё растущими толпами, тысячеглавый зверь нужды восстал по всей империи. Проливается кровь за пригоршню доков, за сухую корку; в трущобах матери душат детей, чтобы не видеть, как они сначала пухнут, а потом сохнут от голода.

Рулад чувствовал жар солнца, хотя стоял сейчас в арке, проглоченный тенями.

«Моя великая империя».

Канцлер предстает перед ним каждый день – и лжет. Все хорошо, а после казни над Теолом Беддиктом будет совсем хорошо. Шахты работают день и ночь, чеканится больше монеты; но требуется неусыпный контроль – Карос Инвиктад думает, что все уворованное Теолом может вернуться. Но период инфляции лучше бедствия, охватившего Летер сейчас.

Однако Ханнан Мосаг говорит совсем другое. Он изобрел ритуалы, позволившие Руладу собственными глазами видеть мятежи, безумие – туманные сцены, иногда почти неразборчивые – но отдающие знакомой вонью истины. Цеда тоже лжет – лжет умолчанием.

– Что там с вторжением? Покажи мне этих малазан, Цеда.

– Не могу, Император. Они защищают себя странным волшебством. Видите, вода в чаше затуманивается, едва я начинаю поиск. Как будто они бросили в нее горсть муки. Вода слепа, она ничего не откроет.

Ложь. Трайбан Гнол гораздо более неуклюж в уверениях – это доказывает, что канцлер все сильней озабочен, даже испуган. Малазане высадились на западном берегу и начали поход вглубь, к самому Летерасу. Они оказались хитрыми, опасными, сразиться с ними означает откатиться назад, побитыми и окровавленными. Пути отступления усеяны телами мертвых летерийцев и Эдур. Да, они явились за Руладом. Может ли канцлер остановить их?

– Да, Император. Мы сможем. Ханради разделил свои силы. Одна часть осталась с главной армией, к западу от города. Другая быстро, налегке переместилась к северу, а сейчас двигается на запад – словно замахнувшаяся рука – чтобы оказаться сзади малазан. Но не так, как мы поступали раньше. Эдур не пойдут колоннами по дорогам. Они будут сражаться как прежде, во время войн объединения. Военные отряды бесшумно движутся в тенях, в искусстве скрадывания они равны малазанам, а может быть, и превосходят их…

– Да. Мы перенимаем опыт, но не новый, а старый. Наше важнейшее умение. Чья это идея? Скажи!

Канцлер согнул спину: – Разве не вы, государь, назначили меня главой обороны?

– Твоя?

Еще один поклон. – Я бы сказал, Император, что вы сами руководите всем.

Чрезмерное подобострастие, вызванное презрением. Даже Рулад это понял.

Цеда обошелся без излишних реверансов: – Идея моя и Ханради, Император. В конце концов, я был Королем-Ведуном, а он моим злейшим соперником. Войну нужно перевести в русло, хорошо знакомое Тисте Эдур. Вполне очевидно, что вести сражения на летерийский манер – означает проиграть.