Буря

— Аргон! Громко позвал друга Ксеон и вытянул перед собой руку, но тот уже парил над землей и несся навстречу возмездию.

В его зеленых глазах горело безумие, а сердце стучало так бешено, что ребра кололо. Предводителю казалось, из его тела торчат гигантские шипы. Р аны не затягивались, и они кровоточили, становились все больше и глубже. Но ему не было больно… Аргон ничего не чувствовал, только горячее, безрассудное и неукротимое желание причинить боль тем, кто причинил боль его семье. Он не видел облаков и не ощущал прикосновение ветра.

Аргон смотрел вперед и прожигал изумрудным взглядом тропу перед собой.

Он доберется до Алмана Барлотомея, он точно знал. Он прилетит в его замок, снесет голову каждому, кто окажется на его пути, и он посмотрит королю Вудстоуна в глаза, ведь у Аргона глаза удивительно похожи на глаза отца. И, умирая, Алман бы увидел человека, восставшего из мертвых. Он бы увидел Эстофа из Дамнума и молил бы его о пощаде.

Нет.

Никакой пощады.

К черту последствия, к черту логику! Алман Многолетний отнял у него отца. Самого дорого человека. Человека, которого Аргон любил безвозмездно, человека, на которого он хотел походить, человека, без которого жизнь не имела смысла. Отец не говорил, что тоже его любит, но он любил. Аргон знал об этом и без слов. Он вообще понимал отца без слов. После смерти матери остались лишь они: отец и сын, сын и отец. А теперь и его не было.

Отца больше не было.

Аргон свирепо зарычал, сжав перья птицы, и сокол взмахнул крыльями, перемешав в небе облака и дым, и полетел еще быстрее, словно стрела, пущенная к звездам.

Когда перед предводителем показался край арборского леса, он оскалился. Осталось совсем немного, совсем чуть-чуть, а потом он доберется до Осгода Беренгария и выпустит наружу его кишки. Он подарит кишки Алману, чтобы тот полюбовался окровавленными и наверняка сгнившими внутренностями своего лучшего воина. Может, скормить их ему? У короля Вудстоуна неплохой аппетит. Он набивает свое брюхо вином, мясом, золотом пока люди вокруг него голодают и умирают в агонии, пока жены развивают пепел своих мужей по ветру. Алман давно заслуживал смерти, нужно было раньше занести клинок, когда отец был еще жив. Почему же они не восстали раньше? Почему довольствовались украденным, а не требовали справедливости? Свободолюбивый народ, который никогда и ни перед кем не приклоняет колени. Глупцы! Они тоже падали на колени. Но сломленные и покинутые.

Аргон пролетал над границей Арбора, как вдруг заметил в сумрачном свете блеклый столб дыма. Он исходил от сгоревшего дерева на краю утеса. Предводитель присмотрелся и неожиданно окаменел. Внутри похолодело. Пожалуй, никогда в жизни он не испытывал подобного чувства: чувства полной растерянности и отчаяния, он прищурился и внезапно понял, что под обугленными ветвями свалена гора пепла.

Юноша посмотрел на горящие огни Арбора, потом на тлеющие угли. Затем вновь на деревянный город, город гордецов и зажиточных, бесчувственных господ, для которых не имело значения, кто ты, откуда ты. Для них ты был никем. Аргон зажмурился от ядовитой боли, прокатившейся вдоль позвоночника, и зашипел, направив птицу к утесу.

Сокол расправил крылья. Вечерний воздух наполнился запахом гари. Юноша глядел перед собой, не моргая, а сгоревшее дерево становилось все ближе и ближе.

Когда птица коснулась мощными лапами земли, Аргон оцепенел. Он не сразу нашел в себе силы спуститься и не сразу понял, что на самом деле происходило. Наивное, тупое чувство, присущее мальчишкам, твердило где-то внутри, что это не то, что он думал.

Аргон спрыгнул на траву, выпрямился, и воздух разом покинул легкие. Он взглянул на черное, кривое дерево, одиноко стоящее на ветреном обрыве… и увидел металлические оковы, прибитые к нему обугленными гвоздями. Брови нахмурились. Губы сжались.

