Буря Жнеца

– Сидеть, Красавчик. Что-то мне подсказывает, что ты не хочешь смешиваться с их толпой. Или решил потерять еще одну часть тела? – Лоб ее наморщился еще сильнее, почти скрыв бриллиант. – Баллент, ты сказал – они проводят время? Вот что самое интересное. Такие люди не любят тратить время впустую. Нет. Они ждут. Кого-то или чего-то. Все встречи с Трясом – это выглядит как переговоры, такие переговоры, от которых Брюллиг не может отказаться.

– Не очень приятно звучит, капитан, – буркнул Скорген. – Я нервничаю. Не забудьте ледяную лавину – Брюллиг не убежал, когда она…

Шерк Элалле стукнула по столу: – Точно! Спасибо, Красавчик. Одна из женщин что-то такое сказала… то ли Краткость, то ли Сласть. Что лед был отброшен, но не благодаря горстке магов, работающих на Тряса Брюллига. Нет – остров спасли именно иноземцы. Вот почему Тряс не может захлопнуть перед ними дверь. Это не переговоры, потому что говорят только они. – Она медленно выпрямила спину. – Не удивляюсь, что Тряс меня не желает видеть. Возьми всех Странник! Чудо, если он еще жив…

– Нет, он точно жив, – вставил Баллент. – По крайней мере люди его видели. К тому же он пристрастился к фентскому элю и каждый третий день заказывает у меня бочку. Вот лишь вчера…

Капитан снова навалилась на стол. – Баллент. В следующую доставку позволь мне и Красавчику сыграть грузчиков.

– Что ж, вам я ни в чем не смогу отказать, капитан. – Лицо Баллента покраснело.

Но она просто улыбнулась.

Ему нравятся бессвязные беседы. Мало чем отличаются от тех, что он вел с женой. И… да, вот оно – внезапное ощущение бездны, алчно ожидающей следующего его шага. В душе поднялась ностальгия – даже глаза вдруг намокли.

«Под осадой, дорогой супруг? Одно движение кулака – и стены обрушатся. Ты же понимаешь, супруг, да?

О да, любовь моя».

Как странно: иногда он готов поклясться, что она никуда не ушла. Живая или мертвая – зубы всё при ней.

***

Синевато-серая плесень заполняла полости талого льда, отчего снег казался мехом, лысеющим под лучами пожравшего ледники яркого и жаркого солнца. Сама грядущая зима сможет лишь немного замедлить неизбежный распад. Ледяная река умирает, ее эпоха уходит.

Серен Педак почти не ощущала грядущей эпохи, ибо ей казалось – она тонет в водах ее рождения, растекается по грязи, теряется среди освободившегося хлама. Их нескладная, постоянно ссорящаяся группа все выше забирается в северные горы Синей Розы, периодически вздрагивая от грохота падающих ледяных утесов, размягчившихся под осадой солнца; повсюду вода струится по голому камню, булькает, прорывая тоннели и промоины, стекает во тьму – начиная путешествие к морю, пробегая мимо них, чтобы пересечь подземные каверны, темные ущелья, затопленные леса.

Плесень давала споры, досаждавшие Серен – у нее заложило нос, першило в горле, тело содрогалось от приступов чихания. Как ни забавно, но все это вызывало сочувственную улыбку Фира Сенгара. Один этот намек на сочувствие заставил ее простить Эдур все прошлые обиды. А вот остальные следили за ее недомоганиями с неудовольствием, заслуживая лишь ответного пренебрежения… дайте только найти подходящий повод.

Разумеется, Сильхас Руин вовсе лишен чувства юмора. Насколько она может понять. Его душевная сухость посрамит пустыню. Хотя он идет впереди, достаточно далеко, чтобы не видеть ее чихательных приступов; Тисте Анди Скол шагает в нескольких шагах позади него. Словно воробей, преследующий ястреба. Иногда до Серен и компаньонов, бредущих позади, доносились обрывки монологических реплик Скола: было ясно, что он пытается «подловить» брата своего бога… но было ясно также, что Смертный Меч Чернокрылого Лорда, как сказал Удинаас, использует неправильную наживку.

Четыре дня похода на разоренный север, карабканья по хребтам гор. Они обходят громадные массивы льда, почти ощутимо ползущие в долину, издающие жуткие скрежеты и стоны. Эти левиафаны смертельно ранены, сказал однажды бывший раб, но не хотят уходить молча.

