Буря

Когда вихрь поглощал Вэллиата и Гвара, то, на несколько мгновений, замер и этим воспользовались эльфы — не размыкая рук, они сомкнулись кольцом, в центре которого ревели стихии. Заклятье беспрерывно слетало с их уст, и, если бы эльфийские слова перевести на людской язык, то вышло бы следующее:

— Не нашедшие покоя В смертный, светлый час, Вырветесь из вихря роя, Мчитесь в рай сейчас. Что вас держит, и зачем вы Вихрем кружитесь во мгле: Вы же души — не посевы, Коим век расти в земле. Колдовство вас удержало, Мы свободу вам даем — Зло вас с мукой смертной сжало, Мы кольцо то разобьем. Путь лежит ваш в бесконечность, Средь миров, среди светил, И веков грядущих течность Смерти рок остановил. Нет — ни буря, нет — ни весны, Нет — ни свет и нет — ни тьма; Вам слова любые тесны, Ждет вас вечность лишь одна.

Заклятье было пропето — между сцепленный рук, свет полыхнул — сначала то совсем слабый, но все ярче он разгорался — это было уже ярко золотистое кольцо, оно становилось все более ярким, слепящим — и уж весь воздух был прорезан этим сиянием летнего полдня. Слепящие отсветы перекатывались и по окружающим ревущим стенам, но, в основном — сужались на вихре, ревущем в центре кольца.

Сияющие волны — лучи были поглощены в ревущую эту плоть, она еще громче взвыла, попыталась вырваться, сыпля сияющими брызгами. Наконец; весь этот вихревой столб уже покрылся светом, сам этим светом переполнился…

— Враги! — вскричал тут дрожащим от гнева голосом Вэлломир. — Они смеют посягать на Моих рабов! Взять их! Растерзать их всех в клочья — Я призываю! И так будет со всяким кто…

Переполненный, сияющий златистым сиянием столб прекратил орать, раздался такой облегченный стон, будто бы сотни больных, долгое время проведшие в душной келье, были освобождены — вдруг оказались лежащими на майском лугу в теплом благоухание, обласканные поцелуям небес. И вот они в стремительном движенье, словно птицы, стали подниматься, и все сияли, и все расширялись в стороны, все ярче свет из их глубин исходивший становился.

Те стены, которые все это время прокручивались подле них, теперь взволновались больше прежнего — они с жадным ревом вытягивались навстречу золотистым лучам, и, в тоже время — все более и более темнели.

Когда световая колонна взмыла — вихрящиеся стены бросились, сужаясь к центру, вслед за нею: удар их был так силен, что повалил и Альфонсо, и Нэдию, которые крепко-накрепко сцепились. Вэлломир, конечно, приложил все силы, затем только, чтобы устоять на ногах, да еще с выпяченной грудью, да еще с горделиво поднятой головой. Он выкрикнул: «Рабы должны заботится об удобствах своего повелителя!» — однако, крик этот потонул в грохоте, свисте, вое — он и сам почувствовал, что, несмотря на все усилия «Единственного», — уж и не может стоять на ногах, и заваливается — тогда он ухватился за один из многочисленных выступов — сначала одной рукой, затем — и двумя пришлось; вот повис в воздухе, и все то выкрикивал какие-то гневные указанья — наконец, и руки его не выдержали, соскочили — он сорвался, стремительно полетел вместе со снеговыми вихрями.

Тут все и оборвалось. Стало, вдруг, тихо-тихо, ясно, свежо, солнечно. В воздухе, словно теплое дыханье, стали разливаться движенья ветерка — все зазолотилось, засияло — празднично, по весеннему, казалось — вот сейчас должна раздастся капель звонкая — даже удивительно было, что не поют еще птицы, кои рощи в апреле наполняют; совсем уж немыслимым, какой-то вспышкой и мимолетной, и бредовой казалось все то, что произошло в последние минуты — так каждому из братьев хотелось пробыть в этом чувстве, что они, измученные, на какое-то время и позабыли об одолевавших их страстях (на совсем, правда, и не долгое время) — и подхваченные вихрем Вэллиат и Вэлломир, и Альфонсо, и Нэдия, и Гвар, и Вэллас — все они лежали теперь поблизости друг от друга — лежали и смотрели то все на небо — эльфы поднялись, негромко между собой переговаривались.