Аргон порывистым движением нажал пальцами на переносицу и отвернулся.

— Отец, прохрипел он и уставился невидящим взглядом куда-то вдаль.

Нечто невообразимое творилось в его груди, он чувствовал, как кто-то сдавливал его сердце, уничтожал его сердце. Глаза вспыхнули огнем. Неистовое пламя раскалило кулаки добела, и предводитель внезапно зарычал во все горло, а потом свалился на колени.

Свалился в пепел отца, которым бездумно играл теплый ветер.

Аргон облокотился ладонями о землю, набрал горсти пепла в руки и сгорбился, так и не поняв до конца, где он находился, и что он чувствовал. Он разрывался на части, а голос отца в его голове твердил: «Вставай, болван, поднимайся!».

— Ты обещал, что дождешься меня, внезапно прорычал Аргон, а затем посмотрел на небо и повторил громче, ты пообещал мне!

Небо ответило тишиной. Лишь привычно завывал ветер. И Аргон смотрел на звезды, которые были еще совсем тусклыми, и понимал, что теперь его жизнь изменится. Без отца и без матери… кем он теперь был? Сиротой? Глупцом, который пошел на короля Арбора с мечом и двумя клинками, спрятанными за плащом в кожаном ремне?

Юноша неожиданно усмехнулся и ранимо проговорил:

— Я не знаю, что делать.

Ветер взъерошил его бронзовые, кудрявые волосы и ударил в спину, и Аргон поднял сомкнутые в кулаки пальцы и раскрыл их, и пепел улетел на свободу. Его отец теперь был по-настоящему свободен. Он был вместе с Духами, а, значит, был вместе с мамой.

Но кто остался вместе с Аргоном? И был ли смысл подниматься с колен?

Неожиданно предводитель ясно осознал: отца больше нет. Истина, от которой нельзя было укрыться. Он умер. Его убили. В жизни Аргона теперь осталось мало близких людей. Мог ли он кому-то доверять? С кем он мог сейчас поговорить? Кто бы дал ему совет?

Юноша зажмурился, стиснул до боли зубы, а затем порывисто встал на ноги, втянув в легкие вечерний, теплый воздух. Ветер закружился над ним неистовым танцем и нежно прикоснулся невидимыми пальцами к его спине. Возможно, это отец водрузил ладонь на его плечо. Возможно, он рядом, и он хочет, чтобы Аргон поборол в себе мальчишку, и, наконец, стал настоящим мужчиной.

Предводитель сошел с места, не взглянув на обугленное дерево, пепел, оковы. Он не хотел быть здесь. Он не должен был здесь находиться. Молодой человек ловко запрыгнул на сокола и расправил плечи.

— Мы возвращаемся. Аргон уязвимо прикрыл глаза. Мы летим домой.

* * *

Хуракан протяжно выдохнул и посмотрел на маленькую девчонку с синими глазами. Она была истинной речной нимфой: темноволосая, бледнокожая. Еще немного и из нее бы выросла прелестная воровка мужских сердец. Томми постоянно на нее поглядывал, вот же мелкий пакостник! Взгляд-то загорелся, словно увидел он полярную звезду.

— Рано тебе еще стрелы пускать, проворчал старик и поднялся с деревянного стула. Томми смущенно отвернулся, Риа совершенно непонимающе округлила глаза, а старик не обратил внимания и посмотрел на Ксеона, который стоял в углу древней хижины и глядел в окно, будто искал там что-то. Его пальцы задумчиво потирали подбородок. Я не хотел, чтобы так получилось. Видят духи, не хотел. Ветер переменился и совершенно свихнулся.

— Ветер? Юноша перевел ледяной взгляд на знахаря. Ветер не может свихнуться, а вот человек, который отправил нас на верную гибель вполне.

Хуракан лишь отмахнулся. Он прекрасно понимал, что Ксеон его недолюбливает. Да и кто с ним спорил? Хуракан действительно был чудаковатым и немного сумасшедшим. И в этом, к сожалению, было его превосходство над обычными людьми.

— Выпей медовухи, сынок.

— Я сам разберусь, что мне делать.

— Ты плохо выглядишь. Один мой друг так выглядел перед лихорадкой, знаешь ли.