Плавящийся лед наполнил воздух зловонием, накладывающимся на запах плесневых спор. Гниение всяческого мусора: замороженных в прошлые тысячелетия растений, ссохшихся трупов животных, иногда принадлежавших к давно вымершим видам. Под свалявшимся мехом, хрупкими шкурами, сломанными костями таятся вздутые полости, взрывающиеся и наполняющие ветер запашком тухлятины. Неудивительно, что тело Серен Педак взбунтовалось.

Оказывается, именно миграция ледяных гор вызвало почти что панику среди Тисте Анди, обитающих в подземном монастыре. Глубокое ущелье – его вход – обращено на север, разделяясь на несколько рукавов; и по каждому теперь крадутся массы слежавшегося снега, огромные куски льда. Ручьи талой воды смазывают путь, ускоряя движение к югу. И в этом льду сохраняется зловонная магия, остаток древнего ритуала, все еще достаточно могучего, чтобы одолеть Ониксовый Орден.

Серен Педак подозревала, что в их путешествии, в появлении Скола таится больше, чем должны думать она и ее путники. «Мы шагаем в сердце ритуала, к его последнему ядру. Потому что там поджидает тайна.

Скол намерен разрушить ритуал? И что случится?

Что, если это уничтожит нас? Лишит шанса отыскать душу Скабандари Кровавого Глаза, освободить ее?»

Она начинала страшиться конца путешествия.

Прольется кровь.

Завернувшийся в подаренные Тисте Анди меха Удинаас зашагал рядом. – Аквитор, я тут подумал…

– Мудро ли это?

– Разумеется нет, но я бессилен. Как, полагаю, и ты.

Она скривилась. – Я потеряла понимание смысла путешествия. Ведет Скол. А я… я уже не понимаю, почему еще не покинула вашу кислую компанию.

– Значит, задумываешь нас бросить?

Она пожала плечами.

– Не надо, – сказал сзади Фир.

Она удивленно повернула голову: – Почему?

Воин казался выведенным из равновесия своими же словами. Он колебался.

«Что еще, новая тайна?»

Удинаас засмеялся: – Его брат протянул тебе меч, аквитор. Фир понимает: это была не простая любезность. Готов биться об заклад, что и ты взяла его не просто так…

– Ты ничего не понимаешь, – сказала Серен. Ее вдруг охватило беспокойство. – Тралл уверил меня, что не имел ничего…

– Ты веришь, что все вокруг откровенны? – спросил бывший раб. – В каком мире ты обитаешь? – Он снова засмеялся. – Уверен, что не в том же, что я. Разве за каждым сказанным нами словом не таятся тысячи не сказанных? Разве мы зачастую говорим не то, что хотели сказать, а нечто противоположное? Женщина, посмотри на нас. Посмотри на себя. Наши души тоже заключены в зачарованную крепость. Да, мы построили ее собственными руками – каждый из нас – но успели забыть половину залов и коридоров. Мы вваливаемся в комнату кипящего гнева и тут же выбегаем, чтобы собственные эмоции не сожгли нас заживо. В других местах холодно словно во льду – они холоднее, чем здешняя замороженная земля. Иные остаются вечно темными – ни одна лампа не работает, свечи гаснут, как будто там нет воздуха. Мы шатаемся, шарим руками, наталкиваясь на незримую мебель и на стены. Мы смотрим в широкие окна, но не верим тому, что увидели. Мы наряжаемся в латы, сражаясь против фантастических угроз, но каждая тень и каждый шепот цедит нашу кровь.

– Как хорошо, что тысячи слов на каждое слово остаются не сказанными, – буркнул Фир, – иначе мы обнаружили бы, что мир подходит к закату, а ты всё еще не кончил болтать.

Удинаас не повернул головы. – Я сорвал завесу с твоей просьбы остаться, Фир. Ты станешь отрицать? В Серен ты видишь нареченную брата. То, что он мертв, ничего не меняет – ведь ты, в отличие от младшего братца, человек чести.

Тут Удинаас удивленно вскрикнул: Фир Сенгар протянул руку и схватил беглого раба за складку шубы. Приступ его гнева отправил Удинааса лицом в грязь.