— Больно… — вдруг, тихо-тихо прошептал Вэллиат. — …Очень больно… Больно… Сейчас, когда спасен — особенно больно. Я уж и не знаю, что тут делать, но… — он заплакал, чуть повернул голову, и, увидев эльфов, проникновенным, задрожавшим голосом обратился к ним. — Вы уж, пожалуйста, расскажите мне свой секрет. Да, да — хоть на ушко шепните, как мне бессмертным стать… Я то, может, и брежу… Смерть так страшна! Это — темнота, это — мрак без исхода!.. Пожалуйста — расскажите мне свою тайну!.. Ведь — сейчас то выжил, а жизнь: все, что предстоит еще прожить — все это, лишь одним мгновеньем, в конце то концов, и покажется!.. Выходит, мне одно мгновенье осталось?!.. Не смогу я так дальше жить — я в каждом мгновенье, о смерти помнить буду, так что — рассказывайте!.. Да — я требую… Нет — я молю вас; пожалуйста — пожалуйста! Мне, ведь, так больно сейчас на сердце!.. Ну — хоть что-то расскажите!..

Эльфы негромко переговаривались на мелодичном своем языке, решали, что надо всех этих «безумцев» напоить успокаивающим зельем. Тогда, Вэллиат заплакал…

— …Брат, брат — не плач брат… — прошептал Альфонсо.

— Но, ведь, мы обречены. Правда ведь, что обречены? — дрожащим голосом молвил Вэллас. — Что же делать то?! — вдруг вскричал он болезненно, пронзительно. — Отвечай мне брат, а ну — я требую: отвечай мне немедленно!.. Не хочу, не хочу я в этот мрак уходить!.. Да я бы вас всех перерубил, лишь бы только не уходить в эту пустоту!..

— Сейчас я песню пропою…

— Да зачем?! — горестно вскричал Вэллиат. — К чему все эти пустые утешения? Эти песни — просто так, чтобы забыться! Нет — ты мне скажи — обречены ли мы?!..

— А, все-таки, песню выслушай… Мне то самому на сердце боль!.. А, все равно — сейчас вот пропою!.. Может, полегче станет. Она еще из детства моего пришла:

— Под небом, среди степей холодных, Один я вновь, вновь у окна… А за окном — вой дьяволов голодных, И вновь взошла на небе, которая в душе одна… Ветер завоет, метелью закружит, Душа моя с ветром холодным тем дружит, Ох, ветер холодный, голодный мой брат; В тебе, и в душе моей ад… только ад… А в глубине небес хрустальных, За гранью жизни, смерти, сна; За светом слез моих печальных, Любовь… любовь моя видна!

На какое-то время, пока песня эта звучала, действительно стало Вэллиату полегче: ему было печально, но не было отчаянья. Однако: вот последние строки были пропеты — и вновь тихий ветер, солнечный свет, мелодичные голоса эльфов…

Вэллиат тихо застонал, схватился за голову, стал бормотать что-то, потом вскричал, вновь моля эльфов, чтобы открыли они тайну своего бессмертия — он кричал, и кричал — кричал беспрерывно, кричал голосом исступленным, таким голосом, который бывает у человека уже отчаявшегося, уже ни на что не надеющегося, пребывающего в состоянии близком к смертной агонии.

Эльфы, видя, что он так и до смерти скоро себя довести может, бросились к нему, и, склонившись, поднесли к губам его фляжку, из горлышка которой вылетал уже благоуханный, теплый аромат одного из их целительных напитков.

— Что это?! — громко вскрикнул Вэллиат. — Напиток вечной жизни?! Правда, да ведь?! — он выкрикивал это в восторге, но восторг был болезненным — на грани с нервным срывом — он орал это в жару, весь сотрясаясь, как в лихорадке…

Вот он сделал несколько судорожных глотков, поперхнулся, закашлялся; вот рассмеялся громко, а, через мгновенье, лицо его вновь исказилось — он громко отрывисто вскрикнул, и захрипел:

— А-а… обманули значит… Обманули!.. Да будьте прокляты!.. Отравили!.. В глазах темнеет… все больше… ничего уж не вижу!.. Все мраком застилается… слабость проклятая!.. А-а! Ненавижу вас — вы, подлые! Ведь, презираете нас, людей: так ведь — да, да?!.. Я для вас что: ничтожество, вошь настырная, надоедливая!.. Вот, стало быть, раздавили меня!.. А я вас не хуже! Не хуже! Не хуже!!! — он бился в истерике, а глаза его все больше заполнялись мраком. — Счастливчики!.. Вы — умные, светлые!.. Конечно, вы мудрые — вы ж сотни лет прожили — дайте людям столько же лет на развитие, они помудрее вас станут, и голоса получше… да, да — получше вашего разовьют